Шекспир мне друг, но истина дороже

– И еще я подумал, может, ключ от кабинета у нее Земсков свистнул? А?.. Ну, раз никто из наших, из театральных, больше к ней не наведывался?

– Я тоже об этом подумал, – согласился Озеров. – Тогда получается, что в кабинет связку он подбросил? Зачем?..

– Ну, это как раз понятно! Он от нее ушел, и в тот же вечер убили Верховенцева. Допустим, его убил Земсков, спер деньги из сейфа и решил все свалить на Лялю. Но как подкинуть ей связку? Если б он ее не бросил, он бы из ее сумки кабинетный ключ мог в любой момент вытащить, но он-то ведь бросил! Вот ему и пришлось придумать, что он за вещами приходил. Он потихоньку ключик из сумки взял, связку Верховенцева в кабинет подбросил, а утром ключик ей вернул, то есть обратно в сумку кинул. А? Каково?..

Озеров сказал, что все это вилами по воде писано.

На Лялином участке сильно пахло гарью, снег был серый, истоптанный. На дорожке и вокруг дома лежали хлопья жирной сажи. Федя остановился, стал оглядываться по сторонам и потягивать носом.

– Химией какой-то несет, – сказал он, как заправский эксперт из кино. – Чувствуете?

Озеров не чувствовал никакой химии. Запах недавнего пожарища, резкий, оглушительный, лез в нос и в горло.

Федя заглянул в окно с высаженной рамой, оперся руками о подоконник, вдвинулся поглубже, налегая животом, и длинно свистнул.

– Ничего себе! Да тут полдома выгорело!

Озеров, сунув руки в карманы, стоял на дорожке. Заходить в дом ему не хотелось.

Он вспомнил, как языки пламени лизали деревянный бок шкафа, перекидывались на потолок, а он все швырял и швырял снег, который шипел, превращаясь в пар, и он кашлял, отворачиваясь от жара, и боялся, что у него вытекут глаза. И все это никак не заканчивалось!..

Под безразмерными Федькиными одеждами у него вдруг запульсировали и задергались все ожоги, как будто обожгло его только что, сию минуту!.. Озеров передернул плечами.

Федя через окно забрался в дом и ходил там, то возникая, то пропадая в темном проеме.

– Нет! – крикнул он оттуда. – Не полдома, это только так кажется. Вы молодец, Максим Викторович, медаль вам за отвагу при пожаре!

Озеров задрал голову и посмотрел на небо.

– Что именно мы ищем, Федь? – спросил он через некоторое время. – Канистру с отпечатками пальцев? Или сумку?

Вместо ответа из окна вылетел желтый баллон, похожий на распылитель, которым подростки пишут на заборах «Цой жив!». Баллон плюхнулся в серый снег. Затем выглянул Федька, сильно измазанный сажей.

– Вот это что такое, как вы думаете?

Озеров посмотрел и предположил:

– Жидкость от тараканов?

Напарник перепрыгнул через подоконник и аккуратно, двумя пальцами в перчатках поднял баллон.

– Какой-то растворитель, – сообщил он, изучив находку со всех сторон. – Видите, написано «Caution, fire», что в переводе означает «не курить, пристегнуть ремни». Где-то я уже видел такую штуку! Где я мог ее видеть?..

– В магазине бытовой химии, – предположил начальник. – А?..

Федя задумчиво посмотрел на него.

– Между прочим, из вещей ничего не сгорело. Ну, скатерть на столе и шторы. Шкаф пострадал, конечно, но внутри все цело. Одежда на месте, обувь тоже.

От запаха гари у Озерова внутри головы постепенно становилось тяжело, как будто туда заливали мазут.

– А сумки нету, – добавил Федя озабоченно. – Или она ее куда-то сунула и забыла? Нужно спросить.

Он резво побежал к калитке. Озеров пошел за ним. Федина деловая озабоченность его раздражает. Это он, Максим Озеров, должен быстро соображать и резво бегать, а у него в голове мазут, и тело дергает, как от нарывов. И Ляля его раздражает, и ее сосед, и их любовь, от которой не было и не может быть никакого толку, потому что она вся… поперек!..

Сосед любит Лялю, Ляля любила артиста Земскова, артист Земсков любит искусство.

Супруга покойного Верховенцева любит Верховенцева, а сам покойный любил Валерию Дорожкину, а Валерия, может, еще кого-то любила или, наоборот, ненавидела.

…Толку-то?! Что из всего этого может выйти?!

– Ляля! – в окно закричал неугомонный Величковский и опять приставил ладонь козырьком ко лбу. – Ляля, вы свою сумку точно никуда не переставляли? С собой на диван не брали? Еще до пожара? А?! Не слышу?!

Ляля из-за стекла, видимо, что-то отвечала.

– Ты бы еще в рупор орал, – буркнул подошедший Озеров. – А то не вся улица слышит.

– Говорит, не брала, – озабоченно сказал Федя. – Максим Викторович, сумку надо найти, куда она делась-то…

– Ищи, – кивнул Озеров и поднялся на крыльцо.

– Вы что, не понимаете, что это важно?!

И он опять поскакал на соседний участок. Озеров проводил его глазами.

…При чем тут сумка? Что он еще придумал? Или ему просто интересно играть в детективной пьесе?

Подумав про пьесу, Озеров вспомнил, зачем он здесь, – он здесь затем, чтобы записывать спектакль по Чехову, – и настроение у него испортилось окончательно.

Заходить в дом ему не хотелось, разговаривать ни с кем не хотелось тоже, и, потоптавшись на крыльце, он побрел обратно на Лялин участок.