Щитом и мечом

Я эфесом бью по зубам налетевшего бандита, он валится как подкошенный. Шпага завершает начатое.

Остался самый главный. Он успел выиграть несколько секунд, вовсю несётся в рощу. Оттуда доносится тихое конское ржание – там спрятаны их лошади. Только бы успеть! Только бы догнать!

На пути попадается увесистая коряга. Подбираю её, замахиваюсь как для игры в кегли и посылаю в спину беглеца, моля небеса о том, чтобы справедливость восторжествовала.

Палка подбивает беглецу ноги, однако он удерживает равновесие. Скорость упала, убийца подволакивает правую ногу. Я настигаю его. Дистанция между нами два шага. Всё, ему не уйти!

– Обернись! Я хочу знать, кто ты!

Он останавливается, поворачивается ко мне, срывает с лица маску.

– Протасов?!

– К вашим услугам, сударь.

Протасов встаёт в фехтовальную позицию.

– Зачем? – коротко спрашиваю я.

– Четверинский приказал. Вы оскорбили и унизили его. Сначала на дуэли, а потом этими вашими ночными прогулками с Лоскутовой.

Он резко выкидывает шпагу вперёд. Мелодичный звон – я парирую удар.

– Почему не я, а Наташа? Зачем вы её убили?

– Такова воля князя. Он высоко ставит свою честь. Что ему жизнь дурочки, которая предпочла столичного наглеца!

– Дурочки!!!

Дзинь! Звон переходит в скрежет, мы сцепились шпагами, с ненавистью смотрим друг другу в глаза. Протасов не выдерживает первым. Отводит взгляд и подаётся назад.

– Я сохраню тебе жизнь, если ты сдашься и дашь показания на Четверинского. Обещаю! – говорю я, хотя мечтаю лишь об одном: раздавить гниду.

– Идите на хрен… сударь!

– Сам туда пойдёшь! Лови, гад!

Шпага прошила Протасова насквозь. Он захрипел, из открытого рта вытекла струйка крови.

– Ступай! Тебе уже котёл со смолой приготовили, – сказал я.

Тело Протасова опустилось на землю. Я развернулся и побежал назад, туда, где оставил Наташу. Молился, чтобы она осталась жива, чтобы её только ранило.

Надежда разбилась вдребезги!

Я обнял девушку, прижал к груди и стал баюкать. По щекам текли горючие слёзы вперемешку с потом и грязью.

Вместе с Наташей умерла частичка меня. Горечь заполнила душу, а желание отомстить вспыхнуло всепожирающим костром.

Я поднял Наташу и понёс на руках к дому. Её голова безвольно моталась.

– Прости, девочка! – шептал я. – Прости за всё!

На крыльце уже стояли встревоженные люди: родители Наташи, челядь, вооружённая кто чем. Драка успела поднять всю округу. Дом уже гудел как улей.

Не обращая внимания на собравшихся, я вошёл с телом Наташи внутрь, поднялся по ступенькам на второй этаж. Чутьём отыскал её комнату, отдёрнул балдахин и положил любимую на кровать.

Спальня заполнилась всхлипывающими домочадцами. Все поняли, что случилось непоправимое.

– Это моя вина! Я не уберёг!

Хотелось выть, биться об стены, рубить и крушить.

Губы еле шевелились, горло пересохло.

– Простите, если сможете…

Отец Наташи отвернулся, прижал побледневшую супругу. Губы его дрожали. Он разом постарел на двадцать лет, превратившись в дряхлую развалину.

– Господь простит… А я не прощу. Никогда.

Нечего было сказать, нечем ответить на жестокие, жгущие напалмом слова.

– Спи спокойно! – сказал я, склонившись над девушкой и прощально целуя в лоб. – Я довершу, что не успел закончить.

Домочадцы расступились передо мной. Я нёсся как ветер, сжимая окровавленную шпагу до боли в руках. Одна мысль тамтамом звучала в голове: зло должно быть наказано, а Наташа отомщена!

Глава 17

В тяжёлую дубовую дверь забухали, вырывая Ивана из сладких объятий сна. Щурясь и зевая, он встал с кровати и, отодвинув засов, приоткрыл дверь. За порогом топтались двое дюжих полицейских.

– Что случилось? Чуть дверь не сломали, скаженные! – проворчал Иван.

– Беда, господин следователь. Петра Елисеева под замок посадили за убийство князя Четверинского.

– Вы с ума сошли?

– Никак нет. Князь убит, подозревают вашего брата. Фёдор Прокопич вас до себя кличет. Извольте за нами следовать.

– Я тоже арестован?

– Помилуйте! Разумеется, нет.

Сонливость мигом слетела с канцеляриста. Он подобрался, потемнел, стал сосредоточенным и серьёзным.

– Немного терпения. Мне нужно привести себя в порядок. Заходите.

– Да мы тут подождём. Чего уж, – смущаясь, ответил один из полицейских.

Дверь закрылась и через минуту распахнулась снова. Иван, успевший за столь короткое время провести утренний туалет и переодеться, шагнул к полицейским.

– К вашим услугам, господа. Ведите.

Они спустились к крыльцу, где их уже ждала карета. По дороге Иван пытался вытянуть из полицейских хоть какие-то подробности, но не преуспел. Воевода дал служивым наказ держать язык за зубами.

Елисеева привезли к дому Четверинского, провели в покои, временно отданные в распоряжение сыщикам. Фёдор Прокопич уже был внутри, сидел в кресле-качалке с резной спинкой и курил трубку. Воевода встретил Ивана жёлчной усмешкой.

– Что же такое делается, господин следователь? Вас прислали сюда розыск чинить, а не преступления устраивать. На то у нас и без столичных гостей своих умельцев хватает.