Разумеется, я не стал поднимать на прощанье эту тему. Честно говоря, я не успел со своей репликой — в разговор неожиданно вмешалась доселе равнодушно поглядывавшая по сторонам Соня. Ясное дело, ей не слишком пришлась по душе любовная идиллия парочки — наверное, потому она попыталась внести в благолепие свою ложку дегтя.
— Мне интересно, профессор, как вы отнеслись к тому, что трижды вас пытался убить ваш преданный ассистент?
Соня задала свой вопрос и с милейшей улыбкой уставилась на профессора, наблюдая за его реакцией. Увы, славный Нат и тут продолжал блаженно улыбаться, и не подумав расплакаться, опечалиться или, на худой конец, просто нахмуриться при недобром воспоминании.
— Бедняга Ларри! — с широченной улыбкой произнес он, даже и не попытавшись вздохнуть. — Я всегда называл его последним романтиком и оказался прав. Вы только подумайте — «сочинить» такие преступления! Все в духе рыцарских, романтических веков…
— …с не слишком романтическим жестоким кровопролитием, — завершила за профессора моя жестокая подруга.
Разумеется, я поспешил в свой черед чмокнуть ее в пылкий лобик и успокаивающе похлопать по плечику. А профессор только здесь немного горестно вздохнул:
— Вы знаете, мой предок сэр Фалк Гревилл однажды написал такие простые и гениальные строчки:
Он оглядел нас с ноткой торжества:
— Разве не верно подмечено? И разве в этих строчках не ощущается мощь великого наследства того, кого мир по привычке называет Шекспиром?..
Тут, к счастью, пришло время садиться в автобус и отправляться в Бирмингем — иначе, боюсь, профессор доказывал бы нам свою теорию до конца недели…