Шел снег

На шум с угрожающим видом вышли другие кучера. Вперед выскочил взбешенный молодчик с красным лицом и сросшимися мохнатыми бровями. Это был станционный смотритель. Себастьян не понял ничего из того, что он выкрикивал в лицо Коленкуру. Посчитав, видимо, что слов недостаточно, немец взмахнул кнутом. Оказавшийся поблизости Себастьян получил удар в лицо, и у него на щеке вздулся багровый рубец. В ответ на это Коленкур схватил смотрителя за воротник сюртука и прижал негодяя к стене. Испуганные лошади нервно били копытами. По щеке Себастьяна текла кровь, но он дрожащей рукой держал под прицелом угрожавших им кучеров. Коленкур оттолкнул смотрителя, мгновенно выхватил шпагу и приставил острие к его горлу. Заметно присмиревший немец лающим голосом велел своим дружкам закладывать карету.

В это время на крыльце дома под руку с потерявшей голову исполнительницей сонат появился император.

— Коленкур, скажите мадам, что она заслуживает приглашения сыграть в Тюильри.

— Могу ли я добавить: без мужа?

— Она супруга этого неприветливого увальня?

— Боюсь, что так, сир.

— Какая жалость! В путь!

Берейтор щелкнул бичом и карета тронулась, Рустам впрыгнул на ходу, и экипаж выехал на дорогу, по которой в сопровождении жандармов скакал польский граф.

— Граф, следуйте с жандармами за нами! — крикнул из кареты обер-шталмейстер. И, обращаясь к императору, добавил:

— У меня дурное предчувствие.

— Не стоит на все смотреть в мрачном свете, Коленкур.

— А разве задержка на почтовой станции — это не вражеские происки? Зачем было лгать?

— Быть может, они не хотели увечить своих лошадей на этой скверной дороге, — высказал свое мнение Себастьян.

— А если этот молодой человек прав?

Императору по привычке захотелось потрепать Себастьяна за ухо, но, ощутив на пальцах липкую кровь, он убрал руку.

— Что это?

— Рана на службе вашему величеству.

— Господин Рок пережил сильное потрясение на станции.

— Хорошо, хорошо…

Император с брезгливым видом вытер пальцы о подушки, затем, забившись в угол, насупился.

Себастьян рассматривал его освещенный сумерками профиль, тонкие черты на тучном лице. Наполеон цедил сквозь зубы: «Происки, происки…» и снова вернулся к своей навязчивой династической идее, к заговору Мале и к тому, как при этом проявили себя его сановники:

— Мале! Сколько их будет в Париже, набивающих себе цену, чтобы я забыл об их малодушии. Однако сколько было тех, кто больше помышлял о новой революции, чем о регентстве? Посмотрите на интриганов, что вьются вокруг императрицы! Думаете, они хотят помочь ей? Да нет, разумеется. Скорее, чтоб задушить ее. Умри я, и все было бы уничтожено. Они не соответствуют своему положению и завидуют друг другу.

— Вы часто преувеличивали их зависть, сир.

— И это говорите мне вы, господин герцог? Друг мой! Если бы вы только знали имена тех, кто требовал от меня вашей смерти! И знаете почему? Потому что ваше дворянское происхождение, маркиз старого режима, имеет многовековые корни, и по этой причине они умирают от зависти. Герцог Винченцкий! Да вам наплевать на этот титул, не так ли? Но этого не скажешь про титул маркиза де Коленкур. Это свора завистников! У них никогда не будет ни умения держаться, ни благородства настоящих дворян. И даже через десять лет они останутся такими же мужланами. Я правлю ради их детей.

Позади, далеко позади брели жалкие останки когда-то могучей армии: несколько тысяч изможденных оборванцев приближались к Неману. Около десятка несчастных дремали вокруг тлеющего костра в избе с разобранной на дрова крышей.

— Господин капитан, — пробормотал окровавленными губами Полен, — уже светло…

— Отвяжись! Я знаю, что еще ночь, и что еще теплятся угли.

— Да нет же…

Трагик Виалату провел рукой перед глазами капитана. Ни слова не говоря, он повернулся к Полену. От мороза и ослепительно сверкавшего на солнце снега д’Эрбини ослеп. Товарищи по несчастью помогли ему стать на ноги.

— Пойдемте, господин капитан.

— Что за черт! Да я ничего не вижу!

— Это от мороза, господин капитан, скоро ваши веки откроются.

— Да они и так открыты!

— Лед на ваших глазах скоро растает. А пока наденьте эту повязку, — предложил Виалату, отрывая полосу ткани от одной из курток, прихваченных вместе с сапогами и перчатками у виленской графини.

— Как же я буду идти с одной повязкой на глазах, с другой — на рту, с третьей — на ушах?

— Положите руку на мое плечо, господин капитан, я поведу вас.

— Где оно, твое плечо? — ворчливо спросил капитан.

Полен подхватил свою еловую палку, а Виалату сумки. Как обычно, по утрам им попадались трупы тех, кто окоченел за ночь. Черные от копоти, покойники лежали вокруг мокрых биваков. Один замерз, подкладывая в костер ветки. У него не было пальцев и, казалось, что он улыбается. Но, как часто повторял капитан, умереть от холода — не самое страшное: заснул — и все.