Шекспир мне друг, но истина дороже

– Что, если Ляля утащила деньги из директорского сейфа? А кто-то об этом знал! И решил деньги забрать, а ее убить?.. Такое возможно?

– Кто-то из наших? – спросила Василиса, и губы у нее предательски повело. Она стиснула их крепко-крепко.

– Не вздумай зареветь, – предупредил Федя.

Она помотала головой – нет, конечно, не станет она реветь!..

– А Юриваныч знает? Что Ляля… что у Ляли… несчастье?

Федя пожал плечами.

Они добежали до театра – Федя отдувался и шарфом вытирал пот со лба, так ему было жарко, невозможно просто. Куртку с мордой льва на спине он стянул еще на крыльце. В коридоре первого этажа им навстречу попались Валерия Дорожкина – звезда и Роман Земсков – тенор. Она шла впереди и что-то негромко говорила через плечо, а он улыбался и был похож на пажа.

– Послушайте, а где наш столичный режиссер? – издалека начала Валерия, завидев их. – Или мы уже не играем спектакль для радио?

– Играем, играем! – бодро сказал Федя. – Юрий Иванович на месте?

– Понятия не имею, – ответила Валерия. Василису она не замечала, как будто и не было ее тут. Роман уставился на доску приказов и что-то там читал очень внимательно.

– Теперь вы с нами будете репетировать, Федор? Заставите еще раз читать пьесу, которую мы сто раз играли, как будто мы художественная самодеятельность при заводе? – спросила прима.

Хлопнула тяжелая входная дверь, по коридору прошел сквозняк, и появилась незнакомая женщина в темном бесформенном пальто и черном деревенском платке. Торжественный вахтер дядя Вася встал за своей конторкой и поклонился ей.

– Здравствуйте, – прошелестела женщина. – Можно я пройду?

Дядя Вася закивал и сделал приглашающий жест.

Валерия Дорожкина внезапно куда-то исчезла. Федя не понял куда, из коридора было решительно некуда деться! Он даже головой по сторонам покрутил – нет Валерии, растворилась, дематериализовалась!.. Роман продолжал изучать доску приказов, потом повернулся и пошел в ту сторону, откуда они только что пришли вместе с исчезнувшей Валерией.

…Чудеса какие-то.

– Дядя Вася, кто это? – шепотом спросила Василиса у вахтера. Тот махнул рукой.

– Лариса Николаевна, кто ж еще!.. К Юриванычу, он утречком упреждал, что приедет она. Ох, грехи наши тяжкие…

Федя поймал Василису за подол куртки и придержал, пока женщина не скрылась за поворотом коридора.

– Кто она такая?

– Жена Виталия Васильевича. Как это я ее не узнала?.. Она всегда на все премьеры и на праздники в театре…

Федя кинулся почти бегом и на лестнице позвал громко:

– Лариса Николаевна!

Василиса замерла. Женщина обернулась.

– Меня зовут Федор Величковский, я из Москвы. Я… журналист и хочу написать о вашем муже и его работах. Вы сможете мне… рассказать?

Лариса Николаевна вздохнула, разглядывая Федю. Василиса была уверена, что она сейчас прогонит его, закричит, заплачет, и выйдет безобразная сцена. Но ничего такого не произошло.

– Отчего же не рассказать, – как бы раздумывая, проговорила она. – Расскажу. Только прямо сейчас мне к директору надо.

– Мы вас проводим!

Она улыбнулась. У нее была очень хорошая улыбка и молодые белые зубы.

– Да я и сама дорогу знаю. Но если хотите, проводите.

– Федя, – прошипела Василиса, – я не пойду к директору!..

Но ему некогда было возиться с ней. Он взял ее за руку и не отпускал. В приемной толпились какие-то люди, дверь в кабинет Юриваныча оказалась распахнута настежь, и слышно было, как он там разговаривает, довольно громко.

Федя помог вдове снять пальто – все в приемной затихли и смотрели, не отрываясь. Он пропустил Ларису Николаевну в кабинет и плотно закрыл за собой дверь. Василиса осталась в приемной.

Юрий Иванович наскоро попрощался, бросил телефонную трубку, выбрался из-за стола и обнял жену Верховенцева. То есть вдову Верховенцева.

– Молодец, что пришла, – сказал он, близко глядя ей в лицо. – Ты вообще дома не сиди, не сиди! Ты в театр приходи, я тебе тут дело в два счета найду.

– Не хочу я в театр, Юра. Ты же все знаешь.

Юриваныч горестно покивал. Федю они не замечали.

– Ты присядь, присядь. Вот сюда. Может, чайку попьешь? У нас Ленка такой чай заваривает, с имбирем! Говорят, он сил прибавляет, но у меня только сердцебиение от него. Попьешь?.. Или коньячку лучше?

– Юр, ну что ты? Я его терпеть не могу, коньяк этот, с самой юности.

– Да знаю, знаю я!.. Тогда чаю! Феденька, родимый, скажи в приемной, чтобы чайку нам погорячее. Скажешь?..

Федя кивнул. Оказывается, все они замечали!..

В приемной Федя сказал про чай, подумал и вернуться в кабинет все же не решился, хотя ему очень хотелось послушать, о чем станут говорить директор и вдова режиссера. Он приткнулся на стул возле окна, написал длинную эсэмэску матери, потом – короткую – отцу и напоследок смешную брату и сунул телефон в наколенный карман безразмерных брезентовых штанищ. Василисы не было, ушла, конечно, вообще все разошлись, остались только секретарша и полная дама с высокой прической. Дама куталась в пуховую шаль, и от одного взгляда на эту шаль Федю неудержимо тянуло чихать.

– …так мне ее жаль, так жаль бедняжку!.. Остаться на пятом десятке у разбитого корыта!

– Ничего, на работу пойдет.