Шекспир, Жизнь и произведения

Все, что прошло, в подачку для забвенья,

Для этого чудовища, которым

Глотаются все славные дела

Тотчас по их свершеньи.

Свершенное покроется немедля,

Как старый панцирь, ржавчиной и может

В нас возбудить одну насмешку; слава

Промчится мимо нас, как наводненье,

И мы лежать останемся, как лошадь,

Погибшая в бою, которой труп

Пригоден лишь служить другим в защиту.

И все тогда, чтоб мы ни совершили,

Послужит впрок другим, хотя дела их

Гораздо ниже наших. Время схоже

С хозяином, который, распростившись

Кой-как с ушедшим гостем, поспешает

Встречать других с приветливой улыбкой.

"Прощай" звучит холодностью, а "здравствуй"

Встречает нас с приветом. Невозможно

Найти привет за прошлое. Дары,

Доставшиеся нам: заслуга, разум,

Рожденье, красота, любовь и дружба,

Подвержены губительным ударам

Завистливого времени. В одном

Согласны только люди: им всегда

Милее тот, кто ходит в новом платье,

Будь даже это платье перешито

Из старых лоскутков. То, что блестит,

Как золото, нередко ценят выше

Чем золото, когда оно снаружи

Покрыто слоем грязи. Современность

Влечется к современному.

Едва ли может быть сомнение в том, что один из источников той черной меланхолии, которая сквозит повсюду в драме "Троил и Крессида" следует искать именно здесь. Эта беспощадная ирония не щадит ни мужчину, ни женщину, ни войну, ни любовь, ни героя, ни любовника, и если одним из ее источников является "женское непостоянство", то другой ее источник, несомненно, "глупость публики". В конце этого разговора Уллис произносит несколько слов об идеальном государственном строе, которые пользуются знаменитостью в Англии. Здесь диссонанс между поводом к этим глубокомысленным изречениям и способом их выражения является особенно разительным. Уллис сообщает Ахиллесу, что греки узнали, почему он отказывается от участия в войне: он влюблен в дочь Приама. Ахиллес недоумевает, каким образом греки разоблачили эту тайну его интимной жизни. Тогда Уллис отвечает с большим пафосом, который плохо гармонирует с незначительностью факта и с отвратительным поведением шпиона, следующими почти мистическими, во всяком случае, чересчур глубокомысленными словами:

...Тут дива нет!

Во всяком государстве

Известны сокровеннейшие мысли

Тех, кто стоит в главе, как знает Плутус

Песчинки драгоценного металла

Сокрытые в земле. Людское мненье

Прочтет почти с предвиденьем богов

Все, что затеют высшие. Хоть это

И кажется чудесным, но на деле

Бывает так!

Затем Уллис сообщает Ахиллесу, что его связь с Поликсеной сделалась предметом всеобщих толков; он старается уговорить разнеженного воина принять участие в сражении, замечая, что слова "Гектора сестра заполонила великого Ахиллеса, Аякс же сразил самого Гектора" - эти слова превратились в пословицу. На отношение Аякса к Ахиллесу намекают довольно темные заключительные стихи:

...Прощай

И внемли слову друга: твой противник

Стоит на льду - умей его сломить,

Чтоб прежних лет величье возвратить.

Хотя все эти размышления о политике в данном случае совершенно неуместны и искусственно приклеены, но они интересны в том отношении, что образуют переход к другой великой трагедии Шекспира из римской истории, т. е. "Кориолану" (1608).

Уллис постоянно протестует против ходячего мнения, будто успех в политике зависит не от отдельных личностей, а от черной подготовительной работы; например, в том месте, где он возмущается насмешками Ахиллеса и Терсита над военачальниками:

Они клеймят систему наших действий

Названьем трусости, а осторожность

Считают непригодной ни к чему.

В делах войны и битв, по их понятьям,

Вся сила в кулаке. Искусство думать

И рассчитать, как враг силен, где лучше

Его атаковать, как много войск

Потребно для сраженья - называют

Они постельным делом, иль пустым

Черченьем карт...

Здесь Терсит задает тон - и легкое остроумие или глубокомысленный юмор прежних клоунов уступает место яростному издевательству низкого негодяя. Терсит - это карикатура на завистливого и бездарного (хотя и неглупого) плебея. Шекспир осмеивает его устами напыщенность и развращенность аристократов. Но он презирает и ненавидит его политические убеждения. Если проницательный Уллис является как бы первым эскизом Просперо с его светлым, неземным спокойствием, то Терсит словно первый очерк Калибана, но только лишенного неповоротливости и сказочной неуклюжести. Впрочем, Терсит служит скорее переходной фигурой к грубому цинику Апеманту в "Тимоне". Интереснее пространная реплика Уллиса (I, 3), где он излагает свое политическое миросозерцание. Шекспир разделяет его, по-видимому, и скоро провозглашает его энергичнее в "Кориолане". Это мировоззрение основано всецело на том принципе или на том настроении, которое получило в новейшей немецкой философии название "Das Pathos der Distanz", т. е. на том убеждении, что существующее между людьми неравенство не должно быть уничтожено. Сначала Уллис излагает систему Птолемея полуастрономическими, полуастрологическими доводами:

Светила все и самый центр вселенной

В своих путях покорны лишь ему.

Вот почему небесная зеница, солнце,

Имеет власть среди других планет.

Как смелый царь, оно стоит над ними,