Шедевр (СИ)

Я только вздыхаю, но ничего не говорю в ответ, вместо этого вновь беря первые аккорды злосчастной “Лунной” сонаты авторства Бетховена. Хотя терпение мое уже на пределе. И если до этого я думала, что данное музыкальное произведение вызывает у меня положительные эмоции, то сейчас, черт побери, считаю совершенно иначе! Я его уже ненавижу, и меня тошнит от треклятых черно-белых клавиш рояля и от собственного длинного языка. Вот надо было мне проговориться, что когда-то я училась играть. Оскар, изрядно воодушевившись, проводил меня в музыкальную комнату, что расположена недалеко от зала с Икаром, и не выпускает отсюда уже почти четыре часа. Сказал, что, дескать, я не поймала его уже два раза, соответственно, проштрафилась таким образом, а посему задолжала ему одно желание. Мои замечания о том, что такого уговора изначально не было, он просто проигнорировал. Не остановило его и то, что последний урок игры на фортепиано я посещала лет этак шестнадцать назад и уже основательно все забыла.

«О чем ты говоришь? Играть на рояле – это все равно, что кататься на велосипеде. Если научилась, то уже никогда не разучишься, а навык – дело наживное…»

Я бы с этим утверждением поспорила, если бы от этого был хоть какой-то толк. Но вместо этого я с гордостью приняла вызов. На свою голову… а Оскар сейчас сидит в своем таинственном убежище и контролирует меня, останавливая, едва я беру не ту ноту. Пока что меня хватает от силы на минуту безошибочной игры. И это за несколько часов. Уже голова пухнет от музыки, и вообще хочется сесть за тетрадь или, на худой конец, пройтись по дому в те комнаты, где я еще не была.

Но так как писать пока что не о чем, да и тетради со мной нет, приходится страдать ерундой, исполняя мимолетный каприз хозяина дома.

Еще через час музыкального ада я уже начинаю не без интереса коситься на окно, мысленно прикидывая, не сбежать ли через него. Останавливает меня разве что мысль, что я вполне могу расшибиться, рухнув со второго этажа.

В конце концов, мое терпение благополучно лопается, и на очередное замечание Оскара о фальши в сыгранной мелодии, я просто вскакиваю из-за рояля и от души запускаю в камеру, что висит под потолком, нотной тетрадью.

– Ну надо же, как ты долго продержалась, – откровенно смеется надо мной Оскар. – Честно говоря, я удивлен, что ты не ушла отсюда раньше, я ведь открыл дверь уже через полчаса.

Нет, я его точно прибью при следующей встрече! На глаза попадается черный бильярдный шар с изображением восьмерки, и я взвешиваю его на ладони, думая, каков мой шанс попасть им издали в этого приколиста-маньяка-садиста. Шанс невелик, так что я не без сожаления кладу шар туда, откуда взяла.

Хех, в любой другой момент я бы с удовольствием провела в этой комнате больше времени, потому что подобный антураж всегда неплохо стимулировал мое вдохновение. Обычно я люблю находиться в помещениях, принадлежащих творческим людям, будь то кабинет писателя, студия художника или вот такая музыкальная комната с множеством инструментов. Но сейчас я больше всего на свете хочу отсюда сбежать. Мда… надо отдать Оскару должное, у него хорошо получается выводить меня из себя, и никакие равнодушие и спокойствие, с которыми я обычно смотрю на этот мир, мне не помогают.

По выходу из музыкального зала меня поджидает сюрприз. На двери комнаты, расположенной напротив и оборудованной, как гримерная, висит лист бумаги. Аккуратно сдернув его, я пробегаюсь глазами по предложениям, написанным аккуратным, практически каллиграфическим почерком.

«Вчера я вышел из семидневного заточения в чулане. Мой отец преподал мне урок, суть которого заключалась в том, что я должен понять, как легко потерять свободу.

Ненавижу его. Однажды он пожалеет обо всем, что сделал».

Бумага довольно старая, ее края затерлись почти до дыр, да и сама надпись выглядит выцветшей от времени. Это что же, Оскар мне подкидывает страницы из своего дневника, который вел, будучи ребенком? Интересно, очень интересно. Сама я никогда в жизни не вела дневник, но по опыту знаю, что из них можно почерпнуть немало информации о его хозяине.

Еще раз перечитав эти простые четыре предложения, я задумчиво хмыкаю. Стало быть, детство у Оскара было не слишком веселым, если уж родной отец поступал с ним подобным образом. В голову внезапно лезет совершенно неуместная мысль о Гарри Поттере, который тоже жил в чулане, и я аж фыркаю от ее абсурдности. Нашла, о чем вспоминать!

Однако ситуация… Я почти не сомневаюсь, что Оскар с детства жил в этом доме, значит, его родители были весьма состоятельными людьми, раз уж могли позволить себе такое роскошное имение. Но при этом такое отношение к собственному сыну… Нет, правду говорят, что чужая душа – потемки… А может, сын не собственный, а приемный? Но даже это ни в коей мере не является оправданием подобных действий со стороны родителей. А спрашивать об этом напрямую у Оскара как-то бестактно.