Щит Королевы

Не знаю, сказал бы я когда-нибудь Фионе то, что чувствовал. Не уверен. Скорее всего, нет. И не из трусости – просто бывают слова, которые лучше не произносить. Даже наедине с самим собой. И предложи мне какой-нибудь колдун узнать, как на самом деле, в глубине души относится ко мне Фиона, – отказался бы. Потому как и этим словам лучше было бы не рождаться на свет.

И не потому, что Вьорк – мой король. Я привык относиться к нему как к деду – порой не в меру ворчливому, порой наивному. Другое поколение – мы уже не такие. Но быть соперником деда?..

Пойти с Фионой на откровенный разговор о любви – это начать бесконечную череду вранья. Чем бы он ни закончился и кому бы ни пришлось потом врать – ей, себе, Вьорку, друзьям. А на вранье счастья не построишь: шаткое оно, зыбкое. Только стены возведешь, только крышу положишь – глянь, а все уже расползается, плывет… И вроде как не жизнь уже дальше, а суетливое латание дыр, недостойное того, чтобы называться жизнью.

Не удивлюсь, если Фиона решила, что я из тех, у кого колокол по сорок раз на дню звонит. Ну не получается у меня быть с ней отстраненным, равнодушным. Да и не по-гномьи это как-то – служить тому, кого терпеть не можешь. Никто ж не неволит…

И тут меня как обожгло! А не радуюсь ли я, в глубине души, тому, что все само собой вышло? Вроде как и без меня. Будто в сказке: моргнул Крондорн глазом, и возникли в толще скал палаты роскошные. Ковры по полу стелются, гобелены по стенам струятся. Моргнул другим, и сидит за свадебным столом гномиха-красивица, глаза умом лучатся, пальцы проворством славятся, мастерица в десятом поколении…

– Пора! – опередила меня Фиона. Скользнув рукой под кровать, она вытянула на свет короткий, не длиннее двух ладоней, стилет в замшевых темно-коричневых ножнах.

Так вот что я ей пообещал…

Фиона знала, что слово не было для меня пустым звуком. И не для меня одного – для большинства из нас. За клятвопреступника отвечает весь клан; не перед королем, король может ничего и не знать, – перед Крондорном. Так повелось испокон веков, и не в наших силах изменить это.

Но есть вещи, на которые я физически не способен. Дамерт рассказывал как-то нам с Чинтах про Паомха, знаменитого антронского героя. Когда имперцы повели его на допрос, Паомх, не желая выдать тайное убежище халифа, взял и откусил себе язык. Так вот, мне этого не дано. Не знаю, выдал бы я халифа (а почему бы и нет: что мне, в самом деле, до этого халифа), но язык себе я бы точно не откусил.

Я знал, что Фиона не простит мне предательства. Всего одно слово «нет» – и больше я ее не увижу. И сам не смогу, и она не захочет видеться с тем, ради кого изменила мужу. И все же согласиться было не в моих силах.

И тут я почувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял глаза – и снова, как в детском сне, увидел огромные глаза, внимательно изучающие меня из-за стекла. Только на этот раз глаза были не эльфийскими, а гномьими…

Проснувшись, я долго лежал, не в силах пошевелиться. Сон ушел, оставив меня опустошенным.

Первая моя мысль, конечно же, была о Лимбите. О Толкователе Снов. Теперь я понимаю, что ему дано. Какой дар и какое проклятие. Дар, обернувшийся проклятием.

Прошло много лет с тех пор, как отец обмолвился – мимоходом, будто случайно, – что истинная мудрость не в том, чтобы знать все, а в том, чтобы уметь почувствовать, чего знать не стоит. Тогда я не понял его: мне казалось, что чего-то не знать не стыдно, но осознанно бежать знания – глупость и трусость. А я не считал себя ни дураком, ни трусом.

Теперь я его понимаю. Лимбиту стоит протянуть руку, придумать простенький трюк, чтобы узнать об окружающих все, что он захочет. Лгут ли они ему, каковы их потаенные мысли, чувства. От Толкователя нельзя защититься, ему нечего противопоставить – разве что Крондорн дарует своим служителям такую милость. Он может обнажить, вывернуть наизнанку любого. Уверен, кстати, что эти глаза мне было дозволено увидеть лишь потому, что Лимбит хотел остаться со мной честным. Он словно говорил: «Да, я сделал это. И если ты думаешь, что я не прав, можешь больше не считать меня своим другом».

Почему он прожил столько лет вдали от Хорверка? До сих пор я был уверен, что как любому мастеру полезно посмотреть мир за пределами Врат, так и Толкователю есть чему поучиться у людей и эльфов. Но, быть может, отгадка гораздо проще, и Лимбиту оказалось невыносимо оставаться дома, где любой из соплеменников мог стать для него открытой книгой? И вернулся он лишь потому, что долг призвал его обратно?