Шейн

— Если ты добиваешься быстроты, Боб, то не разрывай движение на части. Нельзя сперва вытащить револьвер, потом поднять, прицелиться и выстрелить. Взведи курок, пока поднимаешь оружие, и нажимай на спусковой крючок в ту же секунду, как наведешь на цель.

— А как же тогда целиться? Как смотреть на него?

— А никак. Этого вообще не надо. Научись держать оружие так, чтобы ствол располагался параллельно пальцам, если их вытянуть вперед. Тебе не понадобится терять время, чтобы поднять револьвер к глазам. Ты просто направь его снизу, быстро и легко, как пальцем показываешь.

Как пальцем показываешь… Он объяснял — и тут же все делал. Вот он поднял старый револьвер, навел на какую-то цель за коралем, а потом курок щелкнул по пустому барабану. И тут рука, сжимающая рукоятку, побелела, пальцы медленно разжались, и револьвер упал на землю. Рука повисла вдоль тела, окостеневшая и неловкая. Шейн поднял голову, и рот проступил на лице, как свежая рана. Глаза застыли на горах, карабкающихся вверх там, вдалеке…

— Шейн! Шейн! Что случилось?

Он меня не слышал. Он был где-то далеко, на темной тропе, тянущейся из прошлого.

Он глубоко вздохнул, и я видел, с каким усилием он вытащил себя обратно в настоящее, с каким трудом понял, что на него смотрит мальчик. Шейн сказал глазами, чтобы я поднял револьвер. А когда я сделал это, он наклонился вперед и заговорил очень серьезно.

— Послушай, Боб. Револьвер — это просто инструмент. Не лучше и не хуже любого другого инструмента, например, лопаты, или топора, или седла, или печки — все равно. Вот только так о нем и думай. Револьвер сам по себе не хорош и не плох — хорошим или плохим бывает человек, который его держит в руке. Ты это запомни.

Он поднялся и зашагал прочь, в поле, и я понял, что он хочет остаться один. Я хорошо запомнил то, что он сказал, запрятал поглубже в памяти, чтобы никогда не забыть. Но в эти дни я чаще вспоминал, как он ловко орудовал револьвером, и его советы, как им пользоваться. Я все тренировался и мечтал о том времени, когда у меня появится револьвер, который будет стрелять по-настоящему.

А потом лето кончилось. Снова началась школа, дни становились все короче, и с гор поползли первые холода.

6

И не только лето закончилось. Сезон мира в нашей долине ушел вместе с летним теплом. Флетчер вернулся, он получил свой контракт. Он говорил в городке, что теперь ему снова понадобятся все пастбища. Гомстедерам придется уйти.

— Я — человек рассудительный, — говорил он сладкоречиво, как обычно, — и заплачу справедливую цену за все, что люди сделали на своих участках.

Но мы знали, что называет справедливой ценой Люк Флетчер. И мы не собирались уходить отсюда. Земля была наша по праву заселения, гарантированному правительством. Только мы знали и то, как далеко находится правительство от нашей долины, затерянной в глубине Территории.

Ближайший маршал находился за добрую сотню миль отсюда. У нас в городке даже шерифа не было. Как-то ни разу нужды в нем не возникало. Когда человек хотел обратиться в суд или оформить какие-то бумаги, он отправлялся в Шеридан 15 — до него приходилось почти целый день верхом добираться. А наш маленький городок даже не был организован как город. Он, конечно, понемногу вырастал, но пока что оставался просто придорожным поселком.

Первыми тут появились три или четыре шахтера — забрели сюда в поисках золота после того, как лопнула лет двадцать назад «Горнорудная Ассоциация Биг-Хорн»; они нашли следы золота, ведущие к скромной жиле в небольшом скальном гребне, который частично перекрывал долину там, где она выходила в прерию. Назвать это бумом не стоило, потому что другие золотоискатели, последовавшие за ними, быстро разочаровались. Однако те, первые, смогли себя неплохо обеспечить и привезли в долину свои семьи и несколько помощников.

Потом почтово-товарная компания устроила на этом месте станцию, где меняли лошадей. А станция — это такое заведение, где можно получить не только лошадей, но и выпивку. В скором времени ковбои с ранчо, разбросанных на равнине, и с ранчо Флетчера здесь, в долине, завели обыкновение наведываться сюда по вечерам. Когда же стали прибывать мы, гомстедеры — по одному, по два почти каждый сезон — город начал обретать форму. Здесь уже были несколько магазинов, шорная мастерская, кузница и примерно дюжина домов. А в прошлом году люди построили объединенными усилиями школу с одной-единственной классной комнатой.