Шедевр

– Почему это должно быть плохо, что я немного от тебя начинаю зависеть? Бьет по твоему самолюбию, что я с тобой только вынужденно?

Он тоже улыбнулся и сказал:

– Может быть. Немного.

Я выпрямилась на стуле и серьезно сказала:

– Ладно. Я не хочу от тебя никуда уходить, да мне и некуда.

Чтобы сменить тему, я стала рассказывать ему о сестре Сесиль, которая в следующем году должна начать учебу в нашем колледже. Я не пыталась закончить рассказ своим якобы одиночным существованием, но у меня невзначай вырвалось:

– У тебя есть сестра. У меня никого нет. Я совсем не знаю, как это иметь брата или сестру.

– Ты про Николь? Я с ней не рос. У нее есть своя родная сестра. Я не знаю, как это делить с кем-то игрушки, или внимание родителей, или первенство за поцелуй от любимых тетушек. А ведь только так можно почувствовать себя единственным ребенком или ребенком, у которого есть еще сестры и братья.

– И то верно. Значит, мы оба такие с тобой? Сами по себе?

– Хм.

– А кто я тебе?

Он отставил чашку в сторону и откинулся на стуле:

– Ты что-то конкретное ожидаешь услышать?

– Хочу услышать то, что есть. Или то, что думаешь ты.

– А что случится, если я нас как-то назову?

Я немного занервничала. Раньше наши разговоры не заходили так далеко на тему отношений. Наших с ним отношений. И как бы сильно я ни хотела понять, что он сам думает о нас, сейчас я заволновалась, не зная, какой ответ получу.

– Должно что-то случиться?

– Мы подсознательно начнем себя вести так, как должны вести себя брат с сестрой, или друзья, или… кто угодно. Название определяет поведение. Сколько, по-твоему, мы знакомы с тобой, Лоиз?

– Вечность.

– Верно. Неужто мы не заслужили быть никем и всем одновременно друг для друга?

Я согласно кивнула. А Норин тем временем поймал новую волну мыслей и заговорил немного отстраненно:

– Как сильно сужают мышление простые слова. Интересно, что было бы, если бы названия вообще отсутствовали? Может быть, человечество могло бы создать абсолютно новую, другую систему общения, чем речевая словесная форма? Интересно, может ли вообще таковая существовать?

– Я перестала тебя понимать.

Он замолчал, раздумывая, как понятнее мне объяснить свою мысль. Я терпеливо ждала.

– О чем ты думаешь, когда слышишь слово «стол»?

– О чем я думаю? В каком смысле? Что с ним сделать можно или какой он на вкус и цвет?

– Нет, что ты первое видишь перед глазами, когда это слышишь?

– Вижу что? Стол и вижу, – видя, что ему этого мало, я стала описывать сам стол, как бы глупо это ни звучало. – Прямоугольный, на четырех ножках, деревянный и коричневый. Что? Не то опять?

– Ну вот, видишь. Одно слово, и ты уже думаешь только об этом образе. А человек, не знающий этого слова, может увидеть стол в чем угодно. В кровати или в простом холме. Он не ограничен теми формами, которые приписывает это слово. И его мышление очень гибкое. И это еще относительная мелочь. А если говорить о чем-то более обширном и абстрактном? Для нас с тобой нет слова. Точнее, все слова – наши. Пойдем, покажу тебе что-то.

Я не стала ни о чем спрашивать и, заплатив за кофе и круассан, послушно последовала за ним. Дождь, как это всегда бывает в Новой Зеландии, закончился, и люди вновь стали показываться на улице. Мы с ним дошли до пересечения улицы Доминион и авеню Роклэндз и сели на сухую скамью под козырек на первой трамвайной остановке рядом с молочным магазином Александра Торнберна. Про себя я удивилась, что этот магазин все еще работает – стоит тут, кажется, уже больше двадцати лет. Мы сидели с Норином в молчании. Я ожидала, что мы сядем в первый трамвай и куда-то поедем, но трамвай пришел и ушел, а мы остались.

– Это должно что-то значить?

Он слегка улыбнулся и кивнул перед собой:

– Скажи мне, кого ты видишь на улице.

Я посмотрела вперед и огляделась. За трамвайными путями находился небольшой магазинчик рядом с парикмахерской и аптекой. Женщина стояла перед входом в парикмахерскую и собирала вывески, чтобы закрыться. Мальчик проходил мимо с почти пустой тележкой для газет. А на перекрестке регулировщик смотрел вдоль улицы, ожидая приближающегося трамвая и оценивая движение автомобилей. Я сказала, что видела:

– Вижу парикмахера, похоже, она решила сегодня закрыться раньше. Хотя нет, сейчас уже ведь пять, значит, просто день рабочий закончился. Мальчик работает разносчиком газет. И его день уже закончился, правда, не все газеты продались. Вижу еще вот ту пожилую пару, из магазина выходят, им лет по сто. Я шучу. Просто старички идут, наверное, домой из магазина. Ну и регулировщика вижу на перекрестке.

Норин следил взглядом по мере моего перечисления за всеми, кого я называла, но пока только молчал. И я спросила, нужно ли мне еще кого-то заметить.

Он пожал плечами и отрицательно покачал головой. Какое странное движение.

– Норин, а ты сам кого видишь? – с любопытством спросила я сквозь улыбку.