Шебаршин. Воспоминания соратников

Глубокий раскол в советском руководстве и в партии, резко противоположные оценки происходящего в Восточной Европе, всей внешней политики СССР открыто проявились на пленуме ЦК КПСС в феврале 1990 года. Слова Лигачева о необходимости вовремя предотвратить постановку вопроса о пересмотре послевоенных границ и не допустить послевоенного Мюнхена, резкое выступление посла в Польше Бровикова вызвали сочувственный отклик одной части зала и столь же негативную реакцию в другой. Партия утратила то качество, которое лежало в основе всех ее достижений и провалов — монолитность. СССР пошел по пути Восточной Европы.

Отклик в СССР

В январе 1990 года председатель КГБ направил меня в поездку по прибалтийским республикам Советского Союза с конфиденциальным поручением взглянуть свежим взглядом на политическую ситуацию в этом регионе и, что не менее важно, изучить настроения личного состава органов государственной безопасности. Поступавшие доклады свидетельствовали о том, что сотрудники находятся под гнетущим впечатлением событий в ГДР и других странах Восточной Европы, подпадают под влияние националистических сил, испытывают беспокойство за свою судьбу. Думаю, что председатель рассчитывал не только на мой «свежий взгляд». Как начальник ПГУ, я лучше многих представлял себе ситуацию в Восточной Европе, наблюдал ее развитие и, следовательно, был в состоянии приложить восточноевропейскую мерку к Прибалтике.

Наша группа — двое из ПГУ и по одному человеку от управления кадров и управления по защите конституционного строя — провела десятки встреч с руководителями и рядовыми сотрудниками госбезопасности, представителями компартий и администрации, контактами в оппозиции, простыми гражданами различных национальностей.

Наш вердикт по общеполитической ситуации был категоричен — националистические силы Прибалтики не намерены идти на какой-либо компромисс с Москвой и будут, опираясь на поддержку Запада, добиваться полной независимости в самые короткие сроки. Антикоммунистические и антирусские компоненты их политической программы будут усиливаться, борьба с промосковской оппозицией будет вестись все более жесткими репрессивными методами. Записка с отчетом о поездке и этим выводом была направлена лично Горбачеву. Не уверен, что он стал ее читать.

Положение в рядах госбезопасности оказалось еще более тяжелым, чем оно виделось из Москвы. Мысль о судьбе наших коллег в ГДР мрачной тенью нависала над собеседниками, и редкий из них не упомянул Восточную Европу. Пропагандистская кампания против «штази», развернувшаяся на Западе, подхваченная советской и националистической прибалтийской печатью, делала свое дело. Люди теряли уверенность в возможности сохранения Прибалтики в составе Советского Союза, с недоумением воспринимали непоследовательную противоречивую политику Москвы, переставали доверять Центру. Побывавший незадолго до нас в Литве Горбачев, по общему мнению, ясности в намерения советского руководства не внес и не сумел охладить сепаратистские страсти. Органы госбезопасности продолжали работать по инерции, утрачивая ориентацию, энергию, понимание самого смысла своего существования.

Мы пытались развеивать настроения подавленности и обреченности: опираясь на слова Крючкова, сказанные мне перед отъездом, говорили о том, что скоро будет принято законодательство, регулирующее федеральную структуру Союза, которое полностью устроит прибалтов и покажет им невыгоды отделения. Мы убеждали сотрудников в необходимости не падать духом, сохранять единство рядов, разъяснять народу государственное и общественное значение работы госбезопасности, делая упор на борьбе с терроризмом, организованной преступностью, контрабандой. (Кстати, председатель КГБ, кажется, был искренне уверен, что коллеги из МГБ ГДР во многом пострадали именно потому, что их деятельность была окутана глубокой тайной. Он нередко упоминал это.) Мы говорили о том, что Москва никогда не оставит в беде сотрудников госбезопасности, работающих в Прибалтике.

Все это оказалось ложью. В который раз обманутые руководителями, мы обманывали самих себя, своих товарищей, своих подчиненных.

Восточногерманская агентура

Ведомство национальной безопасности ГДР прекратило свое существование. Наш представитель при несуществующем ведомстве и его аппарат продолжали функционировать, но уже на основе личных контактов. Они не только не сократились, но даже расширились. Дезориентированные, сбитые с привычных устоев люди тянулись к советским представителям, стремились поделиться своими страхами и сомнениями, оценками ситуации и совместно определить перспективу. Острая злободневная информация шла в Москву непрерывным потоком. Как и все предшествующие годы, нам не приходилось платить за нее деньги: мы имели дело с людьми, искренне озабоченными судьбой свой страны. Это были не только коммунисты и не только «штази». Возможно, я ошибаюсь, но в Германии меньше всего были заметны антисоветизм и русофобия. Этим она выгодно отличалась от советской Прибалтики и даже Москвы.