В городе и на северных окраинах сооружали новые театры, среди них — «Фортуну» и новое здание «Головы вепря». На сцене опять стали выступать мальчики. Год спустя на территории средней классической школы при соборе Святого Павла открылся театр, где ученики сыграли две пьесы нового автора, именовавшего себя «лающим сатириком», — Джона Марстона. Лондонские театры состязались между собой, проявляя поразительную жизнестойкость, однако именитых актеров это раздражало. Между тем «Слуги лорда-камергера» все еще играли в «Куртине», а «Слуги лорда-адмирала» — на другом берегу реки, в «Розе». Нет никаких свидетельств, подтверждающих, что в тот год труппа выезжала на гастроли, поэтому можно предположить, что Шекспир вместе с остальными актерами играл в столице. Мы знаем, что осенью 1598 года они представляли новую пьесу Бена Джонсона «Всяк в своем нраве». Выходит, Шекспир играл в пьесе/ автора которой последующие поколения провозгласили его «соперником». Сторонники обоих драматургов, скорее всего, изрядно преувеличивают, рассказывая об этом соперничестве. Мы можем возразить им, напомнив, что Шекспир стал крестным отцом одного из детей Джонсона.
О том, что Бен Джонсон отличался упрямым, капризным и вспыльчивым нравом, знают все на свете. Но часто забывают о том, что он был превосходным художником слова, создававшим произведения для театра в особой, только ему свойственной манере. В отличие от Шекспира, он не стремился был доставлять удовольствие публике. Однако он искренне верил в себя, гордился своими успехами и заботился о том, чтобы его сочинения были изданы должным образом. К творениям Шекспира он, кажется, относился с восхищением, впрочем критикуя их за излишне стремительное развитие действия и «нестыковки» в сюжете. Джонсон преклонялся перед античностью и получил классическое образование. Он признавал гениальность Шекспира, однако полагал, что тот впадает в крайности и слишком далек от жизненной правды. По словам Джона Драйдена, «читая высокопарные разглагольствования Макбета, недоступные пониманию, он [Бен Джонсон] повторял, что это ужасно». Из записок современников нам известно, что двум драматургам случалось беседовать в таверне «Русалка». Сама таверна находилась на задах Бред-стрит, войти туда можно было со стороны Чипсайда и Фрайди-стрит. Джонсон имел репутацию сквернослова, у него с языка то и дело слетали сексуальные намеки и разные непристойности; Шекспир, как мы убедились, тоже не гнушался скабрезностей, так что их разговоры были, вероятно, не всегда поучительны. Современных слушателей они бы, несомненно, шокировали. «Много было поединков в острословии между ним [Шекспиром] и Беном Джонсоном», — писал Томас Фуллер в «Истории знаменитостей Англии»:
Этих двоих я бы сравнил с большим испанским галеоном и английским военным кораблем; господин Джонсон, словно галеон, был лучше оснащен знаниями; действовал медленно, но основа тельно. Шекспир, подобно легкому английскому судну, казался менее внушительным, зато был легок на плаву, ловко маневрировал в волнах, стремительно менял направление и подстраивался под любой ветер благодаря быстрому уму и изобретательности.
Автор этого прелестного отрывка также отличается изобретательностью. Вряд ли Фуллера можно цитировать как свидетеля, поскольку родился он не ранее 1608 года; однако ему удалось уловить индивидуальные особенности обоих драматургов.
В этот период сэр Уолтер Рэйли основал «Клуб Русалки», члены которого встречались каждую первую пятницу месяца; среди них были, по словам одного из первых издателей Бена Джонсона, Шекспир, Бомонт, Флетчер, Донн и сам Джонсон. Бомонт написал Джонсону стихи о встречах в «Русалке»:
Принадлежали ли какие-то из этих «слов» Шекспиру, неизвестно. Но среди членов «Клуба Русалки» значился Эдвард Блаунт, один из издателей шекспировского Первого фолио. Так что определенная связь существует. Джонсон в то время открыто признавал себя католиком и встречался в «Русалке» с собратьями по вере. Прежним владельцем «Русалки» был хозяин типографии, католик Джон Растелл, связанный родственными узами с сэром Томасом Мором. Компания, собравшаяся в необычном месте, надолго остается дружной. Позднее, когда Шекспир купил на паях дом, одним из его совладельцев стал хозяин «Русалки» Уильям Джонсон.