Шел старый еврей по Новому Арбату...

На срезе вскипала смола, густо багровая, лопалась, истекая, наполняла пространство перед камином восхитительным запахом домашней вишневки, настоянной на сахаре, в стеклянной банке под марлей.

Что у меня теперь?

Висит под потолком бездушный кондиционер.

Смолой не вскипает, искрами не постреливает, лишь раскрывает створки и погуживает, ароматами не балуя.

Дрова больше не заказываю, камин не топлю, не сижу возле него, заглядевшись на огонь; желание порой возникает и быстро угасает, подобно масличным поленьям в камине, напустив – вместо дыма – едкой горести на весь дом.

Утверждал знающий человек: "Нет никакой власти над прошлым, кроме забвения".

Но оно почему-то не приходит.

Любил выбрасывать вещи из дома…

…люблю выбрасывать и теперь.

Чтобы не угнетали своим обилием, утесняя жизненное пространство, не лезли нагло в глаза и руки, не пучили шкафы с ящиками – борьба вечная, безнадежная. И самое омерзительное: ты к ним привыкаешь, к этим вещам, ты их вроде не замечаешь, но они за тобой следят, они используют малейшую твою слабину и множатся, множатся, множатся, а ты привыкаешь, привыкаешь, привыкаешь…

Терпеть не могу магазины одежды.

Где на плечиках висят десятки костюмов, – как выбрать тот, который тебе не нужен? Где настойчиво просят пройти в примерочную, и надо почему-то раздеваться, надевать то, без чего можно обойтись, а продавцы польстят равнодушно: "Вам это подходит!.."

Терпеть не мог магазины одежды, терпеть не могу и теперь.

А продуктовые магазины любил – наследие голодного детства, чтобы, не спеша, от прилавка к прилавку, рассматривать изобилие того, что способно напитать человеческое тело. Будоражила воображение и улица со многими ресторанами, в запахах пряностей, – то ощущение притупилось, улетучились и иные предпочтения, а жаль…

Заглянул в Интернет, обнаружил свойства мужчины, обладающего схожим именем.

"В школе Феликс учится неровно, отличается ленцой, хотя способности у него есть. На замечания учителей реагирует болезненно, может вспылить, наговорить дерзостей и затем... расплакаться.

Работу и профессию Феликс ищет престижную и выгодную, дающую быстрый и большой доход. Женится с выгодой, старается, чтобы материальные и иные положительные стороны брака сочетались с красотой и сексуальностью будущей жены.

Тяжело переносит стрессы, может легко спиться".

Не хочется соглашаться с таким определением, добавим взамен свое, выстраданное.

Люди бывают отличимые в толпе и бывают неотличимые. Первым поклон с почтением, последним – безразличие, локоть в бок.

Я был неотличим и даже очень.

Прыгал по тротуару с поднятой рукой, выскакивал на мостовую с опасностью для жизни, но таксисты пренебрегали, просвистывая мимо. Даже те, что тормозили, взглядывали на меня с сомнением, говорили после раздумья:

– Еду в парк…

Когда бывал не один, повторялось то же самое.

Друзья просили:

– Схоронись за углом.

Я хоронился.

Первое такси останавливалось на их призыв.

Распахивались двери.

Я выскакивал из-за угла.

– Еду в парк… – говорил шофер и укатывал за горизонт.

От себя не скроешься, друг мой, лучше себя не будешь.

Меня опасались.

Со мной отказывались ловить такси и с опаской присматривались ко мне на входе в метро.

– Уезжай, – сказали друзья. – Тебе тут не везет. Там будет нормально.

Но здесь уже…

На одной только неделе…

Гвоздь пропорол покрышку у машины.

Кондиционер не пожелал обогревать комнату, зато исправно ее холодил, хотя дело подошло к зиме.

Отказало дистанционное устройство для переключения телевизионных программ.

Телевизор покрылся полосами без особого на то повода; не отстал от прочих и прибор для измерения давления крови, утомившись от частого применения, – как мне без этого прибора?

Встал посреди квартиры, сказал громко, отчетливо, чтобы услышали и приняли к сведению:

– Всё равно нормально.

Дрогнули. Засомневались в своем неповиновении, а утомившийся прибор собрался с силами и показал нормальное давление крови, как у младенца.

Сто двадцать на шестьдесят.

Устыдился, должно быть, заодно польстил.

12.

"…как тебе его работа, друг мой?.."

"…странно. Очень странно. Собрано немало всякого, будто в посмертном сборнике…"

"…он и есть таков. Каждое сочинение – оно посмертное, к завершению деяний, автор уже иной, и работы будут иными, если, конечно, будут…"

На стене, рядом с камином, закреплена продолговатая плата бежевого цвета, – так пожелал Артур из Бейт-Лехема, мы тому не противились.

На плате поместили рисунки внуков наших и внучек, с младенческих их времен.

Больше всего рисунков Даниэлы, пять или шесть; смотрит на нас девочка в цветных нарядах, косички торчком: возле дома, под оранжевыми солнцами, с птицей над головой. И на каждом – на каждом ее рисунке – руки у девочки распахнуты на стороны.

Словно без утайки отдает себя миру, мир принимает в себя.

Злобу можно скрывать до поры до времени.