Шекспир мне друг, но истина дороже

– Что, – уточнил Озеров, – прямо ни одного больше нет одаренного?

– Сравнимого с ним – нет, – твердо сказала Ляля.

Глаза у нее вдруг налились слезами. Полночи она проплакала и была уверена, что на сегодня слезы все кончились, день на людях она как-нибудь перетерпит, но оказалось, что их еще много, очень много! Целое озеро. И озеро вышло из берегов.

Ляля всхлипнула. Эти двое – чужие и очень холодные. Так ей казалось. При них нельзя, никак нельзя! Они станут смотреть на нее брезгливо и без всякого сочувствия. Они над ней смеяться станут!

– Я сейчас, – пробормотала Ляля, – секундочку.

И выскочила из кабинета. Младший, двухметровый и лохматый, вроде бы даже присвистнул ей вслед.

– Шеф, – приглушив бас, сказал двухметровый и лохматый, когда дверь захлопнулась, – может, у нее с этим, с Земсковым, особые отношения, а вовсе не с покойным режиссером Верховенцевым?

– Какое тебе дело, Федя?!

– Я веду расследование. Почему она заплакала? Она же почему-то заплакала!..

– Давай, Федя, чаю выпьем, – предложил Озеров. – Доставай чашки! Попали мы с тобой в историю.

– А вы правда можете за три дня подготовить замену на все спектакли?

– Федь, ты что, чокнулся? Конечно, нет! Я и спектаклей не видел ни разу!

– То есть это был ход! – наслаждаясь, констатировал Федя. – И он сработал!

Озеров распахнул шкаф – у заведующей литературной частью, как и у Юриваныча, мебель была старая, тяжелая, как будто пережившая войны и революции, – и одну за другой выставил чашки.

Нижняя створка отворилась со старушечьим скрипом. Максим присел и задумчиво заглянул внутрь. Там не было ничего интересного.

Вернулась Ляля, похудевшая и постаревшая за несколько минут в коридоре, и стала разливать чай.

– Игорь Подберезов, наш второй режиссер, сейчас подойдет, – сообщила она и шмыгнула носом. – Я к нему заглянула. Он спрашивает, нужна ли вам репетиция, или вы сразу записывать будете.

– Репетиция не нужна, – сказал Озеров и прихлопнул тяжелую дверцу шкафа. – Запись для радио и без репетиций достаточно сложное испытание. Перед пустым залом играть трудно и непривычно. Так что прорепетируем прямо на сцене, а накануне просто почитаем. Можно прямо здесь, у вас. Или где вы читаете?.. Надо Юрия Ивановича попросить, чтобы он на завтра назначил читку.

– Я ему скажу. Юриваныч еще насчет интервью волновался. Так я организую, вы не против?

– Я не против.

– У нас по совместительству работает одна девушка, она в газету пишет, с нее и начнем.

– Шеф, можно я немного погуляю по театру? – кротко спросил Федя Величковский, моментально выдувший весь свой чай. – Обещаю вести себя хорошо, в перепалки не вступать и в драки не ввязываться!

– Какие еще драки?! – Ляля звякнула чашкой. – У нас не бывает никаких драк!

Максим кивнул, и Федя выскочил за дверь.

Никакого определенного плана у него не было, он собирался походить по коридорам, заглянуть в кулисы, выйти на сцену и посмотреть в зрительный зал, если получится. «Внутреннюю жизнь» театра своими глазами он никогда не видел, зато время от времени таскал у матери книжки, она очень любила мемуары, особенно актерские и режиссерские. Согласно мемуарам, театр живет по совершенно другим законам, не так, как все остальные учреждения. Да и слово «учреждение» тут неуместно. Согласно мемуарам, театр – это «большая семья», где то и дело ссорятся, мирятся, любят и ненавидят, строят козни, помогают, выручают, чего только не делают. Федя Величковский решительно не мог представить себе семью в несколько сотен человек! Его собственная семья – мать, отец, братан и он, Федя, – уже была достаточно многочисленной, особенно если добавить тетю, дядю, бабушку Шуру и двоюродных! Согласно мемуарам, для настоящего артиста родители как раз не имеют значения, а имеет значение «семья театральная». Там и есть высший суд, там главные награды и главные разочарования.

Феде Величковскому – как начинающему сценаристу и будущему писателю! – очень хотелось изучить это явление, хотя бы поверхностно, со стороны.

Да и детективная пьеса, пополнившаяся новыми зловещими подробностями, очень его занимала. Кража денег – вот что главное! Общеизвестно, что у любого преступления есть всего три мотива: любовь, она же ненависть и страсть; деньги, туда же наследство, подложные векселя и всякое такое; и попытка скрыть предыдущее ужасное преступление.

Федя был уверен, что в этой детективной пьесе все дело как раз в деньгах.

Он поднялся на самый верхний этаж, заглядывая во все открытые двери, и оказался как будто перед воротами, окованными новой жестью. Одна створка ворот была распахнута. Федя подумал и вошел.

В огромном помещении все оказалось каким-то преувеличенным. Слишком большие стулья, слишком большие фонари, слишком большие деревья в горшках, все ненастоящее. Не сразу Федя сообразил, что это, должно быть, цех, где делают декорации.

– Заблудились? – негромко спросил высокий бородатый человек, выходя из-за какого-то шкафа. Он вытирал тряпкой крепкие жилистые руки.

– Пожалуй, нет, – признался Федя Величковский. – Я на экскурсии. У меня такая экскурсия – на одного.