Щука с золотыми сережками

Многожильный кабель надо было подключить к трансформатору. Работа была хотя и сложная, но знакомая, и Саша, ощутив привычное волнение и собранность, которые делали его необыкновенно ловким и подвижным, занялся кабелем. Он как-то сразу выключил все другие мысли. Перед ним разноцветные провода — десятки жил, надо точно помнить назначение и очередность каждого провода… Тут все постороннее может стать помехой.

Иван Васильевич подходил к Голубкову несколько раз и молча смотрел на его работу, не высказывая ни похвалы, ни порицания. Но Саша уже знал, что в молчании скрыто одобрение мастера. Если бы Саша ошибся в чем- нибудь, Иван Васильевич нашел бы и резкие и обидные слова. Он бы вспомнил, сколько воспитанников обучил он и все они оказались чуть ли не гениями по сравнению с Голубковым. Иван Васильевич сказал бы, сколько из его воспитанников за эти годы окончили техникумы и вузы и стали инженерами. Он вспомнил бы и Васю Смирнова, который во время войны получил звание Героя Советского Союза. Воспитанник, с которым Иван Васильевич начинал так говорить, готов был провалиться сквозь землю. Иван Васильевич не раз говорил так и с Сашей, но это было еще на первом году обучения.

Когда движения Саши обрели устойчивость и ловкость и рабочий цикл стал повторяться, мысли его получили некоторую свободу. Он мог одновременно и работать и думать о своем предложении. И хотя мысли его были неспокойны, они не мешали, так как ритм был схвачен и не мог быть прерван ничем посторонним.

Саша уже два раза видел начальника монтажа, но тот почему-то не обращал на него внимания. А ведь он обещал к сегодняшнему дню рассмотреть предложение. И Саша думал о том, удобно ли ему подойти к начальнику самому или подождать, пока тот вызовет его.

Если бы Петя был здесь, Саша посоветовался бы с ним. Но Пети не было. И Саша продолжал работать, никого не посвящая в свои размышления.

Заводская сирена просигналила обеденный перерыв. Ребята отложили инструмент и, позвякивая серебряной мелочью в карманах, пересчитывая бумажные 'деньги, пошли в столовую. Они шли свободным, широким шагом, как ходят солидные рабочие. Все они работали по четвертому и пятому разрядам и зарабатывали достаточно, чтобы чувствовать себя независимо. Саша тоже любил пройтись такой вот свободной, широкой походкой до столовой и заказать себе что-нибудь особенное, чтобы показать, что-де у них, воспитанников трудовых резервов, и в своей столовой кормят хорошо, а сюда они приходят только потому, что сами скоро станут рабочими.

Сегодня Голубков не спешил в столовую. Он прошел мимо кабинета начальника монтажа и заглянул в дверь. Начальник был один, но Саша не рискнул войти. Неизвестно, сколько времени он простоял бы так, если бы вдруг кто-то не взял его за плечи и не втолкнул в приоткрытую дверь. Только влетев туда от толчка и оглянувшись, Саша увидел Петю, который кивнул на прощанье взлохмаченной головой и как ни в чем не бывало пошел, посвистывая, своей дорогой.

Начальник монтажа хмуро посмотрел на Голубкова, и Саша по одному этому взгляду понял, что предложение его не принято. Но все же он решил напомнить о себе, так как начальник смотрел на него, словно не узнавая.

— Я насчет своего предложения. Вы прочли его?

— Посмотрел, — ответил начальник, продолжая глядеть с таким же неузнавающим выражением.

Саша молча ждал продолжения разговора. Наконец минуты через две начальник заговорил скучным, будничным голосом:

— Ничего из этого не выйдет. Во-первых, таких отбойных молотков еще нет. Во-вторых, кто их станет заказывать? В-третьих, где гарантия, что с ними работа пойдет быстрее? И, в-четвертых, кто нам станет оплачивать эти испытательные работы?

Выговорив все это, начальник вытащил из стола красивую папку, в которую, по совету Лены Орловой, ребята переплели свою докладную записку и чертежи, и подал ее Саше. И вид его и голос оставались такими же будничноскучными, будто он говорил своей жене: «Нет, борща не надо — борщ мне надоел. А рыбу я не могу есть — у меня от нее изжога. А молоко я не хочу — оно скисло…»

Да, если вам когда-нибудь придется выслушать такой вот ответ на свое предложение, которое вам и вашим друзьям кажется замечательным и над которым вы работали много дней и ночей, тогда вы, наверно, испытаете такое же страдание, какое вдруг охватило Сашу. Он побледнел, лоб его покрылся испариной, задрожали руки, а ноги стали как ватные и начали сами собой подгибаться. Только большим усилием воли он удержался, чтобы не выказать этому холодному и равнодушному человеку свою слабость, — еще, чего доброго, заплачешь при нем! — и выбежал из кабинета. А слезы от обиды и в самом деле уже показались на глазах у Саши. Но тут он увидел суровое лицо Пети, шедшего навстречу, увидел презрительные глаза, в которых было только осуждение и никакого участия, а ведь они уже второй год были друзьями!