щуп

Может быть, в эти секунды все и решилось окончательно. Тоненькая ее фигурка в свитере, до боли знакомый разворот плеч, тугой пучок волос на затылке - все вдруг соединилось в единую критическую массу, что мгновенной вспышкой уничтожило последние колебания. Мир раскололся на две неравнозначных части, одна из которых, распадаясь в прах, уносилась в бесконечность. Оставшееся - знаменовало собой мир. Иного ему не предлагалось, иного более не существовало. Шагая, Валентин внезапно почувствовал то, что, возможно, дается человеку прочувствовать лишь раз в жизни. Это походило на горькое озарение. Просвеченная рентгеном, на один миг, вселенная предстала перед ним в пугающей своей обнаженности. Люди вгрызались друг в друга, предпочитая губам зубы, слепо шарили в поисках идеалов, хватаясь за гнилые сучья, и там, где следовало только шагнуть, пускались в изнуряющие забеги. А главное всегда находилось возле...

Глядя на Викторию, Валентин вдруг понял ее всю разом - через походку, движение рук, положение полусогнутых пальцев... Понял ее незащищенность, ее обиды, помноженные на маленькую хрупкую гордость. Кто-то у нее, возможно, был. Но что с того? Какой пустяк! Да пусть бы она сто раз побывала замужем!

Садняще заныло сердце. Каждый удар сопровождался болезненным всполохом, и горло сдавило знакомой судорогой. Валентин невольно прижал руку к груди. Сердце могло преждевременно разорваться. Возможно, оно было и к лучшему. Не от пуль, так от инфаркта. Тяжело застучало в висках, сознание закружило, потянуло ввысь, точно невидимая труба гигантского пылесоса спустилась из поднебесья и принялась заглатывать пространство. Валентин прислонился к стене, мельком подумав, что так, по всей видимости, и умирают. Лет в шестьдесят или семьдесят. Ему было вдвое меньше.

- Вика!..

Но она и без того спешила к нему. Быстро расстегнула ворот, потянулась ко лбу, но он перехватил тонкие руки, осторожно сжал.

Он ли ее притянул или она качнулась навстречу, но, уже обнимая девушку, Валентин ощутил, как куском брошенного в печь свинца сердце плавится в неведомом жару. Боль исчезала, уплывала грозовой тучей. Жутковатый пылесос, хрюкнув, отключился.

- Где же ты был? После того звонка... Я же постоянно ждала. Тебя ждала...

Он молчал, не в силах произнести ни звука. Дрожащие пальцы, на которых еще угадывалась кровь Баринова, путались в ее густых волосах. Не хотелось сдерживаться, да он и не сдерживался. И не хотелось ровным счетом ничего понимать. Все было сложно и все было проще простого. Но для этого второго следовало чуточку осадить разум, что и проделывает с людьми сплошь и рядом Любовь. Благая глупость сливается с мудростью, а ложь - с добрым порывом. Легко ли целовать губы, к которым уже через тридцать лет муравьиными тропками сбегутся морщины? Должно быть, легко, иначе все бы на свете остановилось. Давным-давно...