Щорс

Позавчера обрадовал разговор со штабом армии. Южной группе 12-й армии — три дивизии, 45-я, 47-я и 58-я, — оказавшейся отрезанной где-то в районе Умани, командарм Семенов по радио шифром отдал приказ пробиваться на север, к ним. Соединиться бы. Пол-армии! Из-за одного этого стоит держать Коростень. Но радость одолевают сомнения. Получен ли окруженцами тот приказ? Связи со штабом Якира совсем нет. Что, как не знают? Будут ломить левее, восточнее Киева. Тревогой своей не делился даже с Дубовым. По лицу замечает: гложет и его. Хмуро уставился в сцепленные руки, не принимает участия и в беззаботном разговоре гостя, политотдельца, с Петренко.

На околице села Могильное встретил Квятек с комиссаром Довгалевским. После поправки он вернулся в свой полк; угодил в самое горячее, когда оставляли Житомир. Данилюка пришлось передвигать на 2-й Богунский полк.

— Принимай пополнение, Казимир Францевич. Обмундированы, с оружием.

Здоровался Николай с шутливой веселостью, а взглядом тревожным выспрашивал давнего побратима: «Как тут? Терпят богунцы?» Квятек кивал: «Можется». Довгалевский, худой, с диковатыми глазами студент, принял шутку начдива за чистую монету.

— Не откажемся от пополнения. Да такого! Перед каждым пеньком готовы шапку ломать, лишь бы умел стрелять.

Хохотнул в ответ один политотделец, разглаживая голубые, помятые в дороге бриджи.

Зашли в крайний двор. В саманной хате под соломенной нахохленной крышей обдало приятной прохладой. У стола хлопотала Соня Алтухова. Она уже не скрывала своего положения хозяйки. И опять, как некогда в вагоне, Николай ощутил что-то похожее на зависть. Не разлучаются. Все время вместе. Тотчас оказался мыслями в Новозыбкове… Отправил Фруме разрешение на въезд в расположение дивизии. Томительно ожидание. Через сутки-двое прибудет…

— За борщ спасибо. Недавно от стола. — Желая смягчить упавшее настроение хозяйки, он сжалился: — Испить бы… Не откажемся.

Осушив вспотевшую крынку холодного молока, Петренко укатил в село Ушомир — в кавбригаду. Договорились, оттуда подгонит автомобиль за ними. Квятек раскинул было на столе карту.

— Погоди, — Николай, подымаясь с табуретки, надел фуражку. — В окопы. По дороге введешь в обстановку.

Богунская бригада перекрыла житомирскую ветку. Батальоны первого полка окопались сразу за огородами села Могильное. Южнее укрепились другие два полка богунцев; окопы их, переваливая железнодорожную насыпь, уходили к селу Белошицы. Именно этот участок вызывает у Николая тревогу. Бросил сюда все, вплоть до комендантских и хозяйственных команд. Конницу Петренко сосредоточил в селе Ушомир, в глубине обороны дивизии, на случай кинуть в подмогу таращанцам и новгородсеверцам, заседлавшим железные дороги на Новоград-Волынский и Сарны.

— Мирно, слышу, живете тут с петлюровцами, — сказал Танхил-Танхилевич, полдня нудившийся возле малоразговорчивого начдива.

— Со вчерашнего что-то утихли. — Квятек виновато покосился на щеголевато одетого политотдельца. — Постреливают… Я приказал не отвечать, не тратить даром патроны.

Николай, переняв взгляд командира полка, одобрительно кивнул; не убавляя шага, обращался к нему:

— Завтра тут будет жарко. Задача твоя… не только выстоять. Измотать здесь и отбросить. Якиру пробиваться на Житомир… Ударим навстречу.

Позиция первого батальона выгодная; на возвышении, скрытые подходы — селянские садики и огороды. Бойцы ловко приспособили для сообщения канавы и загаты. Николай, всматриваясь, вспомнил:

— Окопы-то наши. В апреле стояли…

— Они самые, — подтвердил комбат Кощеев. — И дальше до самых Белошиц угодили… Роты едва не каждая вселились в свои.

В тихом предвечернем небе послышался треск. Аэроплан. Тянет со стороны Киева. Темнел стрекозой.

— Командарм Семенов, — сказал политотделец, защищаясь от солнца.

Резкий звук мотора и пулеметная очередь заставили опять вскинуть бинокли — хорош командарм! Аэроплан, упав едва не до земли, поливал свинцом железнодорожный разъезд — виднелись невдалеке тополя и водокачка. На требовательный взгляд начдива Квятек упавшим голосом произнес:

— Тылы наши… Боепитание. Подорвет, гад…

Снизу поднялась ружейная пальба. Аэроплан, взмыв, отогнул к селу; переваливаясь с крыла на крыло, уходил вдоль житомирской ветки.

— К Петлюре подался, Деника… На вареники.

Слова Лихуты, командира 2-го батальона, встретившего начальство у прудка, внесли оживление. Танхил-Танхилевич нисколько не смутился своей промашки; ведая больше окопных, он посомневался:

— У Деникина с Петлюрой разные идеологии. У каждого своя, так сказать, чашка и ложка.

— В таком деле… разбить нас… Не побрезгуют они и из одной чашки.

Окопы второго батальона извивались по гребню вымоины, заросшей терновником и буркунами. Подходы тоже скрытые. Не везде вымоина — сворачивает куда-то вбок. Шестая рота на голом месте как на ладони. Насквозь просматривается.

— Углубить ходы сообщения.

— Товарищ начдив, кремень земля-то. Лопата не лезет…

Николай взглядом оборвал словоохотливого комбата.

— Врываться, как смеркнет. Завтра уже не будет времени…

Сделав знак Квятеку подойти, тихо спросил:

— Вижу нежинцев… Как они?