Даже если эти легенды приукрашивают, довольно прихотливо, подлинную проделку, они повествуют о забавах и развлечении, а не о серьезных жизненных занятиях. Шекспир не мог прокормить свою растущую семью случайным куском оленины. Неужели молодой супруг так и проводил все дни, недели и месяцы, будучи подмастерьем в течение семи лет до рокового дня своего отъезда из Стратфорда? Такой точки зрения придерживается возродившееся недавно предание, которое повторяет историю, рассказанную Обри о подручном мясника. Пока Даудел стоял перед надгробной плитой и эпитафией Шекспиру в церкви св. Троицы в 1693 г., престарелый приходский псаломщик и церковный сторож, сопровождавший его, рассказал и о том, что "Шекспир прежде подвизался в городе подручным мясника, но сбежал от своего хозяина в Лондон и там был принят в один из театров в качестве слуги и таким образом получил возможность стать тем, кем он впоследствии стал".[8.24]
Хотя в этом рассказе не утверждается, что хозяином был отец Уильяма, нам представляется, что своим источником он имеет уже известное нам недоразумение в определении рода занятий Джона Шекспира и потому он не более убедителен, чем любой неправдоподобный слух.Под впечатлением формальных знаний драматурга из области права Мэлон, превратившийся из адвоката в ученого литературоведа, предположил, что Шекспир, "еще находясь в Стратфорде, был принят на службу в контору местного адвоката, который в то же время был мелким нотариусом и, возможно, был также сенешалем в каком-нибудь поместном суде".[8.25]
Будущие юристы примут во внимание это предположение, и им найдется что возразить на него. Однако если бы Шекспир в течение нескольких лет занимал место в какой-нибудь уорикширской адвокатской конторе, "присутствуя на судебных заседаниях и выездных сессиях уголовного, манориального и других судов и, возможно, его посылали в столицу во время судебных сессий, чтобы предоставлять дела лорд-канцлеру или высшим судебным инстанциям, ведающим гражданскими делами в Вестминстере" (как это себе представлял один главный судья в викторианскую эпоху)[8.26], несомненно, его подпись обнаружилась бы в делах или в завещаниях, которые он обязан был заверять; но ни одной такой подписи обнаружено не было {Об этом сообщил Чарлзу Найту Роберт Белл Уэлер, тщательно изучивший сотни документов о передаче родового титула и других правовых документов, начиная с 80-х гг. XVI в.; (Sсhоenbaum S. Shakespeare's Lives. (Oxford. 1970), p. 387).}. В 1859 г. мирный антиквар У. Дж. Томе призвал нашего поэта на военную службу в Нидерланды. Некий Уильям Шекспир, торжествующе заметил он, внесен в 1605 г. в список личного состава обученных солдат в селении Роуингтон, округ Бардичуэй, где расположен Стратфорд.[8.27] Но, разумеется, Томе путает поэта с каким-то его однофамильцем: в Роуингтоне было несколько своих Шекспиров. Моряки, печатники, цирюльники-лекари, врачи, все кто угодно претендуют на Шекспира, но самой интригующей является версия, оглашенная Обри.Ссылаясь на авторитет Уильяма Бистона, он сообщает, что, хотя Шекспир, по словам Бенджампна Джонсона, знал "немного латыни и еще меньше греческого", он все же "довольно хорошо знал латынь, так как в молодые годы был учителем в провинции".[8.28]
Обри считал, что Бистон лучше всех знал обстоятельства жизни Шекспира и, несомненно, тот вполне мог быть хорошо осведомлен. Уильям, актер, игравший во времена Карла I, а также в эпоху Реставрации (он умер в 1682 г.), был сыном Кристофера Бистона. Последний начал свою карьеру с исполнения незначительных ролей в труппе "слуг лорда Стренджа", а впоследствии занял высокое положение импресарио целого ряда театральных предприятий, таких, как "слуги ее величества королевы Анны", "слуги ее величества королевы Генриетты", "мальчики Бистона", и в 1616-1617 гг. построил помещение театра "Феникс". С этого времени и до своей смерти он был наиболее значительной фигурой в лондонском театральном мире.[8.29]
В 1598 г. Бистон входил в шекспировскую труппу "слуг лорд-канцлера", поскольку в том году он играл вместе с Шекспиром в пьесе Джонсона "Всяк в своем нраве". Так что актер и актер-драматург знали друг друга, но насколько хорошо, мы не можем сказать.