Шедевр (СИ)

– Нет, – отвергает он эту теорию. – Это не главная причина. Думай проще, не пытайся изобретать велосипед там, где он не нужен.

Я думаю над этим, вновь пересекая гардеробную и поднимаясь по лестнице на второй этаж. Когда же я вхожу в коридор с Антивором, Оскар сжаливается и дает мне подсказку.

– Общество – бессмысленная серая масса, подверженная стадному инстинкту. Но при этом каждый человек – личность со своими индивидуальными чертами. Не бывает двух одинаковых людей. Ты сама говорила, что тебя привлекает индивидуальность. Меня тоже.

– Ты наблюдаешь за ними, чтобы удостовериться в правильности выбора? – в голове прорва мыслей на эту тему, и среди этого множества я никак не могу выцепить ту единственную правильную.

– И это тоже, – соглашается Оскар. – Но ты все еще не поняла главного. Человеческая душа обнажает свою истинную натуру, лишь оказавшись на пороге смерти. До конца понять, что же представляет собой тот или иной человек, можно только тогда, когда он заглянет в глаза смерти. Потому что перед лицом смерти не имеет смысла что-либо скрывать. Перед смертью вся жизнь пролетает у человека перед глазами. Он начинает вспоминать и сожалеть о несбывшемся, о мечтах, которые так и не успел воплотить в жизнь.

– Значит, это все, чтобы понять, что и как будет олицетворять этот человек, став бессмертным?

Черт, это даже звучит безумно. Тем не менее, во всех этих рассуждениях определенно есть какая-то логика, пусть и непонятная мне сейчас до конца. Неудивительно, что Оскару пришлось разжевывать мне все практически от и до.

– Однако ты ведь говорил, что реакция всех оказавшихся здесь была примерно одинаковой, – напоминаю я.

– Вот именно, что примерно, – он делает особый акцент на последнем слове. – Я ведь говорил, что не бывает двух одинаковых людей, соответственно, два человека не могут отреагировать на одно и то же происшествие абсолютно одинаково. Всегда будут отличия, и очень важно суметь заметить их. Если же ты знал человека до этого, то увиденное дополнит твое знание, сформировав перед глазами более цельную картину.

– И что же, по твоему первому впечатлению, могу олицетворять я?

Нет, ну а что? Мне действительно интересно. Я как-то не привыкла заморачиваться по поводу собственной смертности и порой очень люблю пошутить на тему своей смерти, повергая в шок окружающих людей. А вообще, по моему мнению, шутки о смерти – самые лучшие шутки.

Не то хмыканье, не то усмешка по ту сторону динамика свидетельствует о том, что Оскар явно разделяет мое мнение по этому щепетильному поводу. Либо же несколько в замешательстве от моей прямоты, что вообще-то вряд ли.

– Вдохновение, может быть, – из его голоса как-то резко пропадает малейший намек на веселость. В этом мы очень похожи, когда речь идет о нашем творчестве. – Или же свободу и независимость. Судя по тому, что я уже успел увидеть, ты не из тех, кто потерпит ущемление своих прав, но при этом можешь поступиться ими в угоду собственному любопытству.

– Может, тут вопрос в том, что именно я считаю своими правами и их ущемлением, – говорю я, вернувшись в спальню и завалившись на кровать. Из-за разбитого окна тут, несмотря на лето, стало заметно прохладнее, но не настолько, чтобы я начала скулить от холода. – Все, что дает мне вдохновение и стремление к творчеству, уже само по себе имеет право на существование. Так что в данном конкретном случае я вовсе не чувствую, что мои права хоть как-то ущемлены. Не имеет значения, где я нахожусь и что происходит с моим телом. Кого это волнует, если ты можешь творить?

– Значит, готова умереть за свое творчество? – не похоже, чтобы Оскар сомневался в моем ответе.

– Все мы когда-нибудь умрем, – на лицо опять выползает улыбка, потому что я уже давно сбилась со счета, сколько раз мне задавали подобный вопрос. – Поэтому я никогда не думаю о будущем, даже о завтрашнем дне. Задумаешь, а оно не сбудется. Продумаешь до мелочей, а появится какая-нибудь неучтенная. Поэтому не планирую. Меньше разочарований. Да и вообще никто не дает гарантий, что выйдя из дома за газетой, ты не споткнешься и при падении не свернешь себе шею.

Донести до своих знакомых эту простую истину мне так и не удалось. Зато в ответ я наслушалась упреков на тему того, что надо всегда верить в лучшее, что береженого бог бережет, и все в том же духе.

– Интересная жизненная позиция, – отзывается Оскар, когда я, наконец, замолкаю. – Я бы спросил, при каких обстоятельствах сформировалось подобное мировоззрение, но, пожалуй, подожду, когда ты сама захочешь это рассказать.

– А если не захочу? – я посылаю камере вопросительный взгляд.

– Тогда со временем я сам это пойму.

Что ж, попробуй. Конечно, не такой уж большой это секрет, но если человек настолько уверен в своих силах, почему бы не дать ему попробовать их испытать? А сейчас я ужасно хочу спать. Что бы вы ни думали, умственный труд отнимает массу сил. К тому же, я совершенно не выспалась.

– Не беспокоишься, что можешь и не проснуться? – интересуется Оскар.