Щит и меч Венеры

— Вот и отлично! — обрадовался Жуль, проигнорировав мою обреченно-безжизненный тон. — Сходи домой, перекуси, переоденься и сделай, сделай что-нибудь со своим лицом, Ася! Оно напоминает бесформенный подгоревший блин! Что обо мне подумают в самом крутом заведении города?

Я соскочила с подоконника так, чтобы коленкой задеть вазу с цветами.

Ваза с грохотом приземлилась на пол, разбилась на множество разнокалиберных, разноцветных осколков, вода мигом впиталась в ковролин, образовав на нем темное большое пятно. Розы желтым веером рассыпались у моих ног.

— Басова! — заорал шеф. — Ну ты и… ну ты и… неосторожная!!! Только порядок в офисе навели!!! Компьютеры вот-вот должны подвезти, а ты… Вазон! В хлам! Вдрызг!! Вдребезги!! Тьфу!!!

— Я уберу, — сухо пообещала я.

— Ой, да иди ты, иди домой! — Жуль замахал на меня руками. — Ешь, одевайся, собирайся и штукатурься! В десять вечера жду тебя у «Империала»!

— Пойду покемарю, пока компы не привезут, — сказал Нара и, переступая через цветы, пошел в свой кабинет, к своему диванчику.

* * *

Есть не хотелось. Ничего не хотелось.

Я побрела к своей машине, еще не зная, как убить время до десяти вечера.

Салон был раскален солнцем. Я плотно закрыла все окна, завела движок и включила кондиционер.

Что делать?

Домой ехать не хотелось. Мысль о том, что пока я буду приводить себя в порядок, по комнатам будет слоняться полуголый, расслабленный Яша, не приводила меня в восторг.

В машине постепенно становилось прохладно. Я попробовала поболтать с бабкой, но она упорно молчала. Такие минуты затишья случались с нею и раньше, всегда совпадая с какими-то моими трудностями и душевными метаниями. Обычно, в таких случаях, я покупала цветы и ехала на могилу бабки. Спустя минут десять после того, как я появлялась на кладбище, голос бабки возвращался и начинал пилить меня, что цветы я купила вовсе не те, которые она бы хотела, что цветов этих вовсе не обязательно было брать четное количество, что я должна понимать, что пока о человеке помнят, пока с ним разговаривают, советуются, нельзя с полной уверенностью сказать, что его нет.

С кладбища я всегда возвращалась просветленная и довольная. Дела налаживались, сомнения проходили, жизнь возвращалась в привычное русло, с привычными комментариями бабки всех моих поступков и мыслей.

Решив, что пришло время навестить бабулю, я купила цветы и поехала к ней.

На кладбище, в кронах высоких деревьев, неприлично весело щебетали птицы. Здесь было прохладно и тихо. Жара, городской шум, смог, суета, остались далеко в стороне, — за забором, ограждающим территорию мертвых.

— Привет, бабуль! — Я положила цветы на могилку. — Соскучилась по тебе! Сейчас подмету здесь, поставлю цветочки в воду и поболтаю с тобой.

— Зачем ты купила бледно-голубые гвоздики? — ожил голос бабки. — Они, наверное, еще и голландские?! Да в них удобрений больше, чем непосредственно самих цветов! Холодные, бездушные, словно пластмассовые! И опять ровно шесть штук!!

— Не ворчи! — засмеялась я. — Тебе не угодишь. Если бы я принесла семь красных роз, ты тоже осталась бы недовольна.

— Но ведь ты не принесла семь красных роз, откуда ты знаешь?!

— Знаю и точка.

— Ну хорошо, ладно, спасибо! — неожиданно смирилась бабка.

Я взяла веник, припрятанный за оградкой, подмела гранитную плиту, протерла портрет на памятнике, выбросила старые цветы и поставила в пластиковую бутылку с водой новые. Потом скинула босоножки и устроилась на скамейке с ногами.

— Асечка, кажется, ты запуталась, — грустно сказала бабка.

— С чего ты взяла?! — возмутилась я.

— Не забывай, я нахожусь в такой форме существования, что скрыть от меня ничего невозможно.

— Тогда ты должна знать, что…

— Что Константин Жуль не твой человек.

— Не смей так говорить!

— Не забывай, я нахожусь в той форме существования, что ты не можешь мне ничего запретить, а я могу говорить все, что вздумается! — Бабка захохотала.

— Давай не будем ссориться, ведь только что помирились!

— Давай. Тебе нужно срочно поехать куда-нибудь и перекусить, иначе испортишь желудок.

— Не хочу есть.

— Хочешь! Не зарабатывать же гастрит из-за того, что в твоем доме поселилось какое-то чмище с матерщинной фамилией!

— Бабуля! Ты не можешь знать слово «чмище»!

— Я теперь тут все знаю, — вздохнула бабка. — И прям не знаю, куда от этих знаний деваться.

Я глянула на часы. Было около восьми — на сборы для похода в самое дорогое заведение в городе оставалось чуть более двух часов.

— Ладно, бабуль, мне пора. У тебя тут теперь полный порядок.

Я помахала портрету рукой, взяла сумку и пошла по дорожке к воротам.

Птицы прекратили свой веселый галдеж, а верхушки деревьев стал трепать внезапно поднявшийся ветер. Вокруг не было ни души, только памятники — старые, покосившиеся, почти падающие кресты и огромные, монументальные постаменты, отсвечивающие мрамором или гранитом. Даже в смерти нет у людей равенства…

И вдруг я услышала чье-то тихое бормотание. Голос был спокойный, мужской, он с кем-то беседовал, но ответа не получал и солировал в негромком шелесте листвы, которую теребил ветер.