Шедевр

Большую часть дороги в Лондон я пыталась разгадать загадки, оставшиеся в Нью-Йорке, и они касались не только миссис Лейлэнд. В Манхэттене я почувствовала, что Эйдан совсем мне не принадлежит. У него там есть близкие люди — маленькая дружная семья, хоть и не совсем традиционная, а также множество старых друзей, большинство из которых я даже не знаю. В пригороде Нью-Йорка живут родители Эйдана, которых он часто навещает, а на восточном побережье — двое братьев. Я, наверное, никогда о них не спрашивала, раньше мне это было неинтересно. Я вдруг начала понимать, что причины, по которым Эйдан старается жить сегодняшним днем, далеки от моих. В отличие от меня он не отказывался от прошлого. У него просто не было необходимости делить его с кем-то еще.

Я посмотрела на репродукцию портрета миссис Лейлэнд, лежащую у меня на коленях. Она смотрела назад, на что-то нам неведомое — может, на счастливое прошлое, когда у нее не было сожалений? Находясь в самолете между небом и землей, я задумалась о конечном пункте назначения, моем родном городе, Лондоне. Я представляла себя там, словно видела со стороны: отчаянно разрабатывающей план работы, прячущейся от фотоаппаратов, балансирующей между своими поклонниками и личной жизнью, одержимой искусством. Я четко увидела, как с ростом популярности я начала более тщательно охранять свою личную жизнь, насколько скрытной я стала в отношении прошлого и то, как я сама постепенно испортила отношения с Эвой, Эйданом и даже в некоторой степени с Петрой.

Я была слишком наивной, как и Эйдан. Мы искали расположения прессы, подогревали ее интерес к себе, мои проекты становились все более сенсационными, и я постоянно ощущала на себе пристальный взгляд журналистов. Только теперь я поняла, что стала бояться репортеров как огня. В своей работе я всегда прятала свое истинное лицо, но при помощи вымышленных образов я избегала несоответствия с реальностью. Сейчас я достигла такой известности, что чувствовала себя голой под постоянным наблюдением журналистов. С тех пор как Кенни продал мой рисунок, я знала, что им будет очень легко снять с меня маску.

Я подумала о Симеоне. Интересно, что бы он сделал на моем месте? Он умер более пятнадцати лет назад и, возвращаясь домой, я с удивлением осознала, насколько мне его не хватает. Отец никогда не позволял прессе вмешиваться в свою личную жизнь, в дела нашей общины. Что бы журналисты ни пытались разведать в Икфилд-фолли, он всегда удерживал их на расстоянии, защищая нас. Иногда даже приходилось вызывать полицию, чтобы та разобралась с папарацци, не дающими нам покоя и собирающими сплетни о чьем-то фривольном поведении внутри общины. В то время такой интерес прессы забавлял меня, и мне казалось, что отец преувеличивает, отрицая всякую возможность общения с газетчиками. После его смерти со мной произошло столько событий, что я даже не испытывала горя, адекватного его уходу. Я подумала о миссис Лейлэнд, с сожалением глядящей через плечо, и поняла, что тоже испытываю это чувство — отчасти потому, что не воздала должного покойному отцу. Я не позволяла себе скучать по нему, вместо этого я с головой погрузилась в собственную независимую взрослую жизнь, полагая, что не нуждаюсь больше в отеческой опеке. Но сейчас его совет по поводу того, что происходит в моей жизни, был бы бесценен. Симеон всегда хотел, чтобы я сделала карьеру, но не вел себя со мной так категорично, как Эва. Он также смог бы дать мне мудрый совет насчет моего будущего с Эйданом или без него, подсказать, стоит ли ему оставаться моим агентом и любовником. Мне было жаль, что отца нет рядом.

Иногда мне снилось, что Симеон стучит в мою дверь, а когда я открываю, произносит: «Эстер, почему ты так долго не приезжала ко мне?» И каждый раз, прежде чем я успеваю что-либо сказать, ответ теряется в подсознании. И теперь, при свете отрезвляющего дня, я осознала, что редко вспоминала о Симеоне. Я никогда не могла понять, что именно он для меня значит, а теперь стало уже слишком поздно. Мне вспомнилось, как Эйдан вчера смотрел на Сэма, и то, как решительно он всегда отстаивал свое право видеться с сыном. Меня пронзила мысль, что у меня почти ничего не осталось от детства, потому что я сама стерла все воспоминания.

Мысленно я вернулась в то время, куда я всегда запрещала себе заглядывать, в тот год, когда я уехала из родительского дома, к моменту, когда прошлое стерлось и будущее в общине стало невозможным. Я начала новую жизнь, наслаждаясь молодостью и свободой. Но, наверное, я совершила серьезную ошибку. Я разыгрывала истории о вымышленной Эстер и в конце концов потеряла Эстер настоящую, утратила ту основу, на которой строилась моя жизнь.