Щит земли русской

– Что же нам лежать среди побитых? – запротестовал князь, не поднимая головы выше конского трупа, чтобы не заметили находники, которые поотстали от своих и теперь оббирали воинскую снасть и добротную одежду с мертвых и подбирали раненых для продажи потом в неволю. – Не разумнее ли будет укрыться под мостом, а то и до нас доберутся эти степные хищники. Видишь же, бродят средь наших…

– Нога вот у меня кровит, – простонал Могута, сделав попытку шевельнуть ею.

Князь Владимир мечом отсек подол своего платна, туго стянул рану избавителя. Истоптанным копытами бурьяном проползли к мосту и проворно нырнули в густые заросли ивняка, высокой полыни и жгучей крапивы. Из этого укрытия следили, как после сечи объезжали широкий дол печенеги, подбирая и своих побитых, как грузили на возы оружие и воинское снаряжение, снятое с мертвых.

Ночью печенеги ушли, появились всадники Славича – ехали искать тело князя, а он живой ступил им с моста навстречу…

– Имени своего даже не успел сказать князю, – усмехнулся теперь Могута, привстал с крыши землянки. – Да и к чему? Главное – его жизнь для Руси спасена. И еще то, что город Василев уберегли от внезапного находа степняков. А что пали ратники да дружинники – дивно ли теперь? При нужде и еще сыщутся храбрые за Русь постоять.

Могута отвлекся от воспоминаний, вновь глубоко вдохнул свежего воздуха.

– Любо как! Тишина окрест и птицы со мною. К зиме у меня еще есть время изготовиться, лесу натаскать для очага, лучинушек насушить, жилье утеплить. Да и корма какого-нито заготовить про запас надо. А там и Агафью известить, где я…

Он повернул широкое лицо к востоку, глаза ладонью прикрыл – яркое солнце поднялось уже высоко над лесом, навстречу ему – будто гусиный пух по просторному двору – неслись легкие, растрепанные ветром облака.

– Тепло ныне будет, – прошептал Могута. – Такие облака даже тени на землю не дают.

– Лю-ю-ди-и! Помо-о-ги-ите! – стон-крик вдруг, будто из-под земли, раздался где-то рядом.

Могута вздрогнул, чувствуя, как по спине волной прокатился отвратительный озноб. Вот тебе и тишь, вот тебе и неведомое людям место для потайного житья! Он замер, вслушиваясь, не повторится ли?

– Почудилось либо и вправду кто кричал? – заволновался он. – Но кто здесь кричать станет? Живой ли, а может, то злой дух выманивает меня из мертвого городища, где сам обитает теперь? Не по нраву, вишь, пришлось ему, что я жить здесь надумал!

Могута прикинул так, поспешил успокоить себя:

– Должно, почудилось. Откуда здесь живому человеку взяться? А злые духи днем, при ярком свете, не балуют, темной ночи ждут. Так ночью-то я двери закрою, а углы жилья святым крестом помечу, да и молитву прочту от нечистой силы.

Но крик повторился – и опять о помощи!

Подхватив свою сучковатую палку, Могута взбежал на вал и сквозь пролом в частоколе оглядел восточную часть поляны – крик шел оттуда. Клочья дыма от очага, проложив дорогу через поляну, тихо втекали в густой лес и там таяли среди кустарника.

Неподалеку от вала из травы торчали несуразно в стороны гнилые обломки жердей, сизых от грибков и плесени. Могута пригляделся и понял, что жерди когда-то прикрывали яму. Изломы же были свежими, стало быть…

«Вон оно как, – догадался он, осторожно подходя к яме. – Угодил кто-то в западню, а выбраться не может…» Словно в ответ на эту догадку из ямы донесся протяжный и скорбный стон обессиленного человека. На краю ямы Могута увидел круглый печенежский щит, чуть в стороне – меч. Тоже печенежский!

– Да ведь крик-то был русский! – опомнясь, чуть не вскрикнул Могута.

Смятение охватило его. Как быть? Вызволить его – себя выдать! И на погибель человека не можно оставлять! «Ин будь что будет! То в руках бога, а мне, гляди, отыщется друг-сотоварищ. Не тать же я, не кат[58] в самом деле – живого в яме оставлять».

Могута прокашлялся, прежде чем произнести слово, но не успел – из ямы радостный крик вылетел:

– Кто рядом стоит? Спаси от смерти голодной, заклинаю именем бога и матери твоей!

«А давно сидит! Голос хриплый, жаждой перехвачен», – отметил невольно Могута и крикнул в темный зев ямы:

– Роту дай мне самую страшную, что, коли вызволю, ты и под пыточным спросом не скажешь, что меня здесь видел! Потому как я отныне – вне закона княжеского, а здесь мое пристанище!

Яма молчала. И вдруг, будто перепел из-под копыт коня, из нее вылетело:

– Роту дам тебе, какую хочешь, Могута…

Тискал Могута огромными руками исхудавшие плечи Янка, а тот, уткнув заросшее лицо в потом пахнущее плат но своего спасителя, плакал от радости. И то – всякому ли дано вторично на свет родиться? С Янком же это произошло только что.

– Водицы бы испить, – проговорил Янко. – Слышу я, Могута, как сухие ребра, будто камыш в пустой торбе, в груди шелестят…

Могута сбегал к дубу, где перед рассветом слышал родник, из черепка разбитой корчаги напоил Янка студеной водой.

– Травой как вода пахнет! – Янко утер влажной ладонью лицо и, расслабив тело, раскинулся на крыше низкой землянки, радуясь солнцу и жизни.