Щусев

И вот уже в одном из постановлений Совета строительства в феврале 1932 года говорится о том, каким, по мнению власти, должен быть будущий дворец: «Здание Дворца Советов должно быть размещено на площади открыто, и ограждение ее колоннадами или другими сооружениями, нарушающими впечатление открытого расположения, не допускается… Преобладающую во многих проектах приземистость здания необходимо преодолеть смелой высотной композицией сооружения. При этом желательно дать зданию завершающее возглавление и вместе с тем избежать в оформлении храмовых мотивов».

«Храмовые мотивы» — это словно предупреждение Щусеву от возможного применения им богатейшего опыта строительства церквей, накопленного до 1917 года. И далее: «Монументальность, простота, цельность и изящество архитектурного оформления Дворца Советов, долженствующего отражать величие нашей социалистической стройки, не нашли своего законченного решения ни в одном из представленных проектов. Не предрешая определенного стиля, Совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры»[113].

При дальнейшем уточнении задач строительства, сформулированном в сталинских указаниях, предполагалось, что здание дворца не только впишется в окружающую городскую среду, но также будет доминировать в ней своей высотной композицией, окруженной открытой площадью для шествий и демонстраций. Внутри дворец должен был включать в себя большой круглый зал для партийных съездов на 21 тысячу человек и несколько малых залов.

На второй тур конкурса было представлено 160 проектов, включая 12 заказных и 24 внеконкурсных, а также 112 проектных предложений; 24 предложения поступило от иностранных участников, среди которых были всемирно известные архитекторы: тот же Ле Корбюзье, а также Вальтер Гропиус и Эрих Мендельсон. Модели проектов были выставлены на обозрение в залах Музея изящных искусств на Волхонке.

Ясно обозначившийся к этому времени поворот советской архитектуры к классическому наследию прошлого обусловил и выбор победителей второго тура. В феврале 1932 года высшие премии были присуждены Ивану Жолтовскому, Борису Иофану и американцу Гектору Гамильтону.

Но и на этом этапе выбор не был окончательным. В марте 1932 года объявляется новый тур конкурса, на этот раз закрытый с участием приглашенных двенадцати авторских групп. Все проекты удостаиваются пристального внимания Сталина, в том числе и шусевский. Его Дворец Советов не очень понравился Сталину, который в письме члену политбюро Кагановичу дает следующие характеристики: «Из всех планов «Дворца Советов» план Иофана — лучший. Проект Жолтовского смахивает на «Ноев ковчег». Проект Щусева — тот же «собор Христа Спасителя», но без креста («пока что»). Возможно, что Щусев надеется дополнить «потом» крестом»[114].

Придирчивый вождь усмотрел в образе щусевского дворца так знакомый ему — бывшему семинаристу — храмовый образ. Какая интересная история! Быть может, она подтверждает вывод о том, что храмовое зодчество и было основным призванием Щусева?

Адресат Сталина, Лазарь Каганович, приложивший руку к активному уничтожению московской старины, через много лет на десятом десятке жизни утверждал:

«Были предложения снести дом Коминтерна на Манежной площади, возле Кремля, взорвать. Но слишком близко. Потом Калинин сказал, что есть мнение архитекторов — строить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя. Это было предложение АСА — Союз архитекторов так назывался. Еще в двадцать втором, двадцать третьем, двадцать четвертом годах Щусев и Жолтовский предлагали поставить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя, говорили, что храм не представляет художественной ценности. Даже в старину так считали.

Другая ценность — что народ собирал деньги. Но даже Щусев и тот не возражал, говорил, что храм бездарный. Представляли проект именно на это место. Я же предлагал на Воробьевых горах. Когда проявились мнения, решили, что идея Щусева хороша — недалеко от Кремля, на берегу Москвы — реки, место хорошее. Я лично сомневался»[115].

Ряд исследователей также указывают на то, что Щусев заранее знал о грядущем изменении культурной политики в СССР и поэтому стал разрабатывать свой проект в стиле классицизма еще на первом этапе конкурса[116].

Так или иначе, в итоге, когда в феврале 1933 года очередной, на этот раз последний тур закончился, обнаружив общие дворцово-храмовые черты у всех представленных проектов, лучшим признали дворец Бориса Иофана. К нему также прикрепили еще двух опытных зодчих — Владимира Щуко и Владимира Гельфрейха для дальнейшей доработки проекта.

Выбор Бориса Иофана в качестве победителя говорит о том, что ни Щусев, ни Жолтовский отнюдь не были самыми близкими Сталину архитекторами. Быть может, потому, что Иофан принадлежал к другому поколению.