Щучий залив. 2 и 3 части

Лодка легко скользит по водной глади — уплывает берег. Да, именно он: зелёный в меру пологий, в меру крутой, где — то в белых ромашках, где — то в головках красного клевера — уплывает от нас. Так нам кажется. Так всегда кажется. Вместе с берегом уплывает моя голубая Нива, которая на прощанье, принялась пускать нам в глаза солнечные зайчики. Уплывает и мой сосед Николай. Прямой и длинный, как каланча, он возвышается в своей полосатой тельняшке над берегом, над Нивой, рядом с которой он и стоит. Сосед когда — то служил во флоте, и этого он не забывает — что держит в постоянном напряжении его голосистую, бойкую жену Галину. Моряки — они такие.

Николай какое — то время, молча смотрит нам вслед, затем переспрашивает: «Так что, мне, значит, не ехать сюда за вами? Обратно сами будете добираться?» «Да, доберёмся сами, — подтверждаю я сказанное ранее, — ты только машину во двор мне загони, не оставляй на улице». «Понял. Сделаем» — коротко бросает Николай и переключает своё внимание на Ниву. Он не спеша обходит её, щупает за разные места, внимательно рассматривает, будто купить хочет. Пинает ногой колесо, затем заходит спереди, хватается руками за бампер и начинает раскачивать. Проверяет подвески. Заезжали мы на берег через дачный кооператив 34 — го километра. Дорога безобразная, машине досталось, но мы выгадали километра 3–4. Если учесть, что идём мы на вёслах, то сделали всё правильно. Конечно, после такой поездки машину надо проверять. Николай знает — он профессионал, он всю жизнь за баранкой.

Мы с Фёдоровичем время от времени оглядываемся себе за спину (плывём спиной вперёд — так легче грести) — проверяем нет ли каких препятствий на пути, заодно сверяем верность курса. В основном же, смотрим на уходящий берег, на Николая, который всё хлопочет вокруг машины. Видать, ему интересно возиться с Нивой. У него самого — Москвич — универсал, который за многие годы ему, конечно, поднадоел. Непривычно и чуднО смотреть с моря, как на берегу твою Ниву кто — то пинает ногами, дёргает, щупает.

Фёдорович гребёт рядом. Он тоже наблюдает за Николаем. Я не знаю: то ли ему, в самом деле, интересно наблюдать за Колькиной суетой вокруг машины, то ли просто больше нечем занять свой взгляд. Он-то этого добра на гаражах насмотрелся. Николай, наконец, заканчивает свой техосмотр, садится за руль, заводит, несколько раз газует и трогается. Преодолевая ухабы и промоины, осторожно взбираясь на крутые гребни, Нива медленно движется в сторону дачного посёлка.

Когда отошли подальше от берега — стали ощущать волну. То вверх тащит, не спрашивая, на самый гребень, то вниз стремительно несёт — словно, на качелях. Развернулись лицом вперёд — от греха подальше. Волну надо видеть и уважать. Жизнь этому учит, и уроки её беспощадны и горестны. Скорость снизилась, зато надёжно. Минут через 40, когда мы достаточно приблизились к противоположному берегу, поворачиваем налево, идём в сторону Тармы. Вскоре справа по берегу появляется небольшой залив. Конечно, это не то что мы ищем, но я, на всякий случай, захожу в него. Присматриваюсь, проверяю — ангарская вода чистая, прозрачная — можно увидеть многое. Никаких признаков серьёзного присутствия рыбы я не замечаю. Встречаются сорожки да небольшие карасики. Нам тут делать нечего. В это время слышу голос Фёдоровича. Он в залив не заходил, шёл всё время подальше от берега, и что — то там в море высмотрел.

— Ефимыч, там какая — то сеть в море плавает. То ли ветром сорвало, то ли брошенная, — кричит он мне, и забирает влево, судя по всему, направляется к сети.

Я гребу туда же. Брошенные в море сети — это беда. Китайские сети дешёвые, их не жалко. И случается, горе — рыбаки поставят их в море, да так и бросят. Не снимут. Проблема же в том, что в эти сети набивается рыба, но поскольку сеть бесхозная, рыбу из неё никто не выбирает, то она, рыба эта, начинает в воде тухнуть и разлагаться. Сама сеть становится токсичной и отравляет море. Случается, находишь в воде 2, 3 такие сети, забитые испорченной гнилой рыбой. Тащить такую сеть на берег — испытание не для слабонервных. Смрад от неё идёт неимоверный. И вытаскивать тошно, и оставит так, как есть, пройти мимо — невозможно. Вот уж тут помянешь «незлым тихим словом» балбесов, творящих подобное безобразие. Объяснений, почему бросил в воде сеть — много. Настоящая же причина — одна. Безответственность и разгильдяйство. И, конечно, пьянка.

Когда я подплыл к сети, то выдохнул с облегчением. Сеть была не брошена, не сорвана ветром, — это просто сплавная сеть, браконьерская. И нам с Фёдоровичем не придётся тащить её на берег — и то хорошо, а с остальным пускай разбирается рыбнадзор.

Сеть была не одна — это были связанные между собой три сети с разной ячеей. Когда я только подходил ещё, то услышал возглас Фёдоровича: «Ефимыч, здесь в сети рыба!» Да, сеть была с рыбой. В сороковке застряли несколько сорожек, несколько окушков, и одна небольшая щука. Видимо, была ещё одна, покрупней — и теперь в сети зияло рваное окошко и болталась наверченная борода. Щука порвала сеть и ушла.