Процесс постановки новой пьесы был давно отработан. Как мы уже упоминали, автор или авторы приносили в театр набросок сюжета, и театр заказывал пьесу на его основе. Гонорар выплачивали постепенно, небольшими частями, а остаток выдавали лишь после того, как автор представлял удовлетворительный текст. Когда работа завершалась, все актеры собирались вместе и автор читал пьесу вслух. Филип Хенслоу в мае 1602 года записал в своем дневнике, что два Шиллинга «уплачено за вино в таверне, когда труппа читала пьесу Джеффа». Тогда же или, возможно, несколько позже постановщик распределял роли и отмечал, какой потребуется реквизит и какие сценические эффекты. Но несомненно, важнее всего было выстроить последовательность входов и выходов актеров, то есть разметить сцены. Таким образом, в пьесу вносили изменения с учетом реальных возможностей труппы, ее состава и материальных ресурсов. Одна из задач, например, заключалась в том, как распределить роли таким образом, чтобы один актер мог играть сразу двух героев. Актер, как бы он ни был опытен, не мог находиться на сцене одновременно в двух ролях. Текст пьесы дробили на сцены, просто проводя черту поперек листа; каждая сцена начиналась ремаркой: «Входит…» Текст переписывали на листы картона и вывешивали за сценой, в артистических уборных, «для памяти».
Кто-то из труппы, возможно сам постановщик, выписывал каждую роль на «свитки» — длинные бумажные полосы. Актеры носили их при себе и заучивали текст. Сохранился один такой свиток, выданный Эдварду Аллейну, исполнителю роли Орландо в пьесе Роберта Грина «Неистовый Орландо». Длина свитка почти семнадцать футов, ширина шесть дюймов, он склеен из четырнадцати полосок бумаги в половину листа. Перед началом каждой реплики указаны последние слова предыдущей, а также местами встречаются ремарки.
Авторская рукопись становилась «сценической книгой», или просто «Книгой». В нее вносили поправки, адаптируя текст для сцены; впрочем, актеры быстро все схватывали и были весьма профессиональны, поэтому реальная необходимость что-либо менять возникала нечасто. Лишь в некоторых случаях немного упрощались мизансцены и сокращались монологи героев. Но это случалось редко. Обычно пометки в тексте относились непосредственно к сценическому действию. Например, авторский перечень действующих лиц заменяли именами актеров. Отмечали, когда вносить реквизит и устраивать «шум за сценой». Авторские указания иногда пересматривались; например, чтобы актеру хватило времени пересечь сцену, ремарку «Входит…» переставляли немного выше. А порой многие замечания автора вообще оставляли без внимания. С его мнением не очень-то считались, предпочитая решать все коллективно.
Похоже, что постановщик наблюдал и за репетицией, сверяясь с суфлерским экземпляром, и действовал как суфлер во время спектакля. Роль суфлера заключалась не в том, чтобы шепотом подсказывать слова актеру «на выходе», как принято в наши дни; он координировал выходы актеров, перемещение декораций и «шум за сценой». В пьесе «Всяк в своем нраве» Бена Джонсона встречается «холерического склада джентльмен» который «бранился, как мужик, топал ногами и мог уставиться на вас (Господи помилуй!), словно постановщик спектакля, когда актеры пропускают выход». Можно только догадываться, что постановщик иногда выполнял функции суфлера, а иногда нет. Сам актер тем не менее не полагался ни на суфлера, ни на постановщика. Выходя на сцену, он полагался только на свой профессионализм и поддержку партнеров; несомненно, актеры в случае оговорки или ошибки подстраховывали друг друга.
Прежде чем ставить пьесу, ее готовый текст предъявляли распорядителю королевских увеселений в Клеркенуэлле: он выступал в роли цензора и иногда вносил исправления. За плату, которая за несколько лет выросла с 7 шиллингов до фунта, распорядитель увеселений давал позволение ставить пьесу. Его подпись на рукописи служила официальным разрешением, и отныне пьесу можно было играть по всей Англии. Этот наиважнейший документ в труппе бережно хранили и постоянно держали под рукой.
Конечно, особенно тщательному изучению подвергались упоминания о текущих событиях. Распорядитель увеселений немедленно вычеркивал любой выпад против властей, явный или скрытый. За публичное проявление неуважения можно было понести наказание: это испытали на себе авторы и актеры «Собачьего острова»[301]
. Вот почему сцену низложения монарха из драмы «Ричард II» не играли, пока правила Елизавета. На рукописи «Сэр Томас Мор» распорядитель увеселений начертал: «Изъять целиком восстание и причины к нему». Необходимая предосторожность, поскольку в Лондоне тогда население находилось на грани мятежа. В пьесах конечно же запрещалось и богохульство. На одной из рукописей стояло указание убрать из текста «сквернословие, божбу и явные непристойности». Однако совершенно очевидно, что отношения между театральными труппами и службой королевских увеселений в целом складывались совсем неплохо. В каком-то смысле они занимались общим делом.