Щорс

— Ей-богу, — сказал парень и перекрестился.

Его подняли насмех.

— Парень аж до неба, а дурень як не треба, — крикнул кто-то.

Дед обиделся.

— Чего гогочете? Мы хрещеные хрестьяне.

Щорс спросил у внука:

— В бога веришь?

— Да не слухайте его! Не верю. Ей-богу же, не верю.

И парень опять перекрестился.

— Чего же ты крестишься? — спросил Щорс.

— Да это я с испугу.

— А где твоя винтовка?

— Не дают. Штык вот насилу выпросил.

— Штыком и воюешь?

— Я сам не воюю, я деду помогаю. Патроны ему в обойму закладываю. Мало ли тут делов есть?

— Дома не на кого оставить. Пущай тут приучается у тебя, — сказал дед.

— Пускай, — согласился Щорс.

Обходя повстанцев, он разговаривал со многими. Один пожилой, судя по одежде, фабричный рабочий почему-то особенно заинтересовал его.

— Детей много?

— Трое.

— Долго работал на фабрикантов?

— Сызмальства.

— С крестьянством связан? Землю, лошадь имел?

— Нет, с этой дрянью не возился. Я фабричный человек.

Щорс пристально посмотрел ему в глаза и, ничего не сказав, прошел дальше.

Разговаривая с повстанцами, он больше всего напирал на то, что в полку устанавливается твердая дисциплина и в полк принимаются только люди, решившие драться за советскую власть, не щадя своей жизни.

Уходя, Щорс обратился ко всем:

— Подумайте над тем, что я сказал, а завтра будем оформлять прием в полк каждого отдельно.

В штабе Щорс попросил у начальника отряда список повстанцев. Просматривая список, он спросил:

— Как фамилия того, фабричного?

Тысленко назвал фамилию: «Наливайко». Щорс сделал в списке против нее отметку.

— Ты, кажется, коммунист? — спросил он Тысленко.

— Да.

— Смотри, у тебя есть ненадежный народ. Придется почистить отряд. Но не спеши с этим. Поможем.

Отряд разместился в здании школы. На столах дымились миски с супом. За обедом повстанцы обменивались мыслями о Щорсе. Большинству командир полка понравился, но некоторые говорили:

— Что-то больно уж напирает на дисциплину, как бы подвоха какого не было. Посмотрим, чем он себя покажет.

Глава девятая ВСТРЕЧА В РЕВКОМЕ

Станция Унеча лежала в нейтральной полосе. Эта полоса, тянувшаяся вдоль всей границы оккупированной Украины и Советской России, по расчетам немецкого командования должна была служить барьером, предохраняющим солдат оккупационной армии от заражения большевистскими идеями. На деле получилось иначе. Хотя Советская Россия и не нарушала договора, нейтральная полоса очень скоро превратилась в советскую полосу. Сюда из восставших уездов Украины прорывались сквозь окружение немецких войск пешие и конные отряды повстанцев. Население добровольно снабжало их продовольствием и фуражом. К осени нейтральная полоса стала революционным центром восставшей против оккупантов и гетмана Украины.

22 сентября Всеукраинский ревком издал приказ о формировании из отрядов, находившихся в нейтральной зоне, двух повстанческих советских дивизий.

Силы повстанцев начали сводиться в стройные боевые единицы: пехотные полки, конные сотни, артиллерийские батареи, пулеметные команды.

Командиром первого полка первой дивизии был назначен Щорс.

В нем совсем уже не было заметно той юношеской порывистости, которая еще сказывалась, когда он носился во главе конной разведки по лесным дорогам у Злынки. Движения его стали менее резки, в словах было больше твердой уверенности в себе. Командиры повстанческих отрядов, влившихся по приказу Ревкома в полк, сразу почувствовали, что Щорс заставит их подтянуться. Многим, привыкшим к вольготной партизанской жизни, не по душе пришелся строгий порядок регулярной воинской части, который устанавливался в полку, но высказывать свое неудовольствие громко никто не решался. Открытый, смелый взгляд Щорса смущал их. Однако, отойдя от Щорса, кое-кто пожимал плечами, ворчал себе под нос.

Один командир пришел в штаб грязный, небритый. Пока он что-то докладывал, Щорс внимательно разглядывал его и вдруг сказал:

— Да вы, товарищ командир, обовшивели.

Щорс снял с воротника его шинели вошь.

Командир нисколько не смутился.

— Может быть, какому-нибудь их благородию это диво, а мы привыкши.

Это было сказано развязно, с явным намеком на бывший офицерский чин Щорса. Но Щорс как будто не обратил внимания на намек.

— Да, товарищ командир, пора в баньку сходить, пора.

— Это мое личное дело.

— Да? — спросил Щорс и, вызвав дежурного по штабу, приказал: — Отвести товарища командира под конвоем в баню, вымыть, побрить и доложить, что он принял человеческий вид… Вшивых в штаб больше не пускать.

Подобные же приказания Щорс нередко отдавал при посещениях бараков, в которых был расквартирован его полк.

Как-то вечером, осматривая койки 5-й роты, сформированной из отряда Тысленко, Щорс приказал одному красноармейцу:

— А ну-ка, молодой человек, прилягте на свою коечку.

Красноармеец выполнил приказание.

— Удобно? — спросил Щорс.

— Так точно, удобно, товарищ командир.

— А по-моему, нет. Встань!

Щорс вытащил из-под матраца грязное белье.

— Это что? — спросил он, держа белье кончиками пальцев.

— Белье.

— Какое?

— Грязное.

— Совершенно верно. Угадал. Теперь читай, — сказал Щорс, указывая на плакат, висевший на стене.