Шекспир

Шекспировская Катарина — сильная и страстная натура. Ее строптивость действительно принимает вид необузданный и неистовый: она сущий чорт в юбке. Недаром «Катариной проклятой» зовут ее в околодке. Но вместе с тем строптивость не является ее природной чертой: это, так сказать, ее настроение, ее «юмор», как говорили в эпоху Шекспира. И вот Петручио, поняв натуру Катарины, устраивает пародию на ее «юмор»: «Он побеждает ее ее же собственным юмором», как говорит о Петручио один из его слуг, Питер. Петручио «разыгрывает» Катарину, и в этом «розыгрыше» принимают участие все его слуги, начиная с умного карлика Грумио. И, увидав саму себя в карикатурном зеркале, Катарина отказывается от своего «юмора», от своей строптивости и в конце комедии произносит монолог, в котором заявляет, что жены должны повиноваться мужьям и служить им. Следует ли отсюда, что Шекспир разделял взгляды, выраженные в этом монологе? Не в этом здесь дело. Ведь этот монолог произносит Катарина, а не Шекспир. Дело здесь в том, что сильная и страстная натура, неистовая строптивица, оказалась в конце концов очень мягким и покладистым человеком. Вот сестра ее Бьянка — прямая ей противоположность. С виду она — сущий ангел. Но не успела она выйти замуж, как при всех называет мужа дураком. Она-то и есть настоящая строптивица. Одним словом, используя типичную для Шекспира терминологию, «одежда» не соответствует «природе».

Эта тема в будущем нашла у Шекспира свое углубление и развитие. Мы найдем ее и в трагедиях. Под внешностью черного Отелло бьется благородное сердце, а под приветливой внешностью «честного» Яго скрывается черное предательство. Разве не та же тема слышится и в «Короле Лире»? Старый король как бы закутан в «одежду» ложного мировоззрения. Но в ночной степи он срывает с себя одежды — типичная для Шекспира символика — и видит неприкрытую правду действительности, страшное лицо жестокой эпохи. Гамлет не случайно так скромно одет среди блестящей толпы придворных. Он отрицает все внешнее, показное, все, что только кажется, но чего на самом деле не существует. Когда королева спрашивает его, почему смерть отца кажется ему столь «необычайной», Гамлет горячо возражает: «Кажется, госпожа? Нет, есть. Мне кажется неведомо».

Но вернемся к «Укрощению строптивой». Петручио является на свою свадьбу не в пышной одежде — снова типичная — для Шекспира символика: «Она (Катарина) выходит замуж за меня, а не за мою одежду», — говорит он. В другой сцене Петручио говорит о том, что угорь полезнее ядовитой змеи, хотя у змеи и красивая, пестрая кожа; жаворонок лучше поет, чем сойка, хотя у сойки и красивые перья. И Шекспир, срывая внешние покровы, показывает нам подлинную сущность человека. Он действительно великий разоблачитель.

Итак, даже эта ранняя комедия Шекспира заставляет нас вдуматься в нее и обнаруживает более глубокое содержание, чем это может показаться на первый взгляд.

В «Укрощении строптивой» все очень театрально. Здесь действие является «спектаклем в спектакле». Его разыгрывают приезжие актеры перед медником Сляем, которого переодели во время его пьяного сна в богатые одежды и убедили в том, что он знатный вельможа. Шекспироведы много бились над вопросом, куда же в конце концов делся Сляй: ведь его реплики встречаются только в начале комедии, а затем он исчезает бесследно. Всего вероятней, что Сляй все время присутствует на спектакле и от времени до времени вставляет свои замечания, но Шекспир не написал этих замечаний, предоставив в данном случае полную свободу импровизации актера. Сляй, поверивший, что он действительно знатный вельможа, невольно лицедействует. Полусознательно лицедействует и скромная, с виду тихая, но хитрая Бьянка. Сама строптивость Катарины является своего рода лицедейством. Лицедействуют Люченцио и Гортензио, переодевшиеся учителями, Транио, переодевшийся в одежду своего господина Люченцио, педант, назвавшийся Венченцио — отцом Люченцио… И лишь Катарина и Петручио, полюбив друг друга, как бы выходят из этого лицедействующего мира и обретают подлинную свою природу.[49]