Щитом и мечом

Куда больше надежд Иван возлагал на опрос слуг. Их в доме было немало и требовалось поговорить с каждым, причём наедине. В противном случае свидетели отделывались только общими словами, выразительно молчали или прикидывались дурачками. Перед Иваном прошла вереница людей: дворовые мужики, садовники, кучера, псари, стременные, лакеи, гувернантки… Многие с трудом скрывали радость: барин, как и предполагал Иван, любовью у челяди не пользовался. Каждому в своё время «перепало»: кого за пустяковую провинность нещадно высекли, у кого любвеобильный князь супругу «пользовал» и «обрюхатил», девкам от него вообще жизни не было – Четверинский даже личный гарем завёл.

Одна из этих наложниц и сидела сейчас перед Иваном. Звали её Дуней, была она невысокая и худенькая, с белым чуть полноватым лицом, серо-синими глазами и маленьким пухлым ртом. Густая, туго сплетённая коса тяжелой змеёй покоилась на спине. Щечки горели румянцем. Светлый сарафан, расшитый цветами, очерчивал красоту линий тела, а рубашка прикрывала высокую грудь. Девица была на редкость миловидна, однако исходившие от неё печаль и испуг делали её похожей на тень. Ивану стоило больших усилий успокоить девушку, чтобы она расположилась к нему и перестала бояться столичного сыщика. Для этого он использовал простую методу: начал разговор издалека и помог Дуне поведать о своей тяжкой и постыдной доле.

К женщинам простого происхождения Четверинский относился грубо: ни подарка, ни ласкового слова. Натешив похоть, мог ударить по лицу, если чем-то остался недоволен или был во хмеле (такое с князем случалось частенько), таскал за волосы. Дважды сажал Дуню на цепь и по нескольку дней морил голодом. Собственноручно сёк розгами, испытывая при этом болезненное наслаждение.

Эти подробности она выкладывала с мукой в голосе и слезами на глазах. Иван с каждой секундой проникался всё большим сочувствием к красивой, но несчастной девушке. У него часто сжимались кулаки от ненависти, особенно в те моменты, когда представлял на месте Дуни Екатерину Андреевну.

– Никогда бы не подумал, что один человек может вместить в себя столько пороков, – вздохнул Иван. – А теперь ещё думаю – а человек ли? Просто в голове не укладывается… Хучь и нельзя о покойном плохого говорить, но как иначе?

Девушка от отчаяния заплакала. Ивану пришлось отдать ей свой платок. Не мог он без сострадания наблюдать женские слёзы.

– Измучил он меня. Чистый зверь, – призналась Дуня.

– Прости, – повинился сыщик. – Не буду больше душу тебе бередить. О другом поговорим.

– О чём, сударь? – тихо спросила девушка.

– Каким бы негодяем ни был твой барин, я всё равно должен найти убийцу.

– Тот господин, которого арестовали… Разве это не он барина живота лишил? – удивилась Дуня. – Нам сказали – его рук дело.

– Может, его, а может, нет, – уклончиво ответил Иван. – Это и предстоит выяснить. Поможешь, Дуня?

– Какая с меня помощь?! – всхлипнула девушка.

– Да любая! Слышала что-то, видела… Догадалась о чём-то. Ты девушка умная, должна понимать.

– Хорошо, сударь. Спрашивайте, – прошептала она.

Иван взял наизготовку перо, задал первый из главных вопросов:

– Были враги у барина?

– Как без них… Хватало врагов. Легче сказать, кто барина любил, – вытерев платком слёзы, сказала она.

– Допустим, – кивнул Иван. – Кто его любил – мне до того касания нет. Другое интересно. Такое случалось, чтобы князю в открытую угрожали?

Девушка задумалась, неуверенно произнесла:

– На прошлой неделе Гринька-конюх на кухне при всех обещался барина вилами проткнуть…

– За что? – ухватился за ниточку Иван.

– Было за что, сударь…

– Так не томи, рассказывай.

– Брата Гринькиного за проступок пустяшный князь до полусмерти запорол. Таперича тот калекой на всю жисть остался.

– Уже ничего. – Иван обмакнул перо в чернильницу и записал в допросный лист сведения насчёт Гриньки, хоть и сомневался в его виновности. В первую очередь смущало орудие убийства. Вряд ли человек подлого сословия возьмётся за благородное оружие. Вот вилы – да, тогда бы сошлось.

– Токмо не мог он убить барина, – добавила Дуня.

– Почему? – удивлённо поднял глаза Иван.

– Он в тот день вина хмельного напился. Его в чулан заперли в наказание. До утра там сидел безвылазно. Потом туда арестованного господина сунули, а Гриню выпустили.

– А что – выбраться оттуда никакой возможности не было?

– Никакой, сударь. К тому же Гриня пьяный был, не соображал ничего. Сразу заснул, говорят. Уж на что лютовал князь, побить велел Гриню и свечкой бороду жёг – всё одно не добудился.

– Сие мы проверим, – решил Иван. – Ещё кто-то угрожал?

– Так чтобы при обществе – никто.

– Понятно. Давай на время о прислуге забудем. Кто из шляхетского сословия мог бы желать князю зла? Токмо не сразу отвечай, подумай, – попросил Иван.

Девушка последовала совету. Пока она предавалась размышлениям, Иван с интересом разглядывал её лицо. Несмотря на низкое происхождение, лик у Дуни был такой, что хоть парсуну пиши.

– Господин сыщик, не знаю, насколько то дело было серьёзным, но…

– Так давай, сказывай. А мы разберёмся, – оживился Иван.