Шекспир

Но как с этим примирить неспешный тон, взятый Хором, произносящим Пролог:

Две равно уважаемых семьи
В Вероне, где встречают нас событья,
Ведут междоусобные бои
И не хотят унять кровопролитья… —
(Пер. Б. Пастернака)

и далее, как полагается в Прологе, — краткое изложение действия, уместившееся в 14 строк? Если эти 14 строк и наводят на мысль: а не в форме ли сонета хотел написать Пролог к своей первой трагедии любви Шекспир? — то характер текста этому предположению противится. Даже в переводе — медлительная и тяжеловесная поступь стиха. Когда-то классик российского шекспироведения И. Аксенов заметил (и с ним соглашаешься): «Сонет-пролог <…> настолько плох, что не мог быть написан ни одним поэтом конца XVI века…»^{23}

Но ведь Шекспир умел писать хорошие сонеты! И даже тот, который он предпошлет в качестве Пролога ко второму акту, будет заметно лучше. Сама настойчивость, с которой Шекспир вписывает пролог в 14 строк, знаменательна. Она выглядит как знак, поданный зрителю / читателю, чего ожидать в этой любовной трагедии: петраркизма, которому здесь подведен окончательный итог. Герой, говорящий с голоса сонетной условности, здесь есть — Ромео. Его путь к любви, однако, пролегает не через овладение сонетной условностью, а через освобождение от нее.

Ромео появляется на сцене уже влюбленным, но не в Джульетту, он ее еще не видел и не знает, а в Розалину, которая дала непереносимый для него обет безбрачия и тем самым обрекла Ромео на несчастную любовь. Розалину мы так и не увидим, она останется за кадром, а Ромео появится с куртуазным страданием на устах, впрочем, быстро вынесенным за скобки сюжета.

Первый акт уйдет на то, чтобы на фоне семейной вражды Ромео встретил на балу Джульетту и облек их первый разговор в сонетную форму. Можно сказать, что в первом акте Шекспир демонстрирует нам, как трагедия овладевает сонетным словом, а второй Пролог — ее зачетное задание в этой условности.

Когда-то Сэмюэл Джонсон, поэт и критик XVIII века, недоумевал: к чему этот второй Пролог? Он сообщает то, что уже известно, не продвигает действие и не сопровождает его никаким «нравственным размышлением».

Первый Пролог если и был попыткой сонета, то неудачной. Второй сонет вполне успешен, но любовь не пойдет по этой накатанной колее. Как только Ромео попытается при ночной встрече в начале второго акта облечь свои слова в сонетные сравнения, Джульетта оборвет его: не нужно ни пышных сравнений, ни клятв. На разности их стилей и голосов ведет Шекспир сцену их первого объяснения. Ромео со своим навыком любовной речи — трогательно комичен. Еще на балу Джульетта сказала ему об этом, когда он с куртуазным аргументом сорвал у нее первый поцелуй: «Вы целуетесь по книге». Вначале он и любит по книге. Ему предстоит научиться любить по жизни. И вслушаться в речь Джульетты, звучащую куда более взросло и несопоставимо более естественно.

Трагедию «Ромео и Джульетта» иногда называют «сонетной», откликаясь на стилистику ее первого акта и особенно на речевое поведение Ромео. Но все, что последует в ней, будет не продолжением, а опровержением этого стиля. Для трагедии было очень важно овладеть подвижностью и глубиной лирического слова, но теперь ей нужно освободиться от его штампов. Именно это происходит в «Ромео и Джульетте».

Едва ли стоит сомневаться в том, что к этому моменту Шекспир написал большинство своих сонетов и перерос сонетную условность. Уходя вперед, он любил оглянуться и сделать предметом обсуждения то, что недавно было принятым способом речи и усвоенным кругом идей.

Annus mirabilis — 1595-й — был для него годом обретенной зрелости.

Глава третья. ВРЕМЯ УТРАТ И ПРИОБРЕТЕНИЙ

В семье и без семьи

Шекспир живет в Лондоне. Семья — в Стрэтфорде, графство Уорикшир. Там все: родители, братья и сестра, жена и дети. Не будет слишком смелым предположить, что Шекспир наезжает в родной город. О том, как часто и когда именно, сведений нет. Есть единственное упоминание у раннего биографа Джона Обри: «М-р Уильям Шекспир имел обыкновение раз в год посещать Уорикшир…»

Среди драматургов, современников Шекспира, очень немногие совмещали литературное ремесло с актерским. С него начинал, но с ним очень быстро расстался Бен Джонсон. Актером и плодовитым драматургом, по преимуществу писавшим в соавторстве, был Томас Хейвуд. Так что совмещение профессий было редкостью и создавало трудности, решать которые приходилось труппе. Когда профессиональный актер, причинив наименьшие для нее неудобства, мог временно отсутствовать? Наверное, вопрос нужно поставить иначе: когда труппа могла обойтись без услуг одного из своих актеров, чтобы он мог заняться своей главной обязанностью — писанием пьес?