Шелепин

– Верно, – наконец согласился Подгорный.

Хрущев закончил довольно угрожающе:

– Надо сейчас людей, которые у нас в руководстве, обучить, кто не знает, а кто не хочет учиться, их надо заменять. Другого выхода нет.

Памятуя о Новочеркасске, он высказался против повышения цен:

– Товарищи, покамест мы будем по-дурацки поднимать цены на продукты сельского хозяйства, но не будем заниматься организацией труда и зарплатой, никакие деньги нас не выручат. Вы, как в бочку бездонную, будете бросать деньги. Вот смотрите, мы подняли цены на мясо. Ну и что, выросло мясо? Почему? Да порядок остался тот же. Как были убыточные хозяйства, как были идиоты директора совхозов, так они и остались на месте. Следовательно, мы только подняли честь его. Тогда убытки его били, поэтому был виден дурак и умный. А теперь мы дали дураку государственную дотацию в виде поднятия цен, поэтому он вышел в умные. Но он прибавки не дал.

Весной 1963 года комитет Шелепина получил право проверять деятельность силовых органов – КГБ, МВД и вооруженных сил. Это создавало ему совершенно особое положение в системе власти.

Никита Сергеевич использовал Шелепина как дубинку в отношениях с другими руководителями страны. Симпатий Шелепину со стороны товарищей это не прибавляло.

23 декабря 1963 года на президиуме Хрущев отчитывал своих подручных. Досталось и заместителю главы правительства Дмитрию Полянскому. Хрущев заговорил об оплате труда в сельском хозяйстве и обрушился на Полянского:

– Товарищ Полянский, я с вами не согласен. Это несогласие складывается в какую-то линию. Вы берете на себя смелую задачу защиты вопроса, которого вы не знаете. В этом тоже ваша смелость. Но это не ободряет ни меня, ни других. Я полагаться в этих вопросах на вас очень затрудняюсь. Вы бросаете безответственные фразы.

– Вы меня спрашиваете, я отвечаю. Я вам заявляю, что хлеб для государства и колхозные продукты дешевле, чем совхозные.

Раздраженный Хрущев повернулся к Шелепину:

– Товарищ Шелепин, вы возьмите справку и суньте в нос члену президиума. Я, прежде чем ехать, взял справку от ЦСУ. Вы извращаете. Вы не правы.

– Не суйте в нос, – огрызнулся Полянский. – Я человек. Как с вами разговаривать? Если высказал свое мнение, сразу обострение. Может, отношение такое ко мне?

– Видимо так, я не отрицаю. У меня складывается очень большое недоверие. Я на вас положиться не могу. Это, может, субъективное дело. Пусть президиум решает. Садитесь на мое место, я на ваше сяду.

– Не надо волноваться, – стоял на своем Полянский. – И Минфин, и Госплан показали цифрами, что от колхозов продукция дешевле.

– Я остро этот вопрос поставил, товарищи. Я Полянского считаю не совсем объективным. Мы очень остро говорили по пенсионным вопросам. Вы оказались правы или я?

– Почему любой из нас должен войти с предложением обязательно идеальным? – сопротивлялся Полянский. – Там подписали пять членов президиума помимо секретарей ЦК. Почему считать, что это товарищ Полянский внес?

– Вы его готовили. Вы у меня создали впечатление настороженности.

– Напрасно такое впечатление сложилось, – резко ответил Полянский. – По одному факту нельзя судить.

– Не по одному, – угрожающе заметил Хрущев. – Может быть, это возрастное дело, но я расстраиваюсь, волнуюсь, реагирую. Видимо, пока я не умру, буду реагировать. Ничего с собой не могу сделать. Казалось бы, мне какое дело. Мне семьдесят лет, черт с вами, делайте что хотите. Но я коммунист. Пока я живу, пока я дышу, я буду бороться за дело партии…

И чуть позже в разговоре Хрущев добавил:

– Видимо, мне пора на пенсию уходить. Не сдерживаю свой характер. Горячность.

«А ЧТО ЕСЛИ НАМ СОЗДАТЬ ДВЕ ПАРТИИ?»

Высшие чиновники действительно боялись Хрущева. Когда приехавший на пленум ЦК в Москву руководитель Белоруссии Кирилл Мазуров оказался в больнице (его с нервным истощением уложили в больницу для начальства на улице Грановского), выступить поручили второму секретарю республиканского ЦК Федору Анисимовичу Сурганову. Помощник Мазурова побежал искать Сурганова. Тот обедал в ресторане гостиницы «Москва».

«Дождавшись, пока Сурганов дожует котлету, – вспоминал помощник первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Борис Павленок, – я подошел и негромко сказал:

– Федор Анисимович, Мазурова забрали в больницу. Он передал, что вам завтра выступать на пленуме.

Сурганов дернулся, будто его ударило током, резко отодвинул тарелку и сказал голосом капризного ребенка:

– Не буду!

Вечером все члены бюро, прибывшие на пленум, собрались в номере у Сурганова. Притыцкий кипятился, Киселев острил, Шауро вставлял отдельные замечания. Сурганов в тренировочном костюме расхаживал по номеру. Он взялся править текст сам, но, увидев, что у него трясутся руки, я предложил:

– Федор Анисимович, вы диктуйте, а я буду править.

Но когда поменялись местами, толку от него все равно не было. Испуг перед выходом на трибуну парализовал – Никита мог сбить с мысли вопросами, затюкать репликами, а то и просто сказать: какой вы секретарь ЦК.»