Щит справедливости

– Не то чтобы часто, – Ребекка передернула плечами, было видно, что ей неуютно, – но, когда заезжаю, Энтони всегда настаивает на том, что сам лично будет меня обслуживать.

Она не в своей тарелке, – Катрин молчала, чувствуя, что есть что-то еще.

– Несколько лет назад у него пропала дочь, – глухим голосом стала рассказывать Ребекка. Ей вспомнилась грязная съемная квартира с перепуганными девочками-подростками, и, когда она подняла глаза на Катрин, во взгляде её читалось страдание. Она видела стольких девочек в вонючих норах, что с годами глаза её от боли стали черными. – Ей было пятнадцать, и она работала на сутенёра, наобещавшего ей восторгов, которых так жаждут девочки этого возраста. Всё, что она получила, – иглу в вену и побои, когда зарабатывала меньше, чем он хотел.

Ребекка замолчала. Она не знала, как рассказывать обо всём остальном. О том, что чувствовала, когда обнаружила младшую дочь Энтони подсевшей на героин и работавшей на сутенёра за двадцать долларов с клиента. Ребекку тогда охватила такая ярость, что она забыла, что она офицер полиции. Ей так хотелось немедленно прекратить всё это, что она перестала соображать, что делает – набросилась на сутенёра и стала избивать его голыми руками. Если бы не вмешался Джеф, она могла бы нанести ему серьезные травмы. Ребекка была благодарна напарнику за тот случай, но та злость так и жила в ней и с каждым днем усиливалась от впечатлений о новых преступлениях, перечеркивающих жизни, убивающих мечты.

– Я вернула её домой, – закончила она, оставив все мучительные воспоминания при себе, запрещая себе признавать, что ей больно. Таким образом она научилась оберегать свою психику. Хотя те, кто видел в ней лишь копа, нередко упрекал её в холодности и безразличии.

Но Катрин чутко улавливала движения души Ребекки, замечала тайные слёзы в уголках глаз, широкие тени на лице, потемневшие глаза. Ей было больно за пропавшую девочку, но ещё больнее за детектива, которая её отыскала.

– Ты вернула ему ребёнка. Для него это самый драгоценный дар, какой могла преподнести ему жизнь. Он пытается отблагодарить тебя, а не поставить в неловкое положение, – мягко сказала Катрин.

Ребекка вздрогнула, и Катрин добавила беспечным тоном: – Ты непременно должна выдержать это, детектив. И не надейся, что он перестанет так делать.

Ребекка уловила в голосе Катрин легкую усмешку и тень улыбки, мелькнувшей на губах. Злость в груди ослабла, и напряжение загадочным образом испарилось. Она расплылась в широкой улыбке, глаза снова заблестели, а лицо засияло энергией молодости.

– Ну что ж, доктор, если таково ваше мнение как профессионала…

– Именно так, – отозвалась Катрин, и свет в глазах Ребекки был для неё наградой. Когда она улыбается, она еще красивее.

Катрин не помнила, чтобы кто-нибудь так сильно волновал её, да еще и так быстро, и её собственная реакция на Ребекку была немного пугающей. Каждый Божий день она слушала о боли других людей и никогда не оставалась безучастной. Но она умела сохранять дистанцию, необходимую для того, чтобы помогать. Но с Ребеккой всё было иначе с самого начала, с самого первого мгновения. Я почти не знаю её. Почему же мне так сильно хочется изгнать грусть, что живет у неё во взгляде?

И тут Ребекка снова поразила Катрин:

– Тогда выскажу свое мнение как профессионал: на сегодня довольно разговоров о делах, – проговорила она мечтательно. – Начинаем просто наслаждаться ужином.

Катрин с радостью согласилась. По рекомендации Ребекки, она заказала фирменное блюдо, а затем, довольная, откинулась на спинку стула с бокалом вина. За ужином она стала рассказывать Ребекке о своей жизни.

– Я единственный ребенок в семье. Мой отец был преподавателем колледжа, а мама врачом, психиатром, как и я, – Катрин подумала о доме, в котором она выросла, совсем недалеко отсюда. – Я любила родителей и уверена, что они меня тоже. Хотя видела я их редко, по крайней мере, так мне тогда казалось. Я была поздним ребенком, не думаю, что эта была запланированная беременность. Они оба очень много работали, а я с десяти лет жила в школьном интернате.

Ребекка внимательно наблюдала за девушкой, и от неё не ускользнули грустные нотки в голосе Катрин.

– Так ты чувствовала себя одинокой?

Катрин замерла, удивившись неожиданному вопросу:

– Как ты догадалась? Да, у меня всегда было ощущение, что я для них посторонняя. Они безумно любили друг друга и, мне кажется, что им не нужен был ребенок, их семья и без того была полной.

Между родителями всегда была такая эмоциональная близость, что Катрин чувствовала себя лишней. Отчасти поэтому – и этого Катрин не стала рассказывать Ребекке – в личной жизни доктор была замкнутой. Её не интересовали посредственные отношения: она не чувствовала в них той полноты, что была в совместной жизни её родителей.

Она улыбнулась Ребекке, серьезно смотревшей на неё: