Шекспировские чтения, 1977

Как видим, Г. Н. Федотова была одной из ближайших соратниц Самарина по интерпретации комедий Шекспира.

Впоследствии она выросла в величайшую пропагандистку шекспировского творчества на сцене Малого театра.

Сама Федотова вспоминает: "Я очень с юных лет полюбила Шекспира благодаря Николаю Христофоровичу Кетчеру, который в то время переводил его и, как только выходила новая книжка его перевода, дарил ее мне, и я с увлечением прочитывала ее" {Малый театр, 1824-1874. М.; ВТО, 1978, с. 248.}.

Непосредственным наставником Федотовой в работе над Шекспиром был Самарин. В 1863 г. Федотова выступила с публичным чтением отрывков из "Ромео и Джульетты" и "Гамлета". Овладеть образом Джульетты помогло актрисе то, что она и ее героиня были почти ровесницами.

"Наиболее сильное впечатление произвела на меня работа над ролью Офелии, и этот образ, особенно благодаря удивительному объяснению Ивана Васильевича, сделался одним из самых любимых мною созданий Шекспира" {Там же, с. 254.}.

В 1864 г. Федотова сыграла с петербургским гастролером Самойловым Офелию и Корделию. Дальше наступает целая полоса ролей в комедиях. Кроме уже названных, надо упомянуть Оливию в "Двенадцатой ночи" (1867), Изабеллу в "Мере за меру" (1868). Из поздних ролей в комедиях назовем Паулину в "Зимней сказке" (1887) и миссис Пэдж в "Виндзорских проказницах" (1890).

Самарин не только воодушевлял своих соратников на постановку комедий Шекспира. Он с блеском играл в них сам. Критика отмечает, что он мастерски интерпретировал роль Петруччио, обнаружил в этой роли много энергии, которой даже трудно было ожидать от него ввиду присущей ему манере мягкой игры. В соответствии с требованиями роли он был достаточно груб, настойчив и даже размашист.

"Мы видели этого искушенного опытом жизни, ко всему приглядевшегося, на все готового, ни перед чем не останавливающегося Петруччио, человека несокрушимой воли, практического и в высшей степени деятельного".

При этом Самарин стремился не только оправдать поступки Петруччио, но и примирить с его личностью, вызвать к нему симпатии зрителей. Он выступал как бы адвокатом своего героя: "Мы с большим любопытством следили за тем, как умный исполнитель пользовался всяким малейшим положением этой труднейшей в пьесе роли, чтобы оправдать все порывы и выходки странного веронского дворянина, объяснить каждый шаг его, показать основание его взбалмошности и все разнообразие средств приводить к единству цели. Все, самые непривлекательные, даже отталкивающие на первый взгляд, стороны характера Петруччио Самарин нашел возможным до такой степени осмыслить и умягчить силой нравственной необходимости их и глубокой правды, что даже и сквозь эту их грубую форму проглядывала здоровая и сильная натура, на стороне которой была постоянная симпатия зрителя" {Баженов А. Н. Сочинения и переводы. М., 1889, т. 1, с. 441-442.}.

Но Самарин "блистал" и в роли Бенедикта в "Много шума из ничего". Глубоко постигнув суть пьесы, Самарин раскрыл своеобразие характера Бенедикта и логику его поведения. Сделано это было безукоризненно.

"Механизм этого характера приводится в действие теми же самыми пружинами, которые замечаем мы и в характере Беатриче. Г. Самарин передал все это с необыкновенной ясностью и полнотой. Веселый, беззаботный и словоохотливый вначале, он вдруг резко изменился потом, и уже с третьего действия сделался мрачным и задумчивым, чувствуя, однако, всю неловкость своего положения, особенно перед теми, над которыми прежде издевался он. Самая походка его стала не та после совершившегося в нем нравственного перелома, прекрасно он передал борьбу, на которую вызван Бенедикт в четвертом действии, где он должен выбирать между дружбой Клавдио и любовью Беатриче, наконец с удивительной ловкостью он сделал последнее наступление на упрямство Беатриче в пятом действии и тем удачно завершил весь трудный маневр роли..." {Там же, с. 531.}.

Умный и тонкий подход к характерам Шекспира, умение постигнуть их суть относится и к другим ролям Самарина.

По отзыву Баженова, он очень ярко передавал вялость и старческую апатию короля в "Конец - делу венец". Это был человек, уставший от жизни. Самарин не давал резкого перехода от больного короля к королю, который выздоровел.

Французский король просто выходил без палки, на которую он постоянно опирался раньше и без которой не мог ходить. И это было достаточно, чтобы зритель понял, что с ним произошло.

Менее удался Самарину Фальстаф (в "Виндзорских проказницах"). Этому Фальстафу не хватало животной чувственности и нахальства. В нем было приятное добродушие и даже некоторая сентиментальность.