— В принципе неплохо, товарищ Спиридонов, — улыбнулись наконец ее губы, и посветлело лицо. — Стало быть, по вашему, Эйнштейн не совсем был прав? Хотя кто его знает, где торжествует истина… Вот если бы это доказать на практике, было бы вообще великолепно, верно? — и Софья Павловна Коле влепила… ослепительную «четверку».
Из лаборатории, где состоялся экзамен, Коля выскочил окрыленный. В результате этого маневра он в запасе заимел по крайней мере четыре дня. Целых четверо суток, которые можно будет использовать для дополнительной подготовки к математике с ее интегралами да замысловатыми производными. На собственной шкуре он постиг, что Евгений Васильевич, преподаватель математики, и на сей раз не упустит случая проявить строгость. Это у него — кредо, своего рода постулат, не подлежащий доказательству. В то же время нельзя было упустить из виду и химию, которая тоже таила в себе огромную информацию. Нужно работать, и работать с упорством, коль судьбу связал с учебой. А в необходимости учебы он нисколько не сомневался. Только через нее он видел собственное становление как личности. Пускай его школьные товарищи временно живут лучше, пусть лопатами гребут деньги и свободные часы тратят на девчат, но Коля им — не завистник. Он выбрал цель и с намеченного пути не свернет…
Особое чувство удовлетворенности, которое он испытывал после экзамена, нельзя было передать словами. Примерно такое чувствует человек, преодолевший трудное, многим недоступное восхождение на горную тропу. Им пройден путь, он устало сел на заветной высоте, к которой, может быть, стремился не одни год. Но он понимает и то, что у него впереди не менее опасный спуск назад, к подножию горы. Но сей путь его уже не пугает, поскольку он прошел его по вертикали. Он уверен в себе, и эта уверенность придает ему небывалую доселе силу…
Коля буквально наслаждался результатами экзамена. Именно сейчас он понял, как важно мобилизовать себя, твердо идти к цели невзирая ни на что. Впервые услышанный им в общежитии девиз «Сквозь тернии к звездам» внезапно предстал перед ним в ином, в более ярком ракурсе. Он с упоением мечтал, как будет готовиться к остальным предметам, уже рассчитывал дни и часы, которые следовало использовать до предела.
В общежитии сразу же и обратили внимание на сияющий вид Коли. Но никому было невдомек, что он отважился на досрочную сдачу физики.
Коля Дулаев, сосед по койке, лишь ухмыльнулся, заметив приподнятое настроение Коли:
— Ты что, может, смачно пообедал? Больно ты весел, как я погляжу… Садись, учи свою физику… скоро сдавать. А то завалишь, как в прошлый раз математику. Помогать тебе особенно некому. Сам понимаешь…
— Можешь поздравить: физику я скинул… Дулаев недоверчиво взглянул на товарища:
— Экзамен же твой лишь через четыре дня…
— Ну и что? А я сдал совместно с тринадцатой группой. Ребята посоветовали, и я рванул в атаку. Между прочим, отхватил «вторую космическую скорость»…
— Врешь ты… А ну, покажи «зачетку»!
Дулаев живо получил «зачетку», пролистал странички, еще раз познакомился с написанным, и на смугловатом его лице отчетливо проступило удивление:
— Молодец ты, однако… Не ожидал от тебя подобной прыти… Между прочим, так и надо — голос Дулаева зазвучал серьезно. — Сам знаешь, родители твои далеко не щедрые, поэтому тебе надо самому стараться. Слава богу, не маленький. Через два месяца станет восемнадцать… Самое главное теперь — продержаться на остальных экзаменах. Получить стипендию, родственники кое–что подкинут, и глядишь, заживешь неплохо…
Прослышав, что Коля разделался с физикой, оживились и остальные. Особенно удивился «зилаирский мужик» Боря. Этот известный молчун с лицом «отпетого бандита» резко соскочил с кровати, разом схватил тяжеленные гири, поднял их и вдруг глубокомысленно рявкнул:
— Во как надо покорять науку! Вижу, кое–что у тебя в башке есть…
Больше он не вымолвил ни слова. Но эта скупая похвала подействовала на Колю более чем ошеломляюще. Раз все говорят, что он герой — значит, так оно и есть. И стоило за это корпеть над учебниками дни и ночи напролет. Что ж, в дальнейшем он постарается еще лучше. Сделает так, чтобы не было этих крайне неприятных «завалов». Вот узнала бы Валя, как ее поклонник зараз, с налету «скинул» физику, так сразу же и обратила бы на него внимание. «Дурочка ты, Валя, что не любишь меня…» Возвышенное, блаженное чувство удовлетворенности заметно поблекло при воспоминании о последнем письме Вали. В нем она сухо изложила о себе, в конце же, словно меж делом, будто это не имеет ровно никакого значения, сообщила свое решение, верно, на сей раз окончательное: «Больше вряд ли напишу…»
* * *