Шедевр

— У тебя все хорошо, Эстер? — его голос звучал ласково. — Ты, кажется, чем-то расстроена.

Моясь в душе, я решила больше не возвращаться к нашему разговору. Это лишь все испортит.

— Думаю, я просто слишком занята. Все дело в моем проекте. Мне нужно побыть наедине со своими мыслями. — Я села на пол перед Эйданом, и он принялся массировать мне плечи.

Я почувствовала, что постепенно расслабляюсь. Однако после истории с Жаклин, да и вообще всего, что сегодня произошло, я намеревалась спать одна.

— Представление меня вымотало, — соврала я через пару минут. — Мне нужно поспать.

К моему изумлению, Эйдан не стал возражать. Мы поднялись, и я смотрела, как он надевает свою куртку из грубой хлопчатобумажной ткани, нежно целует меня в щеку и, не торопясь, уходит.

Я легла спать, закрыла глаза, и мне снова приснился конец того лета, за которое я только что заплатила двадцать пять тысяч фунтов.

11

— Мисс Гласс?

Я посмотрела поверх «Вога» на регистратора.

— Смотровой кабинет номер четыре. Сюда, пожалуйста.

Я встала и не смогла сдержаться, чтобы украдкой не взглянуть на остальных посетительниц: пять или шесть женщин, прячущих свои лица и свой позор за потрепанными журналами. Их сердца, конечно, как и мое, гулко стучали, пытаясь выскочить из груди. Одна из них позволила себе поднять глаза и на долю секунды встретиться со мной взглядом, но затем снова погрузилась в относительную безопасность кулинарного отдела или рубрики ответов на личные вопросы. Но просить совета было слишком поздно — равно как и читать гороскоп. К тому времени, как вы окажетесь на одном из этих обтянутых синим нейлоном стульев, беда уже случилась.

— Так оно и есть. Можете одеваться.

Мистер Ничоллз повернулся ко мне спиной. Я услышала шлепающий звук, когда он начал стаскивать резиновые перчатки поочередно с каждого пальца своих пухлых рук. Глядя на свое румяное отражение в зеркале, он нажал левой ногой на педаль мусорного ведра и механическим жестом выкинул перчатки. Крышка захлопнулась с металлическим звоном, который пронесся эхом в полной тишине кабинета. Для мистера Ничоллза это была обыкновенная процедура, к которой он привык за много лет практики.

Я встала с гинекологического кресла, испытывая легкое головокружение, затем дотянулась до своих лимонно-желтых трусиков и стала их натягивать.

— Подойдете, когда будете готовы, — безразличным голосом сказал он, не оборачиваясь, и скрылся за шторой.

— Хорошо. Теперь вам все ясно насчет процедуры, Эстер?

Я заполнила документы, расписалась в том, что отказываюсь от зародыша, и протянула бумаги медсестре, которая сидела за столом в углу. Она была молода, не намного старше меня, подумала я. Какая странная работа для семнадцатилетней девушки. Как можно проснуться утром и подумать: «Да, абортная клиника на Харли-стрит — это моя жизнь»?

Она была очень хорошенькая, похожа на куклу Барби, — стройная блондинка с накрашенными розовыми губками, одетая в белый халат и чулки телесного цвета. Я никогда не носила бежевые чулки и форму. Самое большее, чего от меня могли добиться в школе, — это светло-голубая футболка и сине-зеленая юбка. Моя юбка всегда нарушала правила установленной длины, — наверное, отчасти поэтому я и сижу здесь в первых рядах. «Нарушая правила, помните о возможных последствиях», — говорил наш завуч, мистер Древелл, каждый раз, когда вызывал меня в кабинет, чтобы побранить за какое-нибудь мелкое хулиганство. Что ж, нельзя отрицать, на этот раз он оказался прав.

— С вами есть кому пойти? — спросил мистер Ничоллз с неискренней заботой. — Для вас может оказаться очень кстати — и до, и после, — если кто-то морально вас поддержит.

На минуту в моем сознании возникло лицо Эвы. Не могло быть и речи о том, чтобы оставить ребенка. Она взяла контроль над ситуацией, проявив решимость и беспристрастность, граничащую с патологией. Мне кажется, она все еще не может оправиться после смерти Симеона и на время стала бесчувственной. Прежде чем я успела опомниться, она обо всем договорилась и даже оплатила счет. Эва была пионером движения за право женщин на аборт, и десять лет назад ей удалось добиться внесения изменений в закон. Мы даже вместе участвовали в демонстрациях, высоко подняв плакаты, хотя я тогда была слишком маленькой, чтобы понять, по какому поводу шум. Я лишь знала, что дело касается прав женщин, и осознавала, что мы обе являемся членами этого особого клуба.

— У тебя впереди целая жизнь, Эстер, — решительно сказала Эва, когда я призналась ей в своем неприятном положении. — Слишком много женских жизней было загублено из-за ранних нежеланных детей.