Шедевр

Со всей доступной мне уверенностью я объявляю, что в данный момент я совершаю свою личную добродетель, пока пишу эти строки. То странное беспокойство, которое родилось во мне с появлением в моей жизни этого человека, не давало мне спать ночами и повергало меня в крайнюю рассеянность и потерянность в реалии, что мне пришлось признать поражение и согласиться отдать хоть что-то из того добра, которое пришло в мою жизнь. Пусть звучит эгоистично, но приятно думать, что, если это послание поможет хотя бы одному человеку так же, как помогло когда-то мне, то Добродетель сделает свое дело: умножится.

Только вот боюсь, что свою добродетель я не могу выразить простыми словами, в сжатом варианте. Может, потому что и ко мне она пришла не сразу, а мелкими дозами. Наивысшая Добродетель в моем случае была Ответом на мучающий меня вопрос: «Что можно оставить в мире после себя?». И, хотя однозначных ответов не бывает, и может даже найдется какой-то особо умный теоретик, любящий новые идеи и мысли, и вообще – все новое, и решится переспорить тот ответ, который получила я, конечно же, приведя очень веские аргументы, но для меня это уже не важно. Потому что помимо весьма занятных теорий, интересных и правдоподобных размышлений, и даже помимо мудрости, которая ценнее простых знаний, есть еще и Истина. А тут, как ни пытайся оспаривать, но никакие доводы толком не годятся.

10 ЯНВАРЯ 1930 ГОДА

Сквозь плотно задернутые шторы болотно-зеленого цвета мелкими проблесками пробивался солнечный свет. Мое сознание уже окончательно проснулось, и даже левый глаз, тот, который был ближе к подушке, как к тайному укрытию, был едва приоткрыт. Я делала вид, что сплю, хотя, если судить по изнеженной лености, можно сказать, что я притворялась проснувшейся. Я лежала и вспоминала январские утра дома, в Англии. Как и многие окландцы, иммигрировавшие в Новую Зеландию из Туманного Альбиона, мы по-прежнему называем себя домочадцами, «хоуми», ссылаясь на Великобританию как своему истинному дому. Моя семья переехала на острова Бог знает когда, и я уже по праву считаюсь киви, хотя если исчислять годами, то прошло всего шесть лет. Много это или мало, однако до сих пор мне сложно думать о январском утре как о сезоне жаркого лета. Южное полушарие: здесь даже солнце движется в противоположном от привычного направлении.

Дверь в мою спальню, хотя и после двух поспешных стуков, бесцеремонно распахнулась. Легкий шорох ткани звучно переметнулся от двери к окну, и буквально секунду спустя портьеры широко раздвинулись, заставляя солнечный свет во всей его ослепительной мощи ворваться через окно в комнату.

– Лоиз, дорогая, подъем! Пора просыпаться.

Мой левый глаз так и был приоткрыт, но правый в самозащитном рефлексе зажмурился от света еще сильнее. Я с трудом различала почти черный силуэт моей мамы на фоне яркого окна.

Она стремительно повернулась ко мне, издавая своим платьем все тот же отличительный шорох, и поучительно добавила:

– Я и так дала тебе поспать подольше. Это вредно. Если спать чересчур много, появятся круги под глазами.

Я только издала приглушенное «угу», постаравшись придать ему оттенок повиновения. Видимо, мама приняла этот мой немногословный ответ как свою маленькую победу во мнениях, потому что практически сразу сменила свой интерес на предметы моего письменного стола. Она в своих привычных быстрых движениях подошла к столу в дальнем углу спальни и принялась составлять разложенные книги в стопку. Наводя поспешный порядок, она внимательнее присмотрелась к заглавию верхней книги.

– Опять ты читаешь по ночам.

Я ничего не ответила. Может, потому что не хотелось оправдываться с самого утра, а может потому, что это была правда.

– Откуда эти книги? Вчера ночью, когда я уходила, их не было. И где ты их вечно добываешь? Школьная библиотека закрыта на каникулы, разве не так?

Я потянулась в кровати, прощаясь с изнеженной леностью. Это утро не давало возможности себя проигнорировать. Приходилось просыпаться окончательно. Вот уже открылся и второй, правый глаз.

– Какая именно? – неохотно спросила я, раскидывая руки в стороны. В ответ последовала неопределенная тишина, и я даже приподняла голову, чтобы взглянуть на маму. Она стояла, повернувшись полубоком к окну, чтобы дать себе больше света, и перелистывала книгу. Не сказать, что она погрузилась в чтение, но действительно на минуту отвлеклась, бессистемно перелистывая страницы и время от времени задерживая взгляд на определенном тексте. Неожиданно решив прервать свою отвлеченность, она резко захлопнула книгу и наконец ответила:

– Фрэнсис Скот Фитцджеральд. Это не наша книга. Опять забыла вернуть в библиотеку? Как тебе закрыли полугодие с библиотечными долгами? Ты ничего не говорила про это. – Мама подозрительно взглянула на меня, а я уронила голову на подушку. – Лоиз, у тебя долги в школьной библиотеке?

– Нет, – мне не хотелось говорить. Этим утром мне вообще ничего не хотелось. Не раздумывая над верностью ответа, я проговорила более тихим и равнодушным тоном, – городская библиотека.