Шедевр (СИ)

Гоня прочь все эти размышления, ибо они будут мешать мне правильно воспринимать происходящее, я выхожу из мини-казино. Комната за дверью – типичная проходная. Тут нет ничего, кроме пары мягких стульев на резных ножках, столика в углу и кучи маленьких картин на стенах. Я говорю: «почти ничего», но это только потому, что взгляд сразу же приковывает колба с бальзамом. На этот раз она не круглая и висит на потолке, словно диковинная люстра. Композиция проста, но при этом гениальна. Юноша с притороченными к рукам роскошными белыми крыльями, продолжение которых нарисовано на потолке угольно-черной краской, словно летит на них к такому же нарисованному солнцу. Если ты хоть сколько-нибудь знаком с мифами Древней Греции, то без труда поймешь задумку. Икар. Сын Дедала, что на самодельных крыльях пытался спастись с острова Крит. Но солнце растопило воск, которым были скреплены крылья, и он утонул.

– О, ну наконец-то! – раздается из динамика голос Оскара, и в нем слышится такое торжество и самодовольство, словно он только что выиграл у меня миллион долларов. Стало быть, последние размышления я произнесла вслух. – А я уж успел было подумать, что ты намерена молчать до самого конца. Но рад, что ты снизошла до разговора.

Я в ответ лишь фыркаю, словно кошка, которой в морду прыснули водой из пульверизатора. Вы только послушайте его! Снизошла я, понимаете ли! Найдя глазами камеру, я посылаю ей недовольный взгляд.

– Что, теперь ты решил раздражать меня? – интересуюсь я. – Нормальный разговор тебя уже не устраивает?

– Кто-то ведь говорил, что у нее аллергия на все обычное, – с усмешкой напоминает он. – А желание гостя для меня закон. Заказывала разнообразие? Будет тебе разнообразие. Надо было заранее уточнять детали.

– Хорошо, – примирительно киваю я, разводя руками. – Разнообразие так разнообразие, но в данный конкретный момент мы можем поговорить спокойно?

– Ну, если в данный конкретный, – словно эхом откликается Оскар, становясь серьезным, а потом вдруг снова усмехаясь. – Хотя, признаться, было забавно посмотреть на тебя, когда ты злая и обиженная. Оказывается, ты вовсе не такой сухарь, каким очень хочешь казаться.

– Ты думал, что я сухарь? – без понятия, почему меня внезапно так задели его последние слова, но просто взять и смолчать не вышло. – А мне-то казалось, что я вовсе не верх сдержанности.

– А я обратного и не утверждаю, – говорит он. – Но сдержанность и замкнутость – это не одно и то же. Ты держишь большую часть настоящих чувств в себе, выставляя напоказ лишь те, которые помогут составить о тебе прямо противоположное истинному мнение. Фантастическое нахальство, показное равнодушие, сопровождаемые способностью без малейшего смущения обсуждать абсолютно любые темы – это далеко не то, что сделает тебе хорошую репутацию в приличном обществе. И ты сама это прекрасно знаешь, верно?

– Но эти чувства не маска, – возражаю я, понимая, к чему он клонит. – Они такие же настоящие, как и те, что удерживаются внутри. Я не пытаюсь казаться не такой, какая я есть на самом деле. Я лишь показываю людям себя только с одной стороны. Те, кому надо, смогут разглядеть и все остальное. А кто не сможет… что ж, я распрекрасно обойдусь без их активного участия в моей жизни. Вот и всё.

– Но, признай, в этом есть и доля позёрства, – спокойно замечает Оскар. – Причем, совершаемого исключительно из духа противоречия. Тебя угнетает однообразие, для тебя оно неприемлемо, твое мировоззрение заключается в индивидуальности и выделении из серой массы под названием общество. Полагаю, подобное заложилось еще в детском возрасте, и тогда же ты настроила себя поступать не так, как остальные. Могу поспорить на что угодно, что еще в школе, когда твои сверстники обсуждали какое-то музыкальное направление, ты была в стороне от этого, а понравившаяся им музыка вызывала у тебя лишь раздражение и непонимание. Когда они обсуждали какое-нибудь шоу или сериал, ты категорически отказывалась присоединяться к ним. Ты делала все, лишь бы не уподобиться им. Я прав?

Ты даже не представляешь, насколько… Этого я вслух не говорю, но Оскару, кажется, и не слишком нужен мой ответ. Он и так прекрасно понимает, что не ошибся ни в одном предположении. А я только едва заметно морщусь от нахлынувших воспоминаниях о былых временах. Я очень любила свою школу. Нет, правда. Любила учителей, их предметы, любила учиться и каждый день получать новые знания. Отличные оценки, посещение бесконечных кружков и секций – учителя нахвалиться не могли. И чем больше меня любили учителя, тем больше ненавидели одноклассники. Последних я вообще никогда не понимала, мы словно жили в разных мирах. Мне действительно никогда не были понятны их интересы и увлечения, желания и стремления, их жизненная позиция. Наверное, именно тогда возникла моя неприязнь к тому, чем повально занимаются другие.