Шекспир

Следующий на очереди поэт, романист, драматург Томас Лодж. Его Грин характеризует самым лестным образом в той мере, в какой это касается дарования; оно у него, по словам Грина, немалое. Он ограничивается практическим советом Лоджу: "Я готов был поклясться чудотворным Святым Георгом, если бы это не было бы святотатством, что ты не заслуживаешь лучшей участи, пока будешь заниматься столь низким делом". Таким низким делом теперь Грин называет ремесло, которому он сам отдал немало сил: писание пьес для актеров.

Грин был в большой обиде на актеров, считал себя и других драматургов жертвой их эксплуатации и мечтал о том, чтобы проучить их, а для этого, как ему казалось, надо было перестать писать для них пьесы. Лишь таким образом можно будет заставить актеров оценить значение драматургов. Впрочем, — мало того, что актеры наживаются за счет драматургов, — появился один актер, который сам начал писать пьесы. Это, в глазах Грина, вообще является большой опасностью, ибо комедианты настолько обнаглели, что рассчитывают обойтись без драматургов с университетскими познаниями. Имея в виду асе это, Грин обратился ко всем трем сотоварищам по литературной профессии, увещевая их перестать писать для театра.

"Разве не странно, что я, — продолжает Грин, — я, которому они все столь обязаны, покинут ими, и не менее странно будет, если вы, которым они все тоже столь многим обязаны, окажись вы в моем положении, будете сразу же покинуты ими?" И далее следует выпад Грина против того из актеров, который начал вытеснять "университетские умы", взявшись за писание пьес для театров. Грина охватывает припадок злобы, когда он пишет: "Да, не доверяйте им, ибо среди них завелась одна ворона-выскочка, разукрашенная нашими перьями. Это человек с сердцем тигра в обличье актера, и он думает, что так же способен греметь белыми стихами, как лучший из вас, тогда как он всего-навсего мастер на все руки, возомнивший себя единственным потрясателем сцены в стране".

Так же, как по разным намекам можно было догадаться, кого имел в виду Грин в предшествующих отзывах, так и в этом выпаде нетрудно узнать того, кого он бранит и осмеивает. Последняя строка тирады Грина содержит каламбур, который в подлиннике сразу раскрывает, о ком идет речь. The only Shake-scene (единственный потрясатель сцены) — это, несомненно, Shake-speare (потрясающий копьем). Но Грин не ограничился этим. Он спародировал строку из пьесы Шекспира. Читатель не забыл, может быть, как Йорк сказал о королеве Маргарите: под обличьем женщины в ней таится сердце тигра. По-английски эта строка выглядит так (цитирую в орфографии первопечатного текста Шекспира так же, как и Грина): "Oh Tygers hart wrapt in a womans hide". Грин меняет только одно слово: "Tygers heart wrapt in a Players hide" — и получается: "сердце тигра в обличье актера".

Обыгрывание смысла имен было принято в тогдашней литературе. Впоследствии в стихотворении, посвященном памяти Р. Грина, неизвестный автор построил игру слов, пользуясь тем, что имя Грина означает по-английски "зеленый". Перевожу дословно. "Зеленое приятно для глаза, — писал этот поэт, — Грин нравился всем, кто только видел его; зеленое — основа для смешения красок, Грин дал основу всем, кто писал после него". Поэт заключает:

И те, кто перья у него украли,
Посмеют это отрицать едва ли.

Здесь несомненная перекличка с образом: "ворона-выскочка, разукрашенная нашими перьями".

Мало кого тронули предсмертные покаяния Грина, но его выпады против старых друзей и новых врагов вызвали большой шум в литературных и театральных кругах. Грин был уже в могиле, и отвечать за него пришлось Томасу Четлу, подготовившему рукопись к изданию. В декабре 1592 года он отдал в печать свое сочинение "Сон добросердечного". Хотя это не имело никакого отношения к содержанию его книги, в предисловии Четл торопился оправдаться в обвинениях, возведенных на него. А его обвиняли не в чем ином, как в том, что он сам вписал в книгу Грина выпады против Марло, против актеров и против Шекспира.

Читая оправдания Четла, легко представить себе, как была воспринята книга Грина: "Около трех месяцев тому назад скончался мистер Роберт Грин, оставив на руках у книготорговцев много всяких рукописей и среди них "На грош ума", в котором письмо, адресованное некоторым сочинителям пьес, один или два из них сочли обидным для себя; так как покойнику они не в состоянии отомстить, то стали злобно поносить в своих писаниях живого автора…" Четл уверяет, что рукописи Грина были крайне неразборчивы и он просто переписал их, не вставив ни слова "от себя или от мастера Нэша, как несправедливо утверждают некоторые". Нэш тоже счел нужным оправдаться: "Я никогда не оскорблял Марло, Грина, Четла и вообще никого из моих друзей, обращавшихся со мной, как с другом".