Шекспир. Биография

Похоже, он писал на отдельных листах бумаги и мог останавливаться на эпизодах, которые казались ему наиболее важными. Например, мог сперва сочинить начало и финал пьесы, а затем взяться за промежуточные сцены. В заметках Бена Джонсона встречается запись, которая может иметь к этому некоторое отношение. В ней говорится о современном писателе, который, «начав писать, писал день и ночь без остановки и доводил себя до обморока». Но если эти слова сказаны о Шекспире, странно, что Джонсон не называет его прямо.

Конечно, существуют более точные описания его деятельности, оставленные современниками. Джон Хемингс и Генри Конделл в совместном предисловии к Первому фолио подводят итог: «Его ум и перо сливались воедино: он выражал мысли с такой легкостью, что в его бумагах едва ли найдется хоть одна помарка». Возможно, это некоторое преувеличение, но Хемингсу и Конделлу хотелось подчеркнуть поразительную легкость, с какой он писал. Непринужденность, или «легкость», отчасти обеспечивала поразительный эффект: речь любого персонажа звучит свободно и естественно.

Бен Джонсон был менее уверен в его легкости. В своих «Открытиях» («Timber or Discoveries Made upon Men and Matter») он писал: «Я помню, актеры часто с уважением говорили о Шекспире, что он никогда не вымарывал строчки в том, что писал (не важно, что это было). Я ответил: лучше бы он вычеркнул тысячу, — что они сочли за недоброжелательность с моей стороны. Я бы не стал рассказывать это потомкам, если б актеры не стали по невежеству превозносить своего друга как раз за то, в чем его больше всего можно упрекнуть.»

Далее он продолжает: «его слова струились с такой легкостью, что иногда было необходимо его остановить; Sufflam inandus erat[235], как сказал Август о Гатерии. Его ум был в его власти; хорошо бы, он мог им управлять». Возможно, Шекспир не был самым плодовитым писателем среди современников — Томас Хейвуд написал около двухсот двадцати пьес, среди которых есть и незавершенные, — но вполне очевидно: Шекспир славился тем, что сочинял вдохновенно и быстро.

Итак, мы можем достаточно ясно представить себе его за работой, он сидит за столом на классическом стуле со спинкой. Если он работал в кабинете, то сам устраивал его в тех местах в Лондоне, где снимал жилье. Иногда предполагают, что он вернулся в свой дом в Стратфорде, чтобы спокойно сочинять в тишине, но это маловероятно. Он писал в привычной обстановке, там, где находился всегда, — рядом с театром и актерами. Сомнительно, что ему мешал шум или какие- то иные причины, когда он с головой уходил в работу. Будучи занят днем в театре, он почти наверняка работал по ночам; в разных пьесах упоминаются «давно высохшие лампы», «мерцанье фитиля, чадящего в зловонной плошке с салом»[236].

Вероятно, у Шекспира был маленький ящик в столе, перья, нож для их очистки и чернильница, а также сундук с книгами и подставка, на которую их ставили, чтоб было удобно читать объемистые исторические труды и книги, откуда он черпал материал. Он мог делать заметки в так называемых таблицах (table-books) или в записных книжках со сшитыми листами; Гамлет после разговора с призраком восклицает: «Мои таблички — надо записать»[237]. Шекспир мог набрасывать заметки или отрывки, приходившие на ум в течение дня; некоторые писатели находили, что прогулки по шумным улицам способствуют вдохновению.

Сидя за столом, он писал на толстой, грубой бумаге отточенными перьями или карандашами; пользовался твердым и надежным традиционным гусиным пером. Писал на обеих сторонах сложенного вдвое листа — бумага была дорогая, — примерно по пятьдесят строчек на странице; на по лях слева — имя говорящего, справа — торопливые ремарки. Часто, спеша продолжить, он опускал имя персонажа и добавлял его позднее.

Время в его пьесах подвижное и емкое. Он сокращал или удлинял его по своему желанию, подгоняя к сюжету. Он настолько погружался в пьесу, что создавал собственное время внутри нее; это «сценическое время» к которому «реальное время» имеет лишь косвенное отношение. В «Юлии Цезаре» промежуток длиной в месяц между ночью Луперкалий[238] и кануном мартовских Ид[239] укладывается в одну полную страстей ночь. Это время не ньютоновское, а средневековое, сформированное сакральным смыслом. В «Отелло» и «Ромео и Джульетте» используется прием, известный сейчас как «двойное время». Он заключается в том, что в одно и то же время быстро происходит событие и медленно разрастается чувство; о его успехе говорит то, что ни один зритель его не замечает.