Шедевр

Лесть моя сработала. Это немного растопило консерватизм миссис Спенсер, и она с закрытой улыбкой утвердительно кивнула, уводя маму назад в гостиную.

Я повернулась и увидела, что девочка снова вернулась к своей работе. Она пропалывала клумбу с розами, упираясь коленями в кучу сухой травы и земли, и не обращала на меня никакого внимания. Я огляделась. В саду и правда было очень мило, и я даже заметила плетеную арку, по которой расползался плющ. Таких садов я и правда не встречала в Окленде. Немного осмотревшись, я подошла к девочке и присела на корточки рядом с ней, наблюдая за ее работой.

– Привет, – я не нашла ничего лучшего для начала разговора, чем обычное приветствие.

Она кинула на меня беглый взгляд, но ничего не ответила и просто продолжала работать.

– Тебя, значит, Роимата зовут? Красивое имя. А меня Лоиз.

Девочка продолжала выдергивать сорняки из клумбы, периодически швыркая носом. Я снова сделала попытку заговорить:

– Ты здесь помогаешь своей маме? Это очень хорошо.

И тут она наконец произнесла с очень сильным акцентом:

– Нам дали тут работать, потому что я hawhe kaihe, это хорошо быть чуть пакеха. Белые любят брать белых.

Я не поняла, что она сказала. Половину слов она просто заменяла на маорийский, но переспрашивать я не стала, чтобы не перебивать ее желание говорить со мной. Вместо этого я исподтишка стала ее рассматривать. Мне кажется, ей было лет двенадцать. У нее были длинные темно-коричневые волосы, но спутанные и в пыли и мелких веточках растений. Кожа была немного светлей, чем я себе представляла. Почему-то мне казалось, что все маори очень темнокожие. Зато вот одежда ее точно была темной, пусть и с намеком на существование цветов. Ее футболка и шорты были очень старыми и не по размеру, а на ногах не было обуви.

– Твоя мама дома?

Роимата принялась рыхлить землю тяпкой и ответила:

– Мама упала, когда шла во вторую работу, и сегодня здесь я.

– Упала? – не выдержала я и решила все-таки задать вопрос, чтобы пояснить. Она говорила очень странно, повышая тон в конце каждой фразы, как будто спрашивая, а не утверждая. Позже я заметила, что многие маори и люди с тихоокеанских островов говорят именно с таким акцентом. Но ко всему прочему, Роимата еще и просто плохо говорила на английском, и я не могла быть уверена, что она имеет в виду то, что произносит.

– Да, идти далеко и нога болит. Сегодня я здесь. No hea koe?

Я опять не поняла последней фразы, но кажется, это был вопрос. Не успела я найти, что сказать, как она снова спросила:

– А ты кто?

– Я просто в гости пришла. А где вы живете? Далеко отсюда?

– Панмьюра. А до того в селе. Когда мы переехали в город, я видела море белых лиц.

– Много белых людей в городе? – уточнила я, но мне хотелось больше поговорить о ее месте жительства. – Вы живете в Панмьюре? Это же так далеко? И твоя мама, что, пешком сюда ходит?

– На ногах, да, надо беречь денег. Мама работает, я tiaki tungane.

С уроков маорийского я помнила это слово, tungane, брат или сестра, и догадалась, что, когда ее мать работает, она приглядывает за братом. Или сестрой. Но я поверить не могла, что человек может ходить пешком на работу из Панмьюры. Это же часа три, может, идти!

– А ты же как сюда пришла? – с испугом спросила я у Роиматы.

– Я на трамвае. Сначала забираюсь на maunga iti, а потом идти, идти и будет трамвай.

Роимата поднялась на ноги и стала руками собирать сухие ветви и траву и складывать все в небольшую тележку, стоящую позади нее. У меня в голове было столько вопросов, и мне хотелось просто узнать ее и поговорить подольше, но я даже не знала, с чего начать. Мне подумалось, как же так может быть, что ребенок в двенадцать или около того лет так плохо может говорить на английском.

– А где ты учишься? – спросила я у нее, тоже поднимаясь с корточек.

– Я не учусь.

– Нет? Разве ты не ходишь в школу?

– Пока мама работает во второй работе, я с tungane собираю уголь вдоль железной дороги.

– Уголь собираешь?

Но для чего она его собирает, мне не суждено было узнать, потому что я услышала мамин голос позади меня:

– Лоиз, милая, мне кажется, тебе пора к нам присоединиться.

Я рассеянно кивнула и снова посмотрела на девочку, так умело укладывающую траву в повозку.

– Пока, Роимата.

– E haere ra.

Почти все оставшееся время от нашего чаепития я молчала, не способная выдавить из себя ни звука.

Перед сном я спросила себя, что же больше привело меня в шок: смерть пожилой белой женщины или жизнь маленькой маорийской девочки? Но раз даже перед закрытыми глазами все еще стоял образ Роиматы, вырывающей сорняки, то ответ был очевиден.

Мой шок не прошел к утру. Я снова и снова прокручивала в голове воскресные события, пытаясь уговорить себя, что это была правда. Мое странное настроение Сесиль заметила сразу. Хотя, может, трудно было не заметить, когда я смотрела в одну точку и на редкость была тихой на занятиях.