Шебеко (антология)

Мария после фронта уже не та девушка, что доселе жила в деревне, — ограниченная, с сумбурным понятием о мире людском. Нет, в ней уж крепко сидят благородные манеры, привычка ловко, подтянуто одеваться, выправка, солидные знания наконец. Вот почему чаще всего ее и выделяют средь других девчат местные подростки. Да, да, именно подростки, поскольку ее сверстников в селе почти нет — их разбросала война, вырыв им могилы в безбрежных просторах Европы… Вот здесь–то и повстречает она Митьку Спиридонова, семнадцатилетнего юношу с соседней улицы села. Митька — задира, драчун, баловень судьбы, ибо на его долю не выпали не только фронт с его безмерной тяжестью, но и армия по случаю его несовершеннолетия. На местных игрищах он часто устраивает драки, в основном из–за Марии, ибо на нее имеют виды и другие парни села. Подчас драки эти переходят в настоящие потасовки вследствие существующего незыблемого деревенского закона: за «своего» парня в случае необходимости заступаются все. Как мог сей задира, «пустошь» покорить сердце Марии, остается до сих пор одной из величайших загадок, но факт остается фактом — она не отказывает ему в ласке. Кульминационным моментом и, пожалуй, завершающей сию дружбу точкой является договоренность о вечной любви и верности. Уже ближайшей осенью, как только завершились уборочные работы и дикие гуси собрались в путь, к родителям Марии Федоровны (в деревне к тому времени ее величали по имени–отчеству — она уже властвовала учетчицей в колхозе!) на тарантасе подкатили отец Мити, Георгий Спиридонов, и мать, Пелагея. Завинченный на дуге колокол пронзительно кричал о празднике, что должен был состояться в близкие дни.

Свадьбу сыграли по старинной чувашской традиции: три дня гуляла первая часть свадьбы — «Туй», затем еще столько же — «Санахта». Забористый «Туй» захватывал присутствующих своеобразными ритуалами: песнями невесты, плясками и чувашскими такмаками–частушками, имеющими неповторимый национальный колорит. Не выдержал в пылу чувств дед Митьки, высохший от старости мужичок. Он дрожащими руками вытолкнул внука из гущи гулявших и прохрипел:

— Яр перре шахарса9…

«Санахта» прошла умеренно, в глубоком пьяном угаре. Как и в большинстве случаев, здесь глушили самогон да пели застольные песни…

С тех пор утекло много воды, а поди же: все помнится до мелочей, словно это было вчера. Свежо в памяти все: и медовый месяц, и ремонт избы, и первые морщинки, неотвратимо пробившиеся в один прекрасный день поздней осени. Только не заметила Мария Федоровна, как повырастали дети. Время не ждет, но берет свое…

Трезвонно щелкнула щеколда калитки, и в образовавшемся узком проеме возникла рослая фигура секретаря сельсовета. Мария Федоровна встрепенулась. «Константин Семенович? Откуда? Какими мыслями несешься ты в наш двор?» Она легко бросила ведро, и из ее головы ветром выдуло хозяйственные мысли. «Не проверяешь ли ты, дорогой Константин Семенович, присутствие в избе самогонного аппарата?» И тут же вздох облегчения прошелся по ее крепкому, стройному телу: аппарат–то надежно спрятан на банном чердаке. Но чем черт не шутит, когда бог спит? Здесь ухо следует держать востро…

Но синие, лукавые глаза Константина Семеновича чему–то улыбались:

— Как поживаешь, аппа? Проходил мимо и думаю, дай–ка зайду к вам. Больно интересно, как наши дети держатся в Свердловске…

— Заходите в дом, — Мария Федоровна вытерла шершавые, мозолистые руки о зипун. — Как ваша жена? Говорят, болеет… Просвет есть?

На обветренном лице Константина Семеновича появилась грусть:

— Болеет еще… Намедни косили сено. В округе несносная жара, а она все хлыщет студеную, родниковую воду. Говорю, что простудишься. Да нет, не послушалась… И вот результат: третий день в постели.

Вошли в дом. Мария Федоровна подошла к крепкому, покрашенному в бурый цвет столу, открыла ящик и с любовью сунула в руки гостя обтрепанный клочок бумаги.

— Последнее Колино письмо. Пишет, что скоро экзамены… Наверное, уже и начались… Вроде бы первым будет математика.

— Математика — она сложная… — в пространство бросили бесцветные губы секретаря сельсовета. — Как влезешь в дебри разных формул, и поминай как звали… Это в наше время все было просто: здесь тебе плюс, а следующее действие — минус. А сейчас все усложнилось, запутано, словно стежки–дорожки на траве…

— Учится становится действительно сложней, — поддержала его Мария Федоровна. — Здесь тебе и синус, здесь тебе и косинус… А что они означают, ума не приложу. Да и зачем они нормальному человеку в жизни? Можно прожить и без них…

Константин Семенович нежно расправил крупно исписанный лист бумаги, и его глаза жадно впились в буквы. Но мысли продолжали вихриться в прежнем русле:

— Прожить–то можно… Да вот в институт без них не попадешь. Все завязано в один крепкий узел… Попробуй взять с ходу, кавалерийским наскоком — ничего не выйдет!