Шебеко (антология)

За скудным студенческим столом одновременно блаженствует и радость от удачно сданного экзамена, и горе — горькое, втиснутое в еще неокрепшие тела студентов.

— И у меня были трудные времена… Не думайте, что все у меня в розовом свете, — нежданно сказал Дулаев, заставляя всех прислушаться к его голосу. — Отца у меня нет, погиб на фронте. А мать больная. За ней за самой нужен уход… Потому–то мне и пришлось встать за станок в шестнадцать лет… — Здесь смородиновые глаза Дулаева странно заблестели: видно, и в самом деле трудными были те годы. — А после армии я подался в шахтеры, потому что платили там неплохо… Работал, женился — все вошло в норму. Но потом думаю, так дело не пойдет… Надо учиться. Ведь здоровье–то не вечное. В сорок–пятьдесят лет на шахту особо не побежишь… Вот и решился в институт… А сейчас вот в Свердловске собираюсь купить дом, — самодовольно заметили его раскрасневшиеся губы. — Придется купить частный дом, чтобы был хоть какой–то земельный участок… Люблю в земле копаться…

У Коли разом потеплело в душе от ласковых слов товарища. «Проживем как–нибудь, — мелькнула мимолетная мысль. — Должны же хоть немного помочь родители…» Здесь, за столом, где собрались близкие товарищи и подводились итоги всего пройденного, достигнутого, Коля особенно остро понял, что значит быть победителем.

* * *

В округе трещал мороз. Температура понизилась до тридцати градусов. Выйти на улицу даже в зимнем пальто удовольствие было не из приятных, но Колю и не тянуло в холод. Он вновь готовился к высшей математике. Со всего курса ее уже пересдали почти все, кто ранее получил «неуд», на Евгений Васильевич снова завалил дюжину студентов, включая Гену Логунова и Колю. Нельзя сказать, что ребята к ней не готовились. Наоборот, они обо всем забыли, лишь бы поболе вникнуть в смысл каждой строчки. Времени хватило, ибо остальные экзамены парни уже скинули с плеч. Но переменчивая фортуна вновь повернулась к ребятам спиной…

И вот снова над математикой парни засели крепко — ведь в случае повторного, третьего завала они автоматически выбывали из института! На сей раз перед ними четко маячил вечно актуальный гамлетовский вопрос: быть или не быть? Удержатся ли они в институте? Или же словно ураганом их сдует с корабля, на котором они намеревались переплывать не только студенческую сессию, но и полный курс названного института? Колей почему–то правила уверенность: математику все же он сдаст. В самом деле, сколько можно мучить студентов? Ежели разобраться, они выучили ее первоклассно, во всяком случае, лучше тех, кто сдал на «уд». Естественно, Евгений Васильевич выше «тройки» им все равно не поставит — даже за нее придется еще попотеть…

К полудню Гена лег на кровать, подтянул трико и зевнул, предавшись отдыху после адского труда.

— Послушай, Коля, а если вдруг не сдадим? — не своим голосом проронил Гена, и его обожгла отвратительная мысль: «Что же тогда будет?»

Коля с полуслова понял его.

— Сдадим…

— А если все же не сдадим? Придется ведь потопать из института…

— Придется…

— Конечно, жаль… Но что поделаешь: видно такова наша судьба!

— А я не верю в судьбу. Почему–то действия человека, его ошибки, удачи все называют судьбой. Это же обыкновенная жизнь!

— Какая разница, как назовешь нашу неудачу: судьбой или жизнью? Факт остается фактом… Если нас исключат, то придется идти работать…

— Точнее, в армию, — поправил его Коля.

— Это точно! Загремим в армию… Пока мы отслужим, наши однокашники уже будут на четвертом курсе… Представляешь, на четвертом! Три года выбрасываем в воздух… Но одно хорошо: за эти годы хоть повзрослеем, пройдем хорошую школу, — прибавил Гена с оттенком грусти.

И ребята словно наяву ощутили приближение острых перемен. В душе они уже примирились с мыслью о расставании с институтом. В этой связи, и наверное, они более не дрожали перед последним боем.

* * *

Евгений Васильевич заключительный прием по математике провел на высоком уровне в том смысле, что вовсе бросил придираться к ребятам. Он с ходу выявил, кто чем дышит. Математик весь был в деле, дышал формулами, производными, лично решал задачи, объясняя студентам в наиболее трудных местах, разжевывал особенно сложные теоремы. Верно, он остался доволен студентами, ибо его разобрала улыбка, вновь его посетило слегка, приподнятое настроение.

В аудитории, где состоялся экзамен, господствовала прохлада. Окна замерзли, стекла — в узорах, но, невзирая на то, Евгений Васильевич был в легком пиджаке и на мороз абсолютно не обращал внимания. Крепким, мускулистым телом Коле он напоминал сибирского кержака…

Евгений Васильевич лукаво улыбнулся, когда настала очередь Коле отвечать:

— Вот и кончились твои мучения, молодой человек… Коля насторожился. Уж не намекает ли математик на его скорое исключение из института? Поэтому он и был сдержан:

— В каком смысле?