Шелест Да не судимы будете

Выступление Пилера — члена Президиума КЦЧ, секретаря Среднечешского обкома партии. Он сказал: «Антисоветские выступления у нас не находят массовой поддержки. В целом люди Чехословакии ценят дружбу с Советским Союзом и его народом». Он останавливае1'ся на состоянии партии и прёши- тельства до января 1968 года^ как они плохо работали, в особен­ности правительство. Продолжая свою речь, Пилер говорит: «Какая ошибка, которая произошла после января месяца? Я убежден, главная ошибка заключается в том, что кое-кто хочет , свалить всю вину на прежнюю деятельность ЦК КИЧ, и в первую очередь на одного А. Новотного. Если он и виноват, то не ой один. Для объективности дела надо было дать оценку деятельности каждому члену' Президиума ЦК КПЧ. Тогда мы могли бы с чистой совестью « объективно смотреть на происхо­дящие события и смелее держать в своих руках положение дел т партии и стране. А поскольку мы не смогли овладеть положе­нием дел, за нас овладели йм другие. В нашем руководстве возник какой-то вакуум. Враждебные силы воспользовались этим и постепенно захватывали посты, овладевали положением дел. У нас же пошла борьба личностей. Даже трудно опреде­лить, кто и за что боретсй. Громадная ошибка была и та, что некоторые начали чрезвычайно заботиться о своей личной популярности. (Здесь Пилер явно сделал намек на Дубчека и Смркбвского.) Мы сами й течение трех месяцев, а может быть и больше, просто захвалили некоторых чересчур ретивых ра- ботнйков информахцш. Мы утеряли чутье, что каждый комму­нист должен отвечать за свои действия, вплоть до строгой отйет

Далее Пилер сказал, что Среднечешская партийная органи­зация стоит на правильных позициях. «Здесь говорили, что для нормализации положения мешают советские войска, оставшие­ся после маневров. Это не соответствует действительности. У нас советские войска были встречены аплодисментами. Наш народ в своей основе хорошо относится к советскому народу». Далее Пилер говорит: «Если нас считают защитниками дружбы с Советским Союзом, то мы должны с большой гордостью ходить даже в «консерваторах», как кое-кто нас считает. Мы должны предъявить более решительные требования к нашим кадрам, не должны оставлять без должной реакции вопросы разглашения партийной тайны, когда вопросы решаются на Президиуме ЦК КПЧ, и это сразу же становится достоянием западных корреспондентов. В подготовке к XIV съезду КПЧ при обсуждении нашего устава должен быть в центре вопрос о демократическом централизме в нашей партии. Мы до сих пор

не решили кадровых вопросов, связанных с предстоящим съез­дом и новым составом ЦК, и, по существу, не владеем этим вопросом. И вообще можно было бы избежать многих ошибок, недоработок в борьбе с правыми элементами, если бы мы бьши более решительными в наших действиях».

Выступление Барбирека, кандидата от Словакии в члены Президиума ЦК КПЧ. Барбирек сказал: «Тов. Дубчек и Чер- ник охарактеризовали положение в КПЧ. Надо серьезно заду­маться над всем высказанным и над тем, что будет еще сказано, над всеми критическими замечаниями. А главное, принять ре­шительные меры, чтобы не на словах, а на деле доказать наше стремление к наведению порядка в КПЧ, стране, в партийном и государственном аппарате. Мы не оцениваем так, что у нас разгул контрреволющш. Но у нас имеются крупные недостатки и ошибки. Дубчек неоднократно говорил о «правой опасности», а дело именно и состоит в том, что имеется большая угроза нашей партии именно «справа». Наше влияние на многие дела в стране слабое, решения майского Пленума не выполняются. Средства массовой пропаганды не в наших руках, и в этом наш большой недостаток. Большая наша слабость в организащгон- но-политическом руководстве и влиянии КПЧ на дела в стране.

Но мы просим советских товарищей понять наши спещ1фи- ческие условия. Односторонний подход был бы нереален в ре­шении наших сложных задач. Я не вижу ничего принщшиально- го, чтобы в Чехословакии не устраивало Советский Союз. Нам, обеим сторонам, надо обдумать наши действия, направленные на оздоровление дел в КПЧ и стране. Естественно, что это можно сделать только при руководящей роли КПЧ. Мы не можем допустить разрыва с Советским Союзом. Это просто невозможно».

Выступление Риго (Словакия), кандидата в члены Президиу­ма ЦК КПЧ. «Хочу откровенно сказать вам, советские товари­щи, что дело Чехословакии — это не только наше дело. Это уже сейчас международное дело. Варшавская встреча по наше­му вопросу, но без нашего участия, не могла не вызвать бурной волны, в том числе и возмущений. Вы пытаетесь нагнать на нас страх внешним давлением, но и при этом мы все равно не можем во многом с вами согласиться. В том числе и по дискри- минащ1и нашей самостоятельности.

Наше руководство еще не разработало мероприятий, на­правленных на стабилизахщю положения, но это не означает, что кто-либо имеет право лишать нас самостоятельности и ре- ^ шать наши вопросы за нас. Опубликование «2000 слов» не ' имеют каких-либо последствий, да у нас с вами и различныевзгляды на эти вопросы. О работе нашего руководства можно сказать, что у нас нет должного единства. Но мы едины в пони­мании руководящей роли КПЧ, в кадровой политике. По ново­му уставу КПЧ, его сути и содержанию у нас нет единого мнения и разное понимание роли демократического централиз­ма. Мы чересчур подогреваем политические формы борьбы и совершенно игнорируем другие формы борьбы за упрочение своего влияния. Нет ясности, кто будет в ЦК КПЧ, в Президиу­ме, секретарями ЦК после съезда. Все это не может не осла­блять нас и не усиливать наших противников».

Выступление Й. Шпачека, члена Президиума КПЧ. Он ска­зал: «Я согласен с оценкой, данной нашими товарищами, поло­жению дел в нашей партии. Вместе с тем разделяю ваши опасения за положение в КПЧ. Но Варшавская встреча и пись­мо пяти партий, принятое на этой встрече, еще больше затруд­няют и усугубляют наше положение. В Чехословакии существу­ет много проблем, и мы ими не владеем, и, очевидно, нам не так легко будет овладеть ими. Мы многое упустили в подготовке партийного актива к овладению положением дел. Президиум часто заседает, но почему-то не в полном составе: на него многих членов Президиума не приглашают. Таким образом, многие из нас не знают истинного положения дел. Мы не разделяем мнения, что за 20 лет существования Чехословацкой республики ничего не сделано. Мы против такой оценки, хотя мы действительно могли бы сделать больше и лучше. Нам наши проблемы надо рассматривать самим и самим их решать. В Пре­зидиуме происходят дискуссии, и думаю, что в процессе этих дискуссий мы будем приходить к единому мнению.

Существует опасность справа, но ее не следует переоцени­вать. Надо только правильно определиться, чтобы устранить сами корни опасности. Одновременно хочу сказать, что ликви­дировать проблемы в нашей политике не так легко, ибо они имеют свои корни еще до января 1968 года. А сейчас наступила большая депрессия среди партийного актива. В настоящее вре­мя изменилась тактика правых сил, и мы должны с этим считаться, но после майского Пленума ЦК КПЧ правые силы начали несколько сбавлять, уступать в своей силе. Я не идеали­зирую обстановку в КПЧ, но мы можем прямо сказать, что правые силы отступают. Можно и так сказать, что, очевидно, мы проявили поспешность в принятии нашего решения и письма ЦК КПЧ по варшавскому письму. Нам надо разработать много мероприятий по решению наших собственных проблем, а ре­шить их можем только мы сами. За нас никто решение прини­мать не будет, да и не должен это делать».

Это уже второй день нашего заседания. Я получил записку следующего содержания: «Дорогой тов. Шелест! Только сейчас я Вас узнал. Искренне целую Вас! Л. Свобода». Я лично с Люд* вигом Свободой встречался несколько раз в Киеве, под Харько­вом, в Соколове. Он мне много рассказывал, как он в войну 1914 года попал к нам в плен и жил на улице Керосинной в Киеве. В один из его приездов я по его просьбе ездил с ним на Керосинную улицу, ще он предавался давним воспоминаниям. Очевидно, Свобода все это вспомнил и написал мне записку. Во время перерыва между совещаниями мы встретились, вспомина­ли наши встречи и имели с ним доверительную беседу. Л. Сво' бода был очень озабочен всем происходящим в стране и КПЧ.

После перерьгаа продолжались выст)шления. Первьш высту­пил Шелест — член Политбюро ЦК КПСС. Выступление изло­жено тезисно. «Дорогие чехословацкие товарищи! В своих вы­ступлениях тт. Брежнев, Косьпш, Суслов, Шелепин уже вы­сказали наши опасения и мнения о положении дел в КПЧ и Чехословацкой республике. Все высказашое наша делегация полностью разделяет и подтверждает. В развитие этого еще будет высказано многое другими членами нашей делегаций. 1^ветская Украина — составная и неотделимая часть СССР. У нас 46 миллионов населения, многих национальностей, почти 2,5 миллиона коммунистов. Мы с вами, чешские друзья, непос­редственные соседи, и, как положено соседям, друг о друге знаем многое, что подчас посторонним неизвестно и незаметно. Сейчас у вас проходят дни украинской культуры и искусства. Нам известно, что все проходит хорошо. Мы, в свою очередь, готовы с радушием в сентябре принять ваших работников искус­ства и культуры у себя на Украине. Чехи, словаки, украинцы*, русские не один раз встречались на границе в дни фестиваля дружбы наших народов. Были теплые встречи в Соколове, ^ебе, Фастове, Белой Церкви. На Украине зарождались воин­ские чехословацкие подразделения, которые вместе с Красной Армией вели ожесточенные бои с фащистскими войсками. Цро- лита совместно кровь в борьбе за освобождение наших народов. В украинской земле похоронены славные сыны и дочери чеш­ского и словацкого народов, отдавшие свои жизни за освобож­дение от фашистской нечисти нашей земли. Мы видим и слуша­ем ваши передачи по радио и телевидению, читаем ваши газе* ТЬ1, и нам тем более общщо за то, что делается в дружественной нам Чехословакии. Я не буду говорить о доянварском времени, хотя скажу, что огульно охаивать все — значит лить воду на мельницу наших врагов.

Теперешнее положение КПЧ и республики в целом доволь­но сложное, налицо проявление контрреволюционных выступ­лений. Социал-демократы 5шно ведут дело к реставрации буржу­азной республики. И в связи со всем этим становится обидно и досадно, что ньшешнее руководство даже не хочет этого замечать. В своем выступлении т. Дубчек сказал: «У нас нет контрреволюции, мы не отходим от социализма, и мы несоглас­ны с варшавским письмом». Он даже назвал варшавское письмо «бюрократическим сочинением». Больше того, он заявил, что «варшавское совещание — это ошибка». Тов. Дубчек утвер­ждает, что КПЧ контролирует положение дел в стране. Так ли это на самом деле? Анализ дела асжазьшает другое. Вы разбе­ритесь, не допустите поспешности в оценке истинного положе­ния дел. Вы говорите о нашем якобы одностороннем подходе к оценке положения, что с нашей стороны это нереальный подход и что нет нужды по этим вопросам вести полемику. Нет, тт. Дубчек и Черник, не только надо вести полемику, а надо показать вам всю несостоятельность ваших заявлений и утвер­ждений.

В вашей стране происходит антисоветская истерия, идет сбор подписей против варшавского письма пяти партий, и при этом вы, тов. Дубчек, говорите, что вы не органйзовьшали эти подписи. Если верить вашим заявлениям, то тогда спрашивает­ся, а кто же организатор сбора подписей? Ваши утверждения, что вы не имеете отношения к организации подписей, не соот­ветствуют истинной правде. Вы накануне отъезда на настоящее совещание, 27 июля 1968 года, обращаясь по радио к народу, сделали следующее заявление: «Мы думаем о вашем доверии к нам. Я хочу вас заверить, что мы читаем те резолюции и письма, которые вы нам присылаете и в них единодушно поддерживаете нас. Я заверяю вас, что будем поступать так, чтобы мы могли с чистой совестью встретиться и говорить с вами, ведь мы должны защищать вас. Уважаемые друзья! Ваше доверие дало нам мандат на защиту интересов рабочих, крестьян, интеллигенции...» И это сказано накануне совещания. Спрашивается, от кого вы собираетесь защищать свой народ? Вы говорите о поддержке вас всем народом. Но мы располагаем и другими данными. В вашем же народе высказьюаются недоу­мение и возмущение по поводу «акций» сбора подписей. Народ запугивают, говорят, «не подпишешь — попадешь в «консерва­торы» со всеми вытекающими последствиями от этого опреде­ления». Во всем вашем выступлении вы, тов. Дубчек, старались вбить клин, поссорить нас с братскими партиями, подписавшими варшавское письмо. Не случайно у вас бытует «теория зонти­ка» — вы, мол, советские, должны нас прикрыть от нападок Польши и ГДР. Разве это партийная постановка вопроса? И при этом вы говорите, что вы интернационалисты. Правда, в вашем выступлении говорится, что вы выполняете свой интернацио­нальный долг, оказываете помощь Вьетнаму. А как же могло быть по-другому? Не может же Советский Союз нести все эти непомерные тяжести! Вы заявляете, что владеете положением, при этом желаемое явно выдаете за действительное, Неу,^ видно, надобности еще раз говорить о средствах массоври ин­формации, которые почти полностью находятся в руках наших противников. По всем ,^1}[риз1|а1^^м видно, что, вы утрачиваете марксистско-ленинский !.|сурс. «2000 слов» — это ведь просто контрреволющюнное «сочинение», и оно сотшши тысяч издает­ся у вас, а через сдещхалд^ныё каналы засылается к цам на Украину. Разве вы не знаете об этих изданиях? И вы говорите, что владеете положением. Как тогда все это понимать?

От вас идет разгул шовинизма, нащюнализма. Ваши «писа­ки» дошли до того, что в своих листовках требуют пересмотра границ, высказывают претензии на закарпатс1ше земли. И это делается членами КПД в научных и учебных заведениях. Как это понимать? Контрреволюция или реванши;^м? И с чьего голоса все это подается?

Я участник Дрезденского совещания и могу сопоставить, что за это время изменилось в вашем поведении. Заверения, некото­рые признания, обещания — все осталось то же, что и было сказано в Дрездене. Только положение в КПЧ и стране не только не улучшилось, а гораздо осложнилрсь. Выступления тт. Дубчека и Черника пбчти ничем не отличаются от дрезден­ских, только они стали более развязными. Правые используют ваше примиренчество, могут окончательно овладеть массами, и ваша же «общественность» вас и выбросит за борт. Вы можете строго ответить перед историей и народом за свои действия, за отход от принципов марксизма-ленинизма. Това­рищ Дубчек и Черник нас убеждают: «Нет ничего страшного. Вы нам верьте, не бойтесь». Что можно сказать на это? Да для вас самих самое страшное и трагичное то, что вы сами все больше и больше не верите этому. Даете свободу, основание и возможность действовать контрреволюционным и империали­стическим силам. Империалистические круги спят и видят наши раздоры. Киссинджер заявил: «КПЧ должна стать незаживаю­щей раной на теле Советского Союза». Вот в чем истинное намерение империалистов. Это надо вам всем помнить, в осо­бенности тов. Кригелю». (Здесь Кригель не выдержал и подал голос: «А почему мне? И вообще почему вы, тов. Шелест, все время смотрите на меня?») Я ответил довольно спокойно: «Вы сами хорошо знаете, тов. Кригель, все, о чем здесь идет речь». И продолжал: «Надо помнить всем, в особенности господам империалистам, что тело Советского Союза здоровое. Если же понадобится, наш народ, партия имеют все возможности и необ­ходимые средства излечить рану, вплоть до операционного вмешательства. Товарищи, подумайте, куда вы идете, чем все это может закончиться. Все это может быть трагично для народа. Тов. Дубчек, поймите, если вас буржуазная идеология использует как знамя борьбы против марксистско-ленинской идеологии, сравнивают вас с Масариком^^г^ то кому вы служите? Римско-католическая церковь служит молебны за ваши успехи и здоровье. А ведь известно, что; если враг тебя хвалит, ищи свою ошибку, где и когда ты ее совершил. Не самолюбуйтесь, ибо это может быть мыльным пузырем, закатом политической карьеры, а главное, могут быть большие политические и эконо­мические издержки для вашей страны и для КПЧ».

Мое выступление произвело сильное впечатление, вызвало даже какую-то растерянность среди чехословаков и явилось для них неожиданным. Дубчек сразу же после моего выступления взял слово и заявил, что моя речь имеет тон обвинения КПЧ. «Также неверно,— сказал он,— что мы отходим от марксизма- ленинизма. Листовки по Закарпатской области — это случайное дело, может, это делают случайные люди, ничего общего не имеющие с политикой КПЧ».

Смрковский (сразу же после моего выступления буквально побежал в свой вагон, оттуда связался с Прагой и передал корреспондентам и своим единомышленникам, что самое резкое выступление — Шелеста, и оно бьет в самое сердце). Чув­ствовалось, что мое выступление не на шутку растревожило чехов. Многие чехословацкие товарищи подходили ко мне и го­ворили, что выступление несколько резковатое, но в своей основе правдивое и правильное.

Брежнев моего выступления не слыхал, но я надеюсь, что ему передали и содержание, и реакцию на него чехословаков. Отношение Брежнева к моему выступлению осталось мне неиз­вестным. Но весь состав нашей делегации его одобрил.

Все наши товарищи целиком и полностью разделяли форму, тон и содержание моего выступления. Сам же я считал, что терять нам нечего. От этого совещания мы не приобрели ничего, а больше потеряли, потому что чехословацкое руковод­ство выступило чуть ли не обвинителем и победителем. Я ре­шил все высказать открьгго, все, что знал о них, что думал, и то, что отвечало действительной обстановке в КПЧ и стране.

Суслов, который замещал Брежнева во время его «болезни», после моего выступления и оценки его Дубчеком просто расте­рялся, струсил, доложил все Брежневу и, как мне говорили, считал, что надо бы пойти несколько на смягчение. Суслов даже рекомендовал мне за резкость принести извинение чехам. Я категорически отказался от такой позорной и трусливой «миссии». Тогда Суслов «нашел форму примирения» — вечеромпойти в состав к чехам на «кружку пива». Я тоже отказался идти, но за мной пришли чехословаки, Биляк и Кольдер, и я согласился пойти на эту «кру^у пива». Это было позорное для нас «примирение», искусственно созданное, игпритяа^шее'за уши без нужды и необходимости. Все это были выкрутасы, политиканство Суслова. Хотя и вьшили не только по кружке пива, но никакого ,откровенного|шгов(0ра не состоялось, да его и не могло быть. В разгар этой «дружеской» встречи и «прими­рения» ко мне за столик (встре^ бьша в вагоне-ресторане) подсел Ю. Смрковский^ уже будучи в хорошем подпитии, после «кружки пива», он по-дружески хлдлщул меня по плечу ладонью и сказал: «Тов. Шелест, а ты пр^шщьцо выстухвдл, может быть, кое-что и обострил, но ведь правильцо;. У нас иет руководителя. ^ Дубчек — это не руководитель, это дерьмр. Нам надо другого руководителя, сильного, волевого». И в этом 1проявилась Оррьба за власть в чехословацком руководстве. Я. об этом эпизоде' беседы моей со Смрковским за «кружкой пира» расеказа;? Бреж­неву, Подгорному и Косыгину. Поздно вечером после «прими­рения» мы возвратились на свою террнторщо;

Всей делегацией собрались в вагоие у Брежнева. Тот совсем" разбитый, немощный, растерянный. Обсуждаем вопрос, как же быть дальше. Ведь ясно, что совей^ание в Чиерне-над-Тисой не удалось. Ничего хорошего, кроме обострения с Чехословакией,; оно не принесло. Чехи чувствуют себя победителями. Правда, хорошо то, что мы окончательно убедились в занижаемой позиции чехословацким «руководством» и выяснили тот раз­брод, который царит в Президиуме ЦК КПЧ. Но ведь совеща­ние не эти цели преследовало.

Со всей очевидностью встал вопрос, что надо собираться всем соцстранам, подписавшим варцювское письмо к чехослова­кам. Но когда собираться и где? Предлагали Москву и 1^в. Я даже дал задание подработать всС; вопросы, связанные с прие­мом всех делегаций в Киеве, и мы могли бй отлично принять; там все делегации. Но мы были почти уверены, что чехи не поедут к нам так же, как не поедут ц в другую страну. Возмож­но, поехали бы только в Венгри^б. Надо было ■ по поводу предстоящего совещания переговорить с руководителями По­льши, ГДР, Венгрии, Болгарии. Зд§с»> тоже могли быть некото­рые осложнения, в особенности со стороны Гомулки и Ульбрих-; та.

31 июля мы снова едем к чеХфл. На сей раз совещание проводим совершенно закрытое. Удален весь технический аппа­рат, секретари, стенографистки, переводчики, помощники. Пе-; ред открытием совещания «четверки» снова пошли на совеща-

ние. После длительного и бурного совещания «четверок» нако­нец началось закрытое совещание. Вопреки договоренности Дубчек пригласил на совещание своего помоищика. Острота всех'вопросов! была на пределе. И все же стороны договорились не прерывать отношений, попытаться еще раз встретиться со всеми партиями — участниками Варшавского совещания. Не давать никакого повода буржазной печати, внешнему миру для утверждений, что совещание в Чиерне-над-Тисой, по существу, зашло в тупик. По договоренности «четверок» и членов Полит­бюро ЦК КПСС и членов Президиума ЦК КПЧ на совещании выступил Брежнев. Выглядел он довольно серо, устало, плохо собой владел. Тут; очевидно, сказалось все: «болезнь» и неудача совещания.

Брежнев сказал следующее: «Мы собрались, чтобы решить все. вопросы, которые носят острый характер. Очевидно, за один раз их не решить, и нам придется еще раз собраться, ибо осталось много нерешенных вопросов. Нам надо дать сообще­ние для печати, что встреча состоится в Братиславе (в Слова­кии). Совещание будут продолжать шесть братских партий: Чехословакии, Польши, ГДР, Венгрии, Болгарии и Советского Союза. На этом совещании принять своеобразную декларащ1Ю, в которой отразить, что мы все верны Варшавскому Договору, принщшам марксизма-ленинизма, интернащюнальному долгу и другие вопросы. Этим документом мы продемонстрируем нашу сплоченность и силу перед империализмом, усилим безо­пасность в Европе. Но нам надо еще переговорить с братскими партиями, спросить их согласия, определить сроки совещания, но не затягивать, возможно, провести его в пятницу или суббо­ту — 2—3 августа.

Мы поставили некоторые условия, в том числе никаких претензий к выступлениям с обеих сторон. При этом чехосло­вацким товарищам надо взять в свои руки всю массовую пропа­ганду. Если вы этого не сделаете, то может возникнуть слож­ная, очень сложная ситуация. Принять меры к ликвидации всяких политических клубов. При переговорах с братскими партиями они могут спросить нас, а что изменилось в Чехосло­вакии после Варшавского совещания? Какая необходимость нам собираться снова? Мы надеемся, что чехословацкие товарищи примут все необходимые меры, чтобы совещание прошло хоро­шо, а все заверения и обещания не останутся одними словами. Вы должны принять все меры для укрепления единства в Прези­диуме ЦК КПЧ. Мы, со своей стороны, для наведения порядка и недопущения разгрома КПЧ и утраты социалистических за­воеваний в Чехословакии пойдем на все, на самые крайние меры».

Ультимативный, требовательный тон произвел на нас на всех, в том числе и на чехов, большое впечатление. Наконец-то Брежнев понял, по крайней мере заговорил об этом, и политика его заигрывания и лобызания с Дубчеком провалилась, нанеся огромный вред. Но общее впечатление оставалось дбвольно тяжелым. На этом совещание в Чиерне-над-Тисой и закончило с юю работу. Предстояла встреча в Братиславе; все же чехосло­ваки вынудили нас согласиться поехать на совещание к ним.

Мы возвратились на свою территорию. Состояние было просто гнетущее — неспокойнс^е, тревожноё. Еще было рано, где-то около 16.00. Я зашел в вагон к Брежневу и предложил ему поехать половить форель, немного отдохнуть и развеяться. Он был совсем подавлен, жаловался на головную боль, глотав! непрерывно какие-то таблетки и, сославшись на усталость, поехать отказался. Подгорный без Брежнева тоже не поехал. Я зашел в вагон к Косыгину и предложил поехать ему. Он дал согласие, и мы вместе с ним в одной машине поехали в горы. По дороге мы в лесах видели большое скопление разйых воинских подразделений и родов войск — танкистов, артиллеристов, ра­кетчиков, мотопехоту. Я был крайне удивлен, когда Косыгин задал мне вопрос: «А что это за войска?» Я ему сказал, что на обратном пути остановимся, поговорим с военными и вьысним, что к чему. Он заколебался: «А стоит ли?»

Приехали в хозяйство. Здесь все хорошо было орган^13овано: Косыгин поймал несколько штук форелей и остался очень доволен. Посидели с закарпатскими товарищами, поговорили. Косыгин интересовался всем, что есть в Закарпатской области. На обратном путц я воспользовался тем, что за рулем нашей машины был шофер из Киева Федя Нетещшй, который меня" обслуживает. Я ему просто сказал, чтобы он остановился у од­ного из воинских подразделений. Совершенно стихийно на ка- ком-то подковообразном, большой величины бруствере, собра­лось много солдат и офицеров-танкистов. Я представил Косьп'и^ на. Его очень хорошо и тепло встретили. В свою очередь, он попытался представить меня, но сразу же раздались возгласы^ «Мы знаем тов. Шелеста». Косыгин даже немного удивился этому, но тут ничего удивительного не было: я не один раз бывал в воинских частях, которые здесь проводили «маневры», а сами танкисты были призваны из резерва. Среди них механи­заторы из областей Украины, и я со многими встречался и даже знал лично.

Косыгин завязал разговор. Жалоб или просьб никаких, один вопрос: до чего договорились в Чиерне? Косыгин откровенно сказал, что переговоры были трудными и, по существу, ни до чего не договорились. Раздались полушутливые возгласы: «Ска-

ШП& нам, по каким вопросам не договорились, мы вам можем помочь». Мы тепло распростились и уехали. По дороге Косы­гин мне сказал: «А хорошо сделали, что остановились и побесе- дое^р с людьми отличное у них настороение>>. Мы приехали к составам, но ещё горел свет в вагоне Брежнева и Подгорного. Зашли к ним, показали наш улов. Рассказали, как съездили, какая была встреча с солдатами ипофщ^рами,; Брежнев и По­дгорный пожал елр,. что не поехади С ’Нами в горы немного развеяться и встретиться с военными.

, 1 августа 1968 года мы были на пограничной станции Чоп. Оттуда наш путь тежал на Братиславу. Мне приходится первый раз поездом ехать в Чехословакию. Будем проезжать малые |Татры — одно из красивейших мест Чехословацкой республики. Меня, кроме самого совещания братских партий, очень интере­сует встреча с В. Биляком и получение у даго нас интересующе­го «письма» — при одном из разговоров с^^Биляком в Чиерне он мне сказал, что письмо будет, н он,мне его передаст. В положи­тельные результаты братиславского совещания верится с боль­шим трудом. Хочется, чтобы был результат, но дело так далеко зашло, что уже ничему не веришь.

2 августа наш. состав прибыл в Братиславу. Встреча была строго официальная, даже холодная. Разместились в гостинице «Интурист» на окраине города, над Дунаем. Тут же будет цррходить и совещание. К вечеру 2 августа стали прибывать делегации других социалистических стран. А пока что мы зна­комимся с красивыми окрестностями, в особенности красив Дунай в этом месте. Словаки нам говорили, что мы находимся в 30 километрах от австрийской границы, и в ясную погоду хорошо виден австрийский пограничный город.

Поздно вечером я все же сумел встретиться и переговорить с В. Биляком. Все это было сделано с большой предосторожно- рью. Я Биляку напомнил, что мы ждем от него и его группы обещанного письма. Биляк при разговоре со мной был страшно взволнован и чем-то расстроен, но от своего обещания не отказывалця, только просил с этим вопросом повременить до завтрашнего дня. Причина такого решения Биляка мне не совсем была ясна. Я посоветовался со связным нашим Савчен­ко, работником КГБ, он знал, что я должен получить от Биляка письмо. Решили выждать время, дать немного времени Биляку црийти в себя, ведь шаг он делает ответственный и рискован­ный.

Ночь была тревожной. Наша делегация собралась в номере у Брежнева для обсуждения текущих вопросов, связанных с предстояпщм совещанием. Разговоры наши были скованны и осторожны. Мы понимали, что нас могут подслушивать, да в этом и не было никаких сомнений.

3 августа 1968 года. В 12.00 по московскому времени в Бра­тиславе открылось общее пленарное заседание делегащш шести сощ1алистических стран. Открыл совещание и сказал вступи­тельное слово Дубчек. Содержание его выступления. Он при­ветствует всех членов делегаций поименно во главе с руководи­телем делегащш. Благодарит четыре партии за то, что они с понимагаем отнеслись к предложению КПСС и КПЧ собрать­ся на это совещание в Братиславе. Совещание в Чиерне-над- Тисой не дало должных результатов, хотя и выяснило много вопросов, которые тоже надо решать. Мы придаем особое значение настоящему, братиславскому совещанию, на котором нам предстоит выработать единый план действий против импе­риалистических происков. Варшавский Договор и вьггекающие из него обязательства каждой страны в отдельности обязьюают нас быть на страже мира в Европе. Дубчек в своем выступлении затрагивает работу СЭВ и совершенствование его деятельности, одновременно говорит о том, что надо всячески развивать наши связи с мировой экономикой. «Мы все здесь присутствующие кровно заинтересованы в европейской безопасности и признаем все послевоенные границы, в том числе и, безусловно, границы ГДР. Мирное сосуществование, успешное проведение всех ак­ций международного коммунистического движения — в этом тоже наш общий интерес. КПЧ считает, что в международном коммунистическом движении необходимо перманентно прово­дить дискуссии между партиями». Дальше Дубчек говорит, ка­кую декларацию должно принять настоящее совещание. Этот вопрос вызвал острейшую дискуссию. Тогда Дубчек предложил составить комиссию в составе первых секретарей ЦК и предсе­дателей правительств от каждой делегации для выработки за­ключительного документа совещания. Предлагает также форму и содержание сообщения для печати о начавшемся совещаний в Братиславе.

Комиссия уходит на совещание, заседает при закрытых две­рях больше семи часов без перерьгоа. Мы, члены делегации, между собой ведем разговоры на разные темы, чувствуется напряженность. Меня не покидает мысль о встрече с Биляком.

К вечеру я все же встретился с Биляком, и мы с ним условились, что в 20.00 он заходит в общественный туалет, там должен к этому времени появиться и я, и он мне через нашего работника КГБ Савченко передаст письмо. Так и было. Мы встретились «случайно» в туалете, и Савченко мне незаметно, из рук в руки, передал конверт, в котором было долгожданное письмо. В нем излагалась обстановка в КПЧ и стране, разгул правых элементов, политический и моральный террор против коммунистов — людей, стоящих на правильных позициях. За­воевания социализма находятся под угрозой. В стране идет антисоветский разгул, экономика и политика Чехословакии полностью сориентированы на Запад. В стране очень тревож­ная и довольно сложная обстановка. В письме высказывается просьба, чтобы мы в случае надобности вмешались и прегради­ли путь контрреволюции, не допустили развязывания граждан­ской войны и кровопролития. Письмо подписали: Индра, Биляк, Кольдер, Барбирек, Капек, Риго, Пилер, Швестка,' Кофман, Ленарт, Штроугал. Надо было нам на этих людей и ориентиро­ваться, повести с ними активную работу, можно было бы при этом наверняка не допустить грубого одностороннего военного вмешательства в чехословацкие дела. Пусть бы чехи сами решали все вопросы без нашей помош^и, можно было бы рас­пределить так обязанности сформированного руководства рес­публики и КПЧ:

Индра — Первый секретарь ЦК КПЧ,

Биляк — Предсовмина ЧССР,

Кольдер — Председатель Народного фронта,

Свобода — Президент ЧССР.

Но, к сожалению, работать с ними никто не работал. Бреж­нев витал в «облаках» большой стратегии и политики. В то же время он смертельно боялся Гомулки и Ульбрихта.

О содержании полученного мной письма никто не знал, кроме меня и его авторов. Наконец комиссия закончила свою работу, появился Брежнев, я подошел к нему и сказал: «Леонид Ильич! У меня есть хорошие новости». Он как-то насторожил­ся, но я поспешил сказать ему, что получил письмо от Бил яка, и тут же передал это письмо ему. Он его взял трясущимися руками, бледный, совсем растерянный, даже, больше того, потрясенный. Ведь он теперь перед Гомулкой и Ульбрихтом может выглядеть «героем»: он получил от «здоровых сил» письмо, которое дает право более свободно действовать, а это в то время многое значило. При вручении письма Брежневу он поблагодарил меня, сказал: «Спасибо тебе, Петро, мы этого не забудем». Понимай как хочешь, что не забудут? И действитель­но, Брежнев меня «не забыл« — при первой же возможности избавился от лишнего свидетеля и активного участника всех дел с Чехословакией.

Поздно вечером возобновилось пленарное заседание нашего 13-329 385 совещания. На нем обсуждались вопросы, выработанные комис­сией. После зачтения текста заявления, некоторых поправок и замечаний текст принимается.

Брежнев зачитывает коммюнике об окончании совещания в Братиславе. По установившейся традиции, чехи предложили выработанное заявление подписать в ратуше — согласились.

Все делегащ1и поехали в центр города в ратушу. Перед ратушей большая площадь, зажатая со всех сторон строениями, а сам подъезд к ратуше по узкой улочке. На площади к нашему приезду собралось очень много людей. В торжественной обста­новке, при юпитерах, многочисленных фоторепортерах и кор­респондентах подписывается всеми членами делегаций письмо- заявление. От имени соцстран с краткой речью выступил Бреж­нев. Затем Дубчек благодарит за все, отдает должное принято­му документу.

Итак, подписан еще один «документ», но что он даст кон­кретного — никто вразумительно не может сказать. Все делега­ции вышли на балкон ратуши — на площади собралось уже очень много народа, буквально вся площадь запружена, стоит невообразимый шум, гам, возгласы, и не поймешь, то ли одобрения, то ли негодования и возмущения. Но в общем было довольно неопределенно и неприятно. Уезжаем на прием, кото­рый устраивают чехи в каком-то парке. Я уже сейчас не помню, как получилось, но я оказался в одной машине с Брежневым и Дубчеком. Нашу машину буквально зажали и оттеснили на тротуар, проехать не было никакой возможности. Пришлось основательно поработать охране, чтобы освободить проезд. Мы еще не успели покинуть площадь, как там открылся митинг с речами и возгласами. Смрковский с балкона ратуши произно­сит какую-то «зажигательную» речь, толпа буквально беснует­ся — речь идет вразрез только что принятому и подписанному документу. Брежнев спросил Дубчека, что происходит на пло­щади, кто это выступает? Дубчек ответил, что он не знает, но, прислушавшись к речи и манере, а также голосу, сказал, что это выступает Смрковский. Последовал вопрос Брежнева: «А что, он был уполномочен выступать?» — «Нет, его никто не уполномочивал выступать,— тут же сказал Дубчек,— вот так у нас все и делается». Все это производило удручающее впечат­ление хаоса, неразберихи и политического разброда. Впослед­ствии, когда Смрковского спросили, что он делал на площади, он невозмутимо ответил: «Поздравил соотечественников». С чем и как — не распространялся.

Прием был в каком-то парке возле старого дворца. Поздний вечер, почти ночь. Довольно неуютно, холодно. Многие делега­ции, даже не выдержав протокольного времени, покинули этот прием. Наша делегация была до самого конца. Несмотря на то, что многие члены делегации настаивали на том, чтобы уехать пораньше, Брежнев, подвыпивши, начал «философствовать» с Дубчеком и Смрковским. Наконец настало долгожданное время, и мы с приема поехали прямо в свои вагоны. Чехи нас провожали тоже не очень «горячо», но чувствовалось, что с большим «удовлетворением и облегчением», что наконец от нас избавцлись.

5 августа в 2 часа ночи состав прибыл в Киев, меня вышли провожать Брежнев, Косыгин, Подгорный, мы тепло прости­лись, и они последовали на Москву. На вокзале меня встречали Ирина и Боря, все хорошо, только я устал просто чертовски и на работу поехал только к 18.00.

После Братиславского совещания положение в Чехослова­кии, в мире и в особенности в Европе еще больше обострилось. Пошли нападки на нашу страну, партию, с разнообразными эпитетами: «Советский Союз сохранил полицейский режим, как это было при царе в России», «Мы победим Москву техниче­ским нокаутом», «Когда нам будет очень плохо, маршал Тито нам поможет», «Тито — свобода, гордость народа», «Если вы­держали 20 лет, то эти дни выдержим». Так говорили правые, так трубила почти вся пресса, радио, телевидение.

А вот что говорили политические деятели. Смрковский: «Братиславская встреча подтвердила правильность нашего пути, мы здесь защитили суверенитет нашей страны, нашей партии. Мы сказали свое твердое слово о невмешательстве в наши внутренние дела и предотвратили раскол между другими социалистическими странами. КПЧ и правительство будут те­перь стараться по собственной инициативе к сближению с Югос­лавией и Румынией». Цисарж: «В результате братиславского заявления мы, наша партия получили время и простор для выполнения своих намерений».

В поддержку Дубчека выпускаются специальцые значки и медали «Дубчек-клуб». Вся чехословацкая печать после крат­ковременного перерыва с новой силой развернула антисовет­ские выступления. Определенные термины в политическом язы­ке определяют уровень, направленность и «качество» неизмен­ных нападок в печати на Варшавское совещание пяти партий. Идет демагогия вроде: «Тезис о едином мировоззрении — непо­колебимая верность марксизму-ленинизму — не может устра­нить противоречий», «Требуем двустороннего соглашения ЧССР — Югославия против любого нападения», «Чехословакиядолжна выплатить большой долг», «Тито — это герой, наш единственный друг и союзник».

Намечается организация «малой Антанты» в составе Чехос­ловакии, Югославии, Румынии. Снова эти мысли оживают. Хотя официально об этом молчат (ведь все-тиаки опасно от­крыто об этом говорить), но радио Чехословакии объявило, что народ выдвигает идею о создании «малой Антанты» и заключе­нии договора о взаимной помощи при любой агрессии. Чехосло­вакия хочет играть роль посредника между Москвой, Бухаре­стом и Белградом. В печати раскрываются все подробности и детали закрытых переговоров в Чиерне-над-Тисой и Братис­лаве. Из Чехословакии наши друзья нас предупреждают, предо­стерегают, что Дубчек с нами, вернее говоря, с Брежневым, играет в «кошки-мышки» до съезда, который будет означать победу правых. Вот теперь Брежнев своими действиями создал такую ситуацию, что действительно для сохранения социализма в Чехословакии остается только один путь ~ ввод советских войск. Вот до чего довел гнилой либерализм, политическое сюсюканье, верхоглядство Брежнева! Правые вне партии сбло­кировались с правыми в партии. Черник заявил: «Нашу полити­ку мы защитили, никто не проиграл, никто не выиграл, все осталось по-старому».

Идет организованное обвинение против Биляка — его обви­няют в деформации прошлого, задержке демократизации в Сло­вакии, в торможении федерализации страны. Против него в Словакии выступает группа правых, и среди них не послед­нюю роль играет Г. Гусак.

На одном из заседаний Президиума ЦК КПЧ (Словакия) он заявил: «В Праге носит разнузданный характер деятельность контрреволюции». Перед зданием ЦК КПЧ собралась толпа в 500—600 человек, бросали камни в окна здания ЦК и орали: «Свиньи, убирайтесь вон!» В Праге открыто собираются подпи­си о роспуске КПЧ. Правые умышленно раздувают культ лич­ности Дубчека и под этим покровом творят свои дела. Ясно, что нам надо для решения всех сложных вопросов иметь хладнокро­вие, но не равнодушие, и тем более безразличие. Надо всегда понимать, что могут быть одинаковые преступления, но нет одинаковых преступников.

5--10 августа 1968 года. За время отсутствия накопилось много срочных вопросов. Разбирал почту, ее очень много, проинформировал членов Политбюро ЦК КПУ о прошедших совещаниях в Чиерне-над-Тисой и Братиславе.

Пришлось подробно разбираться с письмом Костерчука, директора Черниговского пединститута. Костерчук открыто высказывает свое несогласие с нашими действиями по отноше­нию к Чехословакии. Вопрос непростой, коммунист высказыва­ет свое мнение, и оно расходится с нашими действиями. Можно все это «заглушить» одним окриком, но какая от этого будет польза? Посоветовался по этому вопросу с Капитоновым.

Переговорил с Цукановым, помощником Брежнева, по по­воду отпуска, он ответил, что обстановка довольно сложная, и Брежнев не знает, как ему быть. «Но если и поедете в отпуск, то дней через 5—6. Очевидно, вам всем придется собраться в Крыму».

По просьбе комсомольцев 20-х годов, с которыми в свое время работал, состоялась встреча. Я принял в ЦК КПУ тт. Шостака С. И., Мырленко А. И., Старунского Е. Ф. Хоро­шо и откровенно обо всем поговорили по многим вопросам. Решили вопрос о проведении III слета ветеранов комсомола Изюмщины, посвященного 50-летию ВЛКСМ. Встреча прошла тепло, вспомнили совместную работу, старых товарищей, жи­вых и погибших от рук кулаков и бандитов, о борьбе с банди­тизмом в ЧОНе. Да немало потерь понесла бывшая комсомолия и в ходе Великой Отечественной войны.

Кальченко и Лутак докладывали мне расчеты по хлебофу­ражному балансу, дела складываются неважно. Если выполнить план хлебосдачи в 617 миллионов пудов, то на нужды фуража останется всего 50—55% к потребности. Хлеб государству очень нужен, но и без зерна не получишь ни мяса, ни молока. А мяса повсеместно не хватает, много справедливых нареканий. Идет 51-я годовщина Октября, а мы, по существу, вдоволь еще свой народ и не накормили.

Международная обстановка такова, что нам коренным обра­зом надо усиливать нашу пропагандистскую и идеологическую работу. А это в значительной мере надо делать через средства массовой пропаганды, прежде всего через газеты, журналы, но увы! Наши «умники» идеологи, вроде известного Суслова, под предлогом нехватки бумаги и нерентабельности сокращают вы­пуск газет и журналов, а некоторые совсем закрывают. При­шлось писать письмо в ЦК КПСС, но оно попало к тому же «мудрецу» Суслову, а это можно считать, что вопрос канул.

Надо провести совещание журналистов республики. Высту­пить перед ними, рассказать о всей сложности международной ситуации и главным образом сосредоточить внимание на евро­пейских вопросах. Принять меры к усилению нашей контрпро­паганды. Все эти вопросы обсудил с Овчаренко и поручил ем> подготовить конкретные предложения.

10 августа вечером поездом выехал в Крым на отдых. Погода в Крыму стоит прекрасная, море чудесное. Толысо бы отдохнуть, но не тут-то было.

13—15 августа. Проводим совещание. Присутствуют: Бреж­нев, Подгорный, Косыгин, Суслов, Шелест, Пономарев, Щер- бицкий. Вопрос весьма важный — положение в Чехословакии обострилось до крайнего предела, видны грани гражданской войны в стране. Вопрос стоит так: «кто — кого» — либо пра­вые элементы, имея поддержку международной реакции, завер­шат свое черное дело, либо прогрессивные силы отразят прои­ски правых сил и отстоят дело социализма в Чехословакии.

КПЧ парализована, а государственный аппарат и весь строй на грани развала. Правые сильно активизировали свою деятель­ность.

16 августа. Обстановка складывалась так, что нам в Крыму нечего было делать, и мы все, за исключением Щербицкого, вылетели в Москву. Работал и там до поздней ночи 16 и весь день 17 августа. Чехословацкие руководители совершенно не владе­ют положением в стране и партии. Братиславское заявление пяти партий не выполняется, правые элементы и социал-демо­краты используют его в целях разжигания национализма и анти­советизма. Все напряжено, до крайнего предела. Если сейчас не принять самых крайних и крутых мер, можно развязать гра­жданскую войну в Чехословакии и потерять ее как социалисти­ческую страну, создать чрезвычайное положение в Европе, вплоть до крупных военных столкновений, а возможно, и вой­ны.

Не так легко было решиться пойти на крайние меры, но все уже упущено, и другого решения и выхода нет. Все понимаем, что этот шаг может быть чреват политическими и военными осложнениями.

18 августа в Москву прибыли делегации социалистических стран. С нашей стороны в совещании участвуют все члены Политбюро. Вопрос стоит уже конкретно: для спасения КПЧ, социалистической Чехословакии мы теперь вынуждены идти на самые крайние меры — вводить войска в Чехословакию. Если бы ситуация не была запущена, можно было обойтись без вторжения в Чехословакию.

о положении и состоянии дел в Чехословакии информацию делает Брежнев. На первых порах стоял вопрос, что Советский Союз вводит только свои войска. Все же пришли к решению, что лучше будет, если в Чехословакию будут введены войска Варшавского Договора. Обсуждаются форма и тактика. Высту­пающие главы делегаций подчеркивают, что после Чиерны и Братиславы положение в Чехословакии еще больше осложни­лось, и надо теперь принимать крайние меры. Обсуждается вопрос, стоит ли вводить войска ГДР в Чехословакию, ведь это вызовет ассоциацию оккупации Чехословаг^и немцами. Уль­брихт настаивает на том, чтобы войска ГДР тоже приняли участие в этой варшавской операции. «Ведь мы тоже входим в Варшавский Договор»,— говорит Ульбрихт.

Выступление Гомулки. «Мы согласны со всеми мероприя­тиями, ибо исчерпаны все способы, а в свое время мы не сделали правильных вьшодов. Что касается обращения к чехос­ловацкому народу и правительству, то у меня есть сомнение, нужно ли это делать сейчас и всем пяти странам. Да и не это сейчас главное. Об этом нам надо было думать раньше. К тому же документ составлен очень длинный и написан каким-то тяжелым суконным языком. Его надо основательно отредакти­ровать, сократить и отшлифовать. Возможно, его нужно выпу­стить спустя 2—3 дня после ввода войск. Нам надо создать комиссию для координации политических акций, организовать охрану здоровых сил, и в первую очередь подписавших письмо. Составить письмо-обращение к армии Чехословакии, чтобы избежать излишнего кровопролития».

Выступление Ульбрихта. «Данная Брежневым оценка со­стояния дел в Чехословакии правильная. Мы благодарим По­литбюро ЦК КПСС за проделанную работу и выработку меро­приятий». Далее Ульбрихт говорит, что он, будучи в Карловых Варах на лечении, встречался с руководством КПЧ. «И я убе­дился, что Дубчек не хочет выполнять взятые обязательства в Чиерне и Братиславе. Идеология Дубчека — правая. Дуб- чек — это смесь социал-демократа и «швейковщины». Теперь, когда время упущено, надо учитьшать, что многие хорошие силы тоже подверглись правому влиянию или ушли к ним, видя нашу в прошлом никчемную игру с Дубчеком. Нам надо снова много работать с людьми, и здоровые силы, если они еще сохранились, должны разработать свой план действий, привлечь на свою сторону рабочий класс. Мы им должны в этом помочь!»

Выступление Живкова. «Мы полностью поддерживаем все мероприятия и будем всеми средствами участвовать в защите социалистических завоеваний в Чехословакии. Мы, наконец, видим мужество и решимость Политбюро ЦК КПСС. Документ подготовлен хорошо. ПолЬжёние, которое слолштся в Чехосло­вакии после ввода войск, поставило перед нами новые пробле­мы»:

Выступление Кадара. «Согласен с оценкой Политбюро ЦК КПСС политического положения в Чехословакии. Очевидно, что все проводимые мероприятия оказались недостаточно эффективными для нормализации положения дел в КПЧ и стра­не. По согласованию с советским руководством у меня еще были контакты с Дубчеком. Разговор был безрезультатный. Он отошел еще дальше вправо. Нам надо здраво оценить здоровые силы, поддержать их в такой форме, в какой они просят. Выполнить их просьбу о военной помощи. Мы считаем, что политические средства со старым руководством исчерпаны и другого пути у нас нет».

Выступление Брежнева. Он благодарит за единую оценку положения в Чехословакии, за единство в предстоящих действи­ях. Призвал к тому, чтобы совместно доработать документ- обращение к чехословацкому народу. Подготовить информа­цию для всех братских партий (кроме Югославии, Румынии, Китая и Кореи) о предстоящей акции, вернее говоря, сообще­ние братским партиям послать после свершившегося факта. Отработать правительственные сообщения пяти стран о собы­тиях в Чехословакии и о вынужденных военных акциях: Каждая страна публикует свои сообщения в печати.

Определили, каким количеством и родом войск участвует каждая страна. Общее руководство всеми операциями войск поручено осуществлять штабу войск Варшавского Договора. Все вопросы с братскими партиями — Польшей, ГДР, Венгри­ей, Болгарией — были обсуждены и единодушно приняты, даже несколько на подъеме, но это был чисто нервозный подъем.

19 августа. 10 часов утра. Началось заседание Политбюро ЦК КПСС. На первую часть были приглашены все первые секретари ЦК нацкомпартий, председатели Совминов и предсе­датели Президиумов Верховных Советов республик. Их проин­формировали о политическом положении в Чехословакии и в пределах допустимого — о наших возможных мерах и акци­ях. Обязали еще больше усилить организаторскую и политиче­скую работу на промышленных предприятиях, в колхозах и сов­хозах, в учреждениях, учебных заведениях, среди всего населе­ния. Проявить больше бдительности во всех отношениях. Все приглашенные из республик в тот же день вылетели к себе домой. Политбюро всем составом продолжает заседать. Обсу­ждаются уже конкретные вопросы политических и военных акций. Много было разговоров, категоричности, туманности и даже темноты со стороны Брежнева. Военные развесили на стенках карты всей предстоящей операции, детально, глубоко со знанием дела доложили оперативную обстановку — направ­ление ударов и захват плацдармов. Чувствовалось, что военные товарищи хорошо владеют обстановкой и положением дел. Докладывали министр обороны маршал Гречко и начальник Генерального штаба Захаров.

Но было немало и НО! К этому времени ФРГ на ^’ранице с Чехословакией было сконцентрировано много войск НАТО: они тоже проводили маневры. Как они себя поведут во время нашей операции, никто ни за что не мог поручиться. Второй немаловажный вопрос: как отреагирует на наше вступление в страну чехословацкая армия, по крайней мере ее отдельные подразделения. Если чехословацкая армия окажет сопротивле­ние — это уже крупное кровопролитие, гибель людей двух социалистических стран. При такой ситуации не исключено вмешательство войск НАТО, а это уже крупный военный кон­фликт, а возможно, и война в Европе. Этот вопрос не мог не тревожить всех нас.

Наконец, политический и организационный вопрос. Войдут наши войска в Чехословакию, а дальше что? Ведь войска вступают в страну без согласия правительства и руководства КПЧ. Ожидать, что теперешнее руководство страны и КПЧ положительно отнесется к этой акции, это больше чем полити­ческая наивность. На кого же опереться внутри страны? Тоже вопрос совершенно неясен, больше того, он просто темный. Брежнев до крайности нервничал, осунулся, бросался из одной крайности в другую — и ничего конкретного. Вместо того, чтобы работать над главными вопросами политического реше­ния в Чехословакии в связи с нашей военной акцией, он давал «ценные указания» военным по чисто стратегическим, тактиче­ским вопросам. Видите ли, объявился новый военный «стратег и тактик» — смешно было смотреть на все это и слушать эти «указания». Смешно, но вместе с этим печально и грустно. А было такое состояние, что никто не мог ясно себе предста­вить, как может повернуться дело.

Чтобы хотя бы как-то исключить возможное сопротивление со стороны чехословацких войск, было поручено Гречко лично переговорить с министром обороны Чехословакии генералом Дзуром. Гречко переговорил по «дружески» с Дзуром накануне вступления наших войск на территорию Чехословакии. Гречко

Дзуру сказал, что если со стороны чехословацкой армии при [ем вступлении последует хоть один выстрел, то он, Дзур, за это шловой ответит, и больше того — заявил, что тот будет висеть на первом дереве.

И все же накануне нашей операции Брежнев позвонил Л. Свободе и просил его с пониманием отнестись к нашей акции, дать указание войскам не оказывать сопротивления. Это, конечно, в первую очередь и исключило столкновение нашей и чехословацкой армий, а следовательно, предотвратило вмеша­тельство войск НАТО. Но все же оставалось НО! Если наши противники узнают колебания, опасения и замешательство наше, то они могут воспользоваться этим и нанести упреждаю­щий удар, по крайней мере сорвать наши замыслы, а это уже был бы громадный скандал. Политический вопрос, на кого же нам опереться в Чехословакии, так и остался нерешенным, и это впоследствии может вызвать большие осложнения и труд­ности даже для нашей армии.

Всю ночь с 20 на 21 августа находился на работе в ЦК КПУ, следил за развитием событий.

21 августа. В 00 часов объединенные вооруженные силы Варшавского Договора пяти стран вошли на территорию Чехос­ловакии. В 4 часа утра уже были в Братиславе, Кошице, Остраве. В 8 часов утра — в 20 километрах от Праги. В это же время в предместьях Праги был выброшен крупный воздушный десант с боевой техникой, артиллерией, бронетранспортерами, легкими танками и машинами боевой пехоты.

В 7 часов 50 минут было передано заявление ТАСС о вступ­лении союзных войск на территорию Чехословакии.

В 8 часов утра получено информационное сообщение для членов ЦК КПСС, секретарей нацкомпартий, крайкомов и об­комов от Политбюро ЦК КПСС о вступлении наших войск на территорию Чехословакии. Стало известно, что чехословацкой армии не поступало указаний об оказании сопротивления.

В 9 часов утра начали поступать из областей сообщения, что везде все спокойно. Такая же информация поступила от Голов- ченко (МВД) и Никитченко (КГБ). Но окончательные выводы о полном спокойствии у нас и в Чехословакии делать было еще рано и опрометчиво. Кое-кто, и в первую очередь Брежнев, полагал, что с вводом войск положение в Чехбсловакии «норма­лизуется» — это было политической иллюзией и чрезмерной самонадеянностью. Предстояла еще большая и сложная борьба. Ведь ясно, что руководящий новый центр в Чехословакии мы не сумели создать, и в этом первейшая вина Брежнева. Он полагал­ся на авось, хотя его неоднократно предупреждали и некоторые члены Политбюро ЦК КПСС, а также в особенности Гомулка и Ульбрихт, что в Чехословакии надо готовить из здоровых сил руководство страны и партии.

В середине дня переговорил с Л. Брежневым. Доложил ему, что из докладов секретарей обкомов, органов информации и ад­министративных органов обстановка на местах спокойная. Реак­ция населения и в войсках военных округов, и Черноморского флота положительная на нашу акцию. По радиоперехватам замечено, что в Праге, Братиславе, Будапеште, Бухаресте, Белграде создается мнение о всяческой поддержке Дубчека, Черника, Свободы. Румынское и югославское радио раздражен­но злобствуют по поводу вторжения войск Варшавского Догово­ра в Чехословакию. По сообщениям из Закарпатской и Черно­вицкой областей видно, как истерично вопит Н. Чаушеску. Чехословацкие специалисты, находящиеся в Донбассе — в Гор­ловке и Макеевке — на монтаже оборудования, сегодня с утра не вышли на работу: звонят в Москву, в свое посольство, выясняют обстановку.

В приемную ЦК КПУ позвонил какой-то молодой человек, назвался студентом Киевского университета и заявил: «Передай­те тов. Шелесту, что мы не верим в правдивость материалов, изложенных в «Правде» по поводу Чехословакии. Мы, молодежь страны, сделаем то, что сделала молодежь Чехословакии. Мы не согласны с тем, что наши войска вторглись в Чехословакию».

Мы перехватили выступление Чаушеску по радио в Бухаре­сте в связи со вступлением наших войск в Чехословакию. Очень «паскудное», но довольно воинственное, разжигающее полити­ческие страсти выступление. Румьшия организовывает «народ­ную гвардию», вооружает рабочих, усиливает пограничные за­ставы и посты. В пограничных районах Румьшии и Украины создается во взаимоотношениях большое напряжение. Брежнев попросил написать информацию в ЦК КПСС. Вьшолнил поруче­ние.

22 августа 1968 года. Из Москвы мне в Киев позвонил

А. Кириленко, по поручению руководства, как он сказал, проин­формировал меня о положении дел в Чехословакии. Правые действуют организованно и продуманно. Работает против нас несколько передвижных радиостанций, пока что мы их не можем запеленговать и обезвредить. Две радиостанции нами сожжены, но за них был настоящий бой.

Плохо обстоит дело с Пленумом ЦК КПЧ и Национальным собранием: они осудили наши действия и ввод войск. Мы хотим выйти на прямую связь с Дубчеком и Черником, но что из этого получится, толком никто не может сказать. После вступления союзнических войск Дубчек, Черник, Смрковский, Кригель, Шпачек, Млынарж, Славик, по существу, предали интересы КПЧ, интересы чехословацкого народа, международное комму­нистическое движение — был предпринят новый «авантюристи­ческий» шаг: с 20 на 21 августа Президиум ЦК КПЧ принял и опубликовал заявление, в котором критикуются действия Советского Союза и социалистических стран, войска которых участвуют в операции. Высказывается резкое несогласие с вво­дом войск и предъявляется требование немедленного их вывода.

Правые силы, прикрываясь решением и заявлением Прези­диума ЦК КПЧ, открыли широкую кампанию антисоветской истерии. С помощью средств массовой информации дезориенти­руют народ, сеют невероятную панику. Правительство, Нацио­нальное собрание и другие государственные и общественные организации, руководствуясь решением Президиума ЦК КПЧ и под давлением правых, тоже приняли документы с острым антисоветским содержанием. В это время за спиной ЦК КПЧ созван чрезвычайный съезд КПЧ. Правые рассчитывают захва­тить все ключевые позиции и объявить всестороннюю борьбу против Советского Союза, мобилизовать против нас не только внутренние, но и внешние антисоветские силы. Такова была информация со стороны Кириленко. Он ждал, что я скажу. Не дождавшись моего ответа, Кириленко добавил: «В Югославии происходят подобные действия, как и в Румынии. Итальянская, французская компартии открыто и резко заявили о своем несог­ласии с нашими действиями по Чехословакии».

Я высказал свое личное мнение, что для наведения «поряд­ка» и сохранения нашего политического престижа надо срочно создавать временное революционное правительство в Чехосло­вакии. Назначить перерегистрацию членов КПЧ и этим самым очиститься от правых элементов в КПЧ. Принять все меры для того, чтобы не допустить созыва чрезвычайного съезда КПЧ. Вся сложность обстановки указывает на неоправданную затяж­ку наших политических действий, организационной стороны дела. Тут проявилась несостоятельность, допущена медлитель­ность, трусость, игра в «большое миротворчество» — гнилой либерализм, и это все еще для нас скажется. Если военные выполнили блестяще операцию (о чем даже западные военные круги НАТО говорят, что они не ожидали столь организованно­го и быстрого передвижения русских войск — для них действи­тельно это было большой неожиданностью, и, может быть, это и сковало, парализовало их ответные действия), то политически ничего не сделано. Войска ввели, а положение обострилось? Кириленко молчит.

Наступило почти катастрофическое положение. Наши вой­ска в Чехословакии, а порядки там правых, антисоциалистиче­ских, антисоветских элементов. ЦК, правительство. Националь­ное собрание выступают против нас, наших действий, требуют немедленного вывода наших войск из страны. Подавлять все силой — чревато опасностью вызвать в стране гражданскую войну и возможное вмешательство войск НАТО. Оставаться там и бездействовать — значит обречь себя на позор, презре­ние, показать наше бессилие. Вот к такому острому, просто катастрофическому положению мы пришли, хотя и имеем силу. Это результат мягкотелого, неорганизованного действия, и в этом прежде всего был виноват Брежнев. Наши разведка и военные не могут определить, где собирается чрезвычайный съезд КИЧ, а следовательно, предпринять меры к его срыву. Поступает много писем в ЦК КПУ и ЦК КПСС, распространя­ются листовки, где поддерживается Чехословакия. Ползут слу­хи, что Брежнев снят с работы.

Туристы ГДР, Венгрии, Польши, находящиеся у нас, ведут себя вызывающе. В этих и других странах над нашими туриста­ми просто издеваются — провоцируют, унижают, ругают. За 21—22 августа в Чехословакии погибло наших солдат и офице­ров 20 человек, ранено 65, сожжено 10 танков, вертолет. Были случаи обстрела наших колонн и подразделений. Подпольные правые радиостанции продолжают действовать, выходят на связь с Западом, просят военной помощи. Наше промедление в принятии теперь уже каких-то чрезвычайных политических мер и организационных действий, может быть даже более ^ жестких, чревато большими осложнениями, и могут быть самые непредвиденные последствия.

Обстановка в Чехословакии чрезвычайно сложная. Несмо­тря на все принимаемые нами меры помешать созыву съезда, он прошел. И теперь именуется «Чрезвычайный Высочанский съезд КПЧ». На съезде избран ЦК и Президиум. В его составе Дубчек. От здоровых сил, в том числе и от тех, от которых получено письмо в Братиславе, в Президиум никто не вошел. Многие не попали и в состав ЦК КПЧ.

Наконец Брежнев «решился» — дал указание разведке и во­енным скрытым образом вывезти из Чехословакии, помимо их воли и желания, Дубчека, Черника, Смрковского, Кригеля, Шимона, Шпачека. Никитченко, председатель КГБ Украины, получил указание из КГБ СССР подготовить на 6—8 человек места изолирования (но не в тюрьме), обеспечить надлежащую охрану и безопасность, хорошее питание. Он обратился ко мне лично за советом где «их>> (кого, он не знал) разместить, так как «они» прибудут в Ужгород и там их временно, до особого указания, надо содержать. Я ему порекомендовал разместить в особняках специального назначения в горах под Ужгородом. Все 6 человек в разное время в бронетранспортерах были скрытно вывезены в Ужгород, а затем отдельно друг от друга, изолированно помещены в загородных особняках в Карпатах, местечке Каменец.

Дубчек и Черник во время их «транспортировки» уже на месте вели себя чрезвычайно нервозно, плакали, требовали объяснения, что с ними будет. Но кто и что им мог сказать? Смрковский и Кригель вели себя почти дерзко, вызывающе, заявляли протесты. Шпачек и Шимон — безразлично, испуган­но, но держались с достоинством.

В это время, когда проводилась операция «Каменец — Мо­сква», Высочанский правый центр ставил перед ^собой задачу: выработать законченную антисоветскую платформу. В ней со­держались ультимативные требования к КПСС, Советскому Союзу о невмешательстве в их дела и выводе войск. Открыто провозглашался разрыв с КПСС и другими партиями, участво­вавшими в Варшавском совещании и военных акциях. Требова­ли отлучить их от международного коммунистического и рабо­чего движения. Центральный орган (газета «Руде право») пол­ностью находится в руках правых и с 21 августа по 5 сентября печатал антисоветские провокационные статьи.

Чехословацкий вопрос превратился в узловой пункт антисо­ветской империалистической пропаганды. Шик и Гаек «уйолпо­мочили» себя защищать право Чехословакии в ООН^^з. Гаек в Совете Безопасности ООН выступил с резкой антисоветской речью. Таким образом, чехословацкий вопрос уже официально перерос в международный вопрос. Осложнения нарастали, да и не могло быть иначе — из страны скрытно вывезено к нам все руководство: Первый секретарь ЦК КПЧ Дубчек, Председа­тель Совмина ЧССР Черник, Председатель Национального соб­рания Смрковский и три человека из руководства ЦК КПЧ — Кригель, Шимон, Шпачек. По существу, вести можно было разговор только со Свободой, Президентом Чехословацкой рес­публики. И на него были все надежды. Только через него можно в какой-то мере разрядить просто катастрофическую обстановку. Разговор со Свободой состоялся. Он был далеко не легким, почти унизительным для нашей стороны.

23 августа в 22.00 из Ужгорода в Москву были доставлены все «политические заложники». Дубчека и Черника встречали на обычном «служебном» уровне. Наконец решился и вопрос официального представительства. Свобода дал согласие при­быть в Москву, но при условии, что он делегацию возьмет по своему усмотрению (но, конечно, с нашими «коррективами»). Свободу в Москве встречали с почетом, как подобает президен­ту.

В составе делегации Свободы были: Гусак, Биляк — по нашему настоянию, Индра, Пиллер, Дзур, Кучера. К ним в Мо­скве присоединились Дубчек, Черник, Смрковский и другие.

24 августа был на работе до 24.00, просматривал почту — устал чертовски. Переговорил с Кириленко. Он сообщил, что обстановка довольно сложная. Прибывшая чехословацкая деле­гация со Свободой и к ним присоединившиеся Дубчек и Черник все время горячо обсуждают сложившуюся обстановку в стране и КПЧ. Между ними происходят большие споры, ссоры, разног­ласия. На наиболее правильных, приемлемых для нас позициях стоят: Свобода, Биляк, Гусак. Вся делегация между собой перессорилась. Дубчек много пьет, впадает в истерию. Индра заболел — расстройство нервной системы и, очевидно, в пере­говорах участвовать не будет. А ведь на него могла быть основная «ставка» при формировании нового правительства и руководства КПЧ — этим положение еще более осложняется. Кригель категорически отказался участвовать в обсуждении каких бы то ни было вопросов и принятии документов. Он считает, что единственно правильный документ — это принятое заявление Президиума ЦК КПЧ. Смрковский тоже колеблется как «маятник», при этом сильно хитрит. Дубчек и Черник между собой окончательно поссорились, даже переругались.

25 августа. В воскресенье рано утром разговаривал с Бреж­невым, Кириленко, Андроповым, обстановка сложнейшая. В тот же день в 11.00 вылетел в Москву на «переговоры» с чехословацкой делегацией. 25-го из Праги в Москву еще прибыло «подкрепление» к чехословацкой делегации по просьбе Л. Свободы. Это были: Швестка, Риго, Барбирек, Якиш, Ле- нарт, Мльшарж. Таким образом, на переговорах из руководя­щего состава партии и правительства от чехов должны были участвовать 19 человек. Но было не так. Индра заболел. Криге- ля, ввиду его «особой» и довольно четкой позиции, непримири­мой и для нас неприемлемой, к переговорам не допустили. Больше того, изолировали от всей делегации.

25—27 августа 1968 года в Москве проходят «переговоры» с чехословаками. С нашей стороны в них участвуют все члены Политбюро ЦК КПСС. Если вообще ту «встречу» можно на­звать «переговорами», когда основное руководство КПЧ и пра­вительства было скрытно вывезено из Чехословакии и с приме­нением силы, то можно представить, насколько сложно прохо­дили эти «переговоры».

В это время в Словакии при активном участии уполномочен­ных Высочанского ЦК КПЧ — Водслоня, Грединовой, Садо­вского — правооппортунистические деятели Компартии Слова­кии Павлинда, Зрак, А. Тяжкий, Фальтьян, Гаренчар через представителей Братиславского горкома партии созвали чрез­вычайный съезд КПЧ. Все данные говорят о том, что ко всему этому прямо был причастен и Гусак. Съезд проходил в обста­новке националистической антисоветской атмосферы. Он цели­ком и полностью присоединился и поддержал решения Высо­чанского съезда. Съезд принял обращение к пяти компартиям, подписавшим варшавское письмо. В этом обращении высказы­валось несогласие со всеми положениями варшавского письма и было требование вьшода советских войск с территории Чехос­ловакии. Все это еще в большей мере нагнетало и накаляло политическую обстановку в Чехословакии. У нас это вызывало сильное беспокойство, и мы обратились к словацким товарищам с просьбой принять какие-то меры, чтобы съезд не принял окончательного решения. Гусак и Биляк несколько раз звонили в Братиславу и наконец добились того, что съезд прервал свою работу до 28 августа.

Наши «переговоры» с чехословаками продолжались. Доку­менты несколько раз переделывались, отрабатывались, уточня­лись, редактировались. В процессе обсуждения основного доку­мента — «Договора» — были большие дискуссии и просьбы с обеих сторон. Но нам «просить» было гораздо легче: наши войска находятся в Чехословакии, а все партийное и государ­ственное руководство ЧССР — в Москве и кое-кто, а именно Дубчек, Черник, Смрковский, Кригель, Шпачек и Шимон — на «особом» положении, в качестве политических заложников.

В документах наших «переговоров» надо было «узаконить» пребывание союзных войск на территории Чехословацкой рес­публики, официально констатировать, что в Чехословакии су­ществует контрреволюционная обстановка. Документ должен был зафиксировать и такие обязательства: чехословацкое руко­водство не на словах, а на деле в определенные сроки добьется нормализации положения в стране, очистит центральные пар­тийные и государственные органы от правых элементов, восста­новит руководящую роль КПЧ и авторитет государственной власти; ликвидирует все политические клубы, исключит все контрреволюционные элементы из политической жизни стра­ны; укрепит международные связи ЧССР с Советским Союзом и другими социалистическими странами-союзниками. Особое место в документе должен был занимать вопрос о союзнической верности Варшавскому Договору.

На четвертый день совещания был составлен совместный протокол. Он должен служить исходным пунктом для конструк­тивной работы и деятельности по нормализации положения дел в Чехословакии и взаимоотноплений между ЧССР и СССР и нашими партиями. На основе этого протокола должны были разрабатываться конкретные документы по разным вопросам и аспектам взаимоотношений между нашими странами и партия­ми.

Протокол подписали все участники совеш,ания с обеих сто­рон. Только Кригель отказался подписать этот «документ», несмотря на то, что к нему дважды обраш,ались — один раз возили протокол к Кригелю в его «резиденцию», а второй раз его привезли в Кремль, где проходило совещание. Он и там уже при всех отказался это сделать. Подходило к концу наше сове­щание. Постепенно улегались страсти, определялись отноше­ния, но до полного нормального взаимопонимания еще было очень далеко.

Весь состав Президиума ЦК КПЧ был приглашен в Москву с определенной целью. Мы намеревались сформировать новое правительство Чехословацкой республики, которое бы утвер­дил Президент Л. Свобода, а также определиться с руковод­ством ЦК КПЧ. Затем все это обнародовать, и пусть новые люди берут бразды правления страной и партией. Но предпола­гаемые «руководители» испугались, струсили, побоялись ответ­ственности за обстановку в стране и партии. Индра заболел ~ у него нервное расстройство, а на него делалась ставка как на первое лицо. Остальные «здоровые» силы просто растерялись. И все это было еще одним подтверждением и свидетельством тому, что мы глубоко серьезно и со знанием дела не работали над вопросом сплочения здоровых сил, а они сами далеко не былй готовы к ответственному и серьезному повороту дел.

Осложнило все это и еще то обстоятельство, что как-то на одном из заседаний Политбюро ЦК КПСС, когда обсуждался вопрос о чехословацких делах, Брежнев заявил: «Давайте сдела­ем так, чтобы я занимался в комплексе вопросами Чехослова­кии. Тем более что я изучил некоторые особенности страны и кадры. Если вы мне доверяете (сказал, он для красного словца), то я все буду делать, чтобы уладить все вопросы с Чехословакией». Как бывает у нас в таких случаях, почти все «завопили»: «Да! Правильно, Леонид Ильич!» На этом основа­нии Брежнев возомнил, что он действительно большой специа­лист по урегулированию политических вопросов в Чехослова­кии. Но ведь, кроме высокого о себе мнения, надо еще иметь понятие в вопросах, за которые ты берешься, умение прислуши­ваться к мнению других членов Политбюро ЦК КПСС. Одним словом, с общего попустительства, высокого самомнения и, безусловно, вины, в первую очередь самого Брежнева, не было подготовлено разумного предложения по созданию чехословац­кого нового руководства из среды здоровых сил.

Встал вопрос — как же быть? А другого выхода и не было, как возвратить в Чехословакию «политических» заложников в их прежнем качестве — Дубчека, Черника, Смрковского и других. Свобода, Биляк, Ленарт, Кольдер таким оборотом дела были до крайности обеспокоены. Они сами чувствовали и откровенно со мной говорили, что Дубчек и Черник неспособ­ны повести дело так, чтобы выполнить московский только что подписанный протокол. Биляк, Кольдер, Ленарт, Пиллер, Яшик и другие опасались того, что каким-то образом может раскрыться то, что они подписали письмо, и тогда им, конечно, не сдобровать — они попадают в число «изменников родины».

Стоял и другой очень серьезный вопрос. Силой вывезены из своей страны и находившиеся несколько дней в изоляции Дуб- чек, Черник, Смрковский, Кригель не могли так просто пере­жить и примириться с этим, нам простить. Да просто чисто по- человечески, из гордости такие поступки «друзей» так легко не проходят и не забываются. Может быть, не совсем применимо в данном случае, но ведь говорится: «Побежденный, даже про­щенный враг никогда не будет другом». Возвращение вывезен­ной «шестерки» в их прежнем положении ставит под большое сомнение выполнение московского протокола.

Чехословацкие представители стали собираться на родину.

В. Биляк подошел ко мне и попросил связать его по телефону с семьей — женой, сыном и дочерью, которые в это время находились в Киеве как «политические эмигранты». Просьба Биляка была удовлетворена. Он переговорил с семьей и, кроме того, передал через меня письмо своей жене. Кстати, о дочери Биляка. В разгар самых острых августовских событий его дочь находилась с туристической группой в Лондоне. Биляк меня попросил что-то предпринять, чтобы дочь вывезти на Украину к матери и брату. Меры были приняты — через соответствую­щие органы и каналы дочь Биляка была доставлена в Киев. За границей по поводу исчезновения дочери Биляка даже был поднят большой шум. Нам надо было продумать ответ и на эту реакцию.

Кригель ввиду его «особой» позиции почти все время нахо­дился в изоляции и, несмотря на неоднократные просьбы чехов, от подписи протокола отказался. С нашей стороны все это вызывало «негодование», но мы ничего сделать не могли, и Кригель вместе со всеми чехословаками возвращается в свою страну как «герой». Очевидно, это встревожило Брежнева, и он предложил не выпускать из Советского Союза Кригеля. Цо на каком оснований мы имеем право его задерживать? Этот вопрос никого не интересовал; было бы сказано, а исполнить есть кому. Если мы его задержим у себя на том основании, что он отказался подписать протокол, то Кригель в Чехословакии станет кумиром правых. Предложение Брежнева было более чем сомнительным. Но если смотреть объективно на поведение Кригеля, то оно вызывало уважение — это был мужественный поступок. А мужество есть мужество, оно покоряет любые сердца. Нет никакрхх оснований задерживать в нашей стране гражданина ЧССР, да это и было бы проявлением нашей трусости перед одним человеком, который высказал свое несог­ласие с нами. Чехословаки были встревожены таким возмож­ным «решением» в отношении Кригеля. Ко мне несколько раз подходили Свобода, Биляк, Черник и просили, чтобы я передал их просьбу об отпуске Кригеля на родину. Я их просьбу переда­вал Брежневу, но он в каком-то угаре мнимого успеха «Победы» над чехами и слушать об этом не хотел. Мне пришлось передать просьбу чехословаков Подгорному и Косыгину. Подгорный сра­зу понял несостоятельность решения о задержке у нас Кригеля, он сказал: «Что мы, сами хотйм из него сделать героя? Конеч­но, пусть уезжает вместе со всеми». Косыгин несколько коле­бался принимать такое решение. Все же посоветовались все втроем — Брежнев, Подгорный, Косыгин и в моем присутстврш решили отпустить Кригеля. Об этом решении я поставил в изве­стность Л. Свободу, он только и мог сказать: «Ну, что ж. Разумно».

Кригеля из его «резиденции» везли в закрытой машине на аэродром, и он не знал, куда его везут. Впоследствии он говорил: «Я думал, что меня отправляют пряМо в Сибирь, и я к этому был готов». Но Кригель улетел одним самолетом вместе со всеми чехословаками в Прагу.

Итак, закончился еще один очень тяжелый этап. Но все же ждать в ближайшее время каких-либо существенных перемен в Чехословакии было трудно. Брежнев находился в чрезвычай­но иллюзорном настроении, чувствовал себя «победителем» — все это политический мираж и самонадеянность. Все трудности еще впереди.

28— 29 августа продолжил свою работу съезд СКП (Словац­кой коммунистической партии). Гусака избрали Первым секре­тарем ЦК СКП, что, безусловно, состоялось на националисти­ческой волне. Нам надо быть настороже.

28 августа вечером возвратился в Киев, устал страшно, да и впечатление от всего, что происходило в Москве, осталось тягостное.

29— 30 августа. Переговорил с секретарями обкомов по теку­щим хозяйственным, организационным и политическим вопро­сам. В своей основе реакция населения по информациям секре­тарей на коммюнике по нашим переговорам с чехами в Москве положительная. Но в Киеве в двух местах и некоторых других городах республики появились листовки и надписи в обществен­ных местах против КПСС, Брежнева — за свободу слова, под­держку чехословацких событий и осуждение нашего военного вмешательства в чехословацкие дела и политическое давление на ростки нового в Чехословакии. Приняты меры к локализа­ции и розыску авторов листовок и надписей.

Имеет место, в частности в Крыму, Одессе, Ворошилов­граде, когда отдельные члены партии, беспартийные, даже в учебных заведениях высказывают свое несогласие с нашими акциями по Чехословакии. Это все должно нас настораживать.

1— 10 сентября состоялась встреча со студентами и профес­сорско-преподавательским составом Киевского университета имени Т. Г. Шевченко. Встреча проходила в актовом зале, было много студентов и преподавателей. Я всех поздравил с началом учебного года. Рассказал об обстановке и положении дел в стране и республике. Затронул вопросы международного положения — в частности, обстановку в Чехословакии. Ответил на заданные вопросы. Встреча прошла хорошо, эта встреча крайне необходима была.

На второй день после встречи я получил письмо ругательно­го, оскорбительного содержания по моему адресу. Почему, мол, я лезу к студентам, что я о Чехословакии говорил неправду, а по Союзу и республике приукрасил положение дел. Тон записки был не только дерзкий, но и оскорбительный не только для меня лично, но и для нашей системы. Мне было до боли обидно, неприятно — я немало времени находился под впечат­лением этой дерзости. Записка была написана на украинском языке, в стихотворной форме. Подпись: «Студенты слушали тебя».

Принял и обстоятельно беседовал с Тяжельниковым, первым секретарем ЦК ВЛКСМ, и первым секретарем ЦК ЛКСМУ Капто. Обсудили вопросы о мероприятиях совещания участни­ков Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной и боевой славы. Просили выступить на совеща­нии — дал согласие. Надо подготовиться мйнут на 20, не больше.

9 сентябрй. В Ужгороде состоялась встреча военных делега­ций Советского Союза и Чехословакии. Возглавляют делегации с нашей стороны А. Гречко, с чехословацкой Дзур. Совещание проходило в Мукачеве. Я дал указание Ильницкому уделить максимум внимания этому событию.

Ожидается приезд Живкова в Москву, он просит кредит в 300 тысяч валютных рублей. Экономика в Болгарии просто трещит. Живков совмещает посты Секретаря ЦК и Председателя Госу­дарственного совета. У нашего руководства котируется невысо­ко, сам по себе немного легкомысленный в политических вопро­сах и в хозяйстве разбирается очень слабо,

10 сентября. Поступил анонимный сигнал, что Серобаба, редактор газеты «Правда Украины», ведет себя интригански, пытается внести какой-то разлад в действия членов Политбюро ЦК КПУ. Из сигналов свидетельствует, что это импонирует Ляшко, так как Серобаба о нем много говорит как об идеальном «руководителе». Решил поговорить с обоими. Они чувствовали себя не совсем уверенно. Какой-то и где-то разговор по этому поводу был. Подло, чем занимаются люди. Вопрос идейности, добросовестности, порядочности и культуры руководящих ра­ботников — это первостепенный вопрос для нашего^торитета среди народа. К сожалению, среди партийных, советских руково­дящих кадров много просто «хлама и хамья», а бескультурье, интриганство и карьеризм часто просто процветают. Вот, не так давно Овчаренко, секретарь ЦК, жаловался на Ватченко, секре­таря Днепропетровского обкома партии, как на страшного гру­бияна, просто невоспитанного человека, высокомерного хама.

11— 16 сентября. В некоторых газетах и журналах пошла «атака» на Олега Кошевого. Подвергают сомнению, что он был комиссаром и командиром молодогвардейцев, нашлись новые на это претенденты. Развенчать ореол молодогвардейцев — это значит нанести непоправимый ущерб воспитанию молодежи. Зачем разрушать даже легенду, если она создана? Позвонил в ЦК КПСС, попросил, чтобы вмешались и прекратили «разру­шение» святого — о молодогвардейцах.

принял Руднева, контр-адмирала, начальника Политотдела Черноморского флота. Военные моряки предлагают ~ в целях сохранения военной тайны закрыть Севастополь для свободного доступа, в особенности для иностранцев. Передал мне мнение адмирала Горшкова, главнокомандующего Военно-Морским Флотом страны, что нынешний командующий Черноморским флотом адмирал Чурсин по состоянию здоровья должен уйти в отставку. Обсуждается,кандидатура вместо Чурсина адмирала Сысоева. Руднев говорил, что много приходится командному, политическому составу и всем коммунистам работать над освое­нием сложной новой техники — новых кораблей всех систем и сложнейшего на них оборудования. Приглашал посетить кора­бли Черноморского флота.

Октябрь 1968 года. Прошло незаметно лето — устал страш­но, ведь с событиями чехословацкими и заботами по республике так летом и не удалось побыть в отпуске. Хотя бы дней десять использовать положенного отпуска.

Состоялся разговор с Брежневым и Подгорным. Я доложил обстановку в республике по работе промышленности и сельско­го хозяйства. Озимый сев почти закончен. Большая задержка происходит с вывозкой сахарной свеклы, не хватает автотран­спорта, 20 тысяч автомашин, которые по решению должны уже были возвратиться из Казахстана, задерживаются, а без них мы затянем вывозку свеклы, будут большие потери.

Рассказал о наших трудностях и сложностях в составлении народнохозяйственного плана республики на 1969 год. Обсудили вопросы подготовки к предстоящему Пленуму ЦК КПСС. Брежнев и Подгорный посвятили меня в некоторые детали положения в Чехословакии.

Переговорил с Кунаевым’^^, первым секретарем КП Казах­стана. Проявляет азиатскую хитрость, ссылается на МПС, что не дает платформ и он не может отправить 20 тысяч машин, которые ушли с Украины на вывозку хлеба. На самом деле вагоны есть, а Кунаев не принимает никаких мер к выполнению решения ЦК и Совмина о переброске машин к нам для вывозки сахарной свеклы. Вот такие порядки у нас и дисциплина.

В Донбассе большие сложности с обеспечением питания, в особенности мясом, государственных фондов явно не хватает. А на рынке килограмм мяса 2,5—3 рубля. Среди шахтеров, горняков, металлургов, машиностроителей, химиков, строите­лей просто идет открытый ропот. А что я могу сделать при нашей «зацентрализованной» системе, где все давно расписано, все распределено, даже то, что еще не произведено. Мы же не имеем права даже израсходовать на нужды республики то, что произвели сверх плана. Из республики отправляется огромное количество продуктов животноводства — даже за границу, а свой собственный рабочий класс, «хозяин» страны, держим на минимальном пайке.

1— 8 ноября. Занимался разбором йочты, а ее очень много скопилось за дни моего пребывания в Москве.

По случаю 25-летия освобождения Киева провели митинг на командном пункте в Петровцах. Здесь же выступил Свобода, затем возложили венки у могилы Неизвестного солдата и у па­мятника Ватутину. На торжественном заседании, посвященном

25- летию освобождения Киева, было много делегаций от горо- дов-героев. Выступило много военных.

После торжественного заседания, парада, демонстрации, по­священных 51-й годовщине Октября, во второй половине дня с членами Политбюро ЦК КПУ был в Залесье — хорошо провели время. Был горячий, принципиальный спор по вопросам дальнейшего развития сельского хозяйства в стране — это в свя­зи с Пленумом ЦК КПСС. Ну, что ж, поспорили-то хорошо, а дела остались на том же уровне.

8 ноября вечером выехал в Москву для поездки в Варшаву на V съезд ПОРП. Делегацию возглавляет Брежнев.

10 ноября утром поездом наша делегация прибыла в Варша­ву. Состав делегации: Брежнев — глава делегации, Гришин -- Москва, Шелест — Украина, Киселев — Белоруссия, Ари­стов — посол в Польше, Катушев — секретарь ЦК.

11 ноября в 10 часов утра Гомулка открывает V съезд ПОРП. Избирается президиум съезда — председательствует Герек.

13 ноября вечером ко мне в резиденцию запросился Герек — первый секретарь Котовицкого воеводства ПОРП, и с ним три секретаря воеводства и председатель исполкома воеводства. Мне сразу трудно было определить, чем было вызвано это посеще­ние. Я в первую очередь отнес это за счет того, что Котовицкое воеводство имеет тесные связи с нашим Донбассом. Разговор был интересный, разносторонний и довольно откровенный. Из этого разговора я почувствовал, что вокруг Гомулки сгущаются тучи, хотя сам Герек подчеркнуто говорил: «Наш Вацлав». Поляки тогда мне подарили хорошую картину «Крестьянская девушка».15 ноября 1968 года прилетели из Праги Дубчек, Черник и Гусак для того, чтобы встретиться и переговорить с Брежне­вым в связи с предстоящим Пленумом ЦК КПЧ. На этой встрече от нашей делегации были Катушев и я. Главные вопро­сы, которые обсуждались в этих переговорах, были следующие: объяснить партии и Пленуму, какие причины побудили ввод наших войск. О необходимости взять средства массовой инфор­мации в свои руки. О варшавском письме пяти соцстран и верно­сти Варшавскому Договору. Классовый подход к оценке проис­ходящих событий в Чехословакии. Об учении марксизма-лени- низма как основе нашей идеологии. Наличие антисоциалистиче­ских, контрреволюционных элементов в стране и борьба с ними. Роль КПЧ как руководящей партии, о демократическом централизме как основе дисциплины в партии. Об ответственно­сти руководства партии за состояние дел и выполнение москов­ского протокола.

Вот такие вопросы мы должны были поставить перед чеха­ми в наших с ними переговорах.

Предстоящий Пленум ЦК КПЧ должен быть особо принци­пиальным.

Переговоры начались в О часов 15 минут. Первым выступил Брежнев. Он сказал: «Этот ваш Пленум будет иметь большое значение. А главное, чтобы документы Пленума отражали марксистско-ленинское понимание обстановки в партии и стра­не. Мы отмечаем, что вами проведена определенная положи­тельная работа. Но вместе с этим мы делаем принципиальное замечание по проекту постановления Пленума, по толкованию отдельных принципиальных формулировок. Очевидно, вам надо подумать по поводу формулировки о причинах ввода войск, об акции 21 августа. Ваша трактовка этого вопроса не дает уверен­ности в том, что ее не используют правые элементы в своих целях. Известна роль средств массовой информации и пропаган­ды, однако в проекте документов Пленума роль их отражена неправильно, больше того,, вы даете положительную оценку средствам массовой информации, что не соответствует положе­нию дела.

Опасность обстановки слабо отражена, даже вредно сказано, что в КПЧ якобы существует опасность как справа, так и слева. Создается впечатление, что идет фракционная борьба в партии, в общем все это создает довольно мрачную картину». По ряду вопросов проекта постановления Пленума ЦК КПЧ предлага­ются наши формулировки.

Чехословаки внешне отнеслись якобы «спокойно» к нашимзамечаниям. Однако концовка, заключительная, подытоживаю­щая часть проекта постановления Пленума была очень путаной, сложной, замысловатой, давала возможность трактовки п6- разному. Но ее чехословаки отстаивали остро и настойчиво, и мы их не «убедили».

Наше совещание затянулось до 3 часов 30 минут утра. Из всех разговоров чувствовалось, что Дубчек все больше попадает в изоляцию между Черником и Гусаком.

Нами много было высказано критических замечаний в адрес Дубчека. В Чехословакии выпущена листовка с портретом Ле­нина и Дубчека. В ФРГ одна из фирм выпустила золотую медаль с изображением Дубчека.

Ноябрьский Пленум ЦК КПЧ должен был решить много вопросов, прежде всего нормализовать положение в стране и улучшить взаимоотношения с нами и другими странами, под­писавшими варшавское письмо. Надежд возлагали много, а ре­зультат — усиление психоза, попытка создать единый в стране антисоветский фронт. Личная трагедия студента Яна Палаха, который заживо себя сжег, приобрела политическую окраску. А это, в свою очередь, послужило поводом к разжиганию антисоветского психоза, и в особенности среди молодежи Че­хословакии, волной ударяло и по некоторой части нашей моло­дежи. Встреча в Варшаве с чехословацкими руководителями хотя и не дала положительных, тем более ощутимых результа­тов, зато нам удалось выяснить многие подробности положения дел в Чехословакии. Руководители соцстран, прежде всего Го­мулка, конечно, а затем Ульбрихт, Живков и Кадар узнали о нашей встрече с чехами и, конечно же, поинтересовались, как проходила беседа и что нового в Чехословакии? Брежневу пришлось рассказывать о нашей встрече с руководством КПЧ и правительства. Разговор этот был довольно неприятный. Гомулка и в особенности Ульбрихт снова ополчились на Бреж­нева за то, что он «затянул кризис» в Чехословакии.

16 ноября в первой половине дня закрылся V съезд ПОРП. Вечером наша делегация выехала на родину. По пути остано­вились в Бресте, оттуда поехали в Беловежскую Пущу. Прове­ли там вечер и день. Мне лично ни место, ни порядки не понравились. Надо для такого хозяйства иметь общую культуру гораздо выше.

Вечером 17 ноября поездом Киев — Брест выехал домой, 18 ноября был уже в Киеве. Встречали все члены Политбюро ЦК КПУ.

19—25 ноября. Работал над докладом на Пленум ЦК КПУ по вопросам зернового хозяйства. Пленум и вопрос, на нем стоящий, очень ответственный — это, по существу, программа наших действий по поднятию урожайности зерновых и культуры земледелия.

Принял Терлецкого, доктора исторических наук, главного редактора журнала «Коммунист». Характеристика товарищей на Терлецкого хорошая, да я и сам его немного знаю по работе в Киевском обкоме партии. Высокая деловая квалификация, принципиален, политически стоек, имеет свое мнение и умеет его отстаивать. Обходительный с людьми, требовательный в ра­боте.

Пленум ЦК КПУ состоялся 22—23 ноября. Доклад мой длился 2 часа 25 минут. Говорят, что был содержательный, принципиальный, интересный. Выступления тоже были хоро­шие — принципиальные, много внесено интересных предложе­ний и критических замечаний. Пленум принял решение, в кото­ром намечены конкретные мероприятия по резкому увеличению урожайности зерновых на основе поднятия в комплексе культу­ры земледелия. Увеличение валовых сборов зерна и продажи его в ближайшие годы не менее одного миллиарда пудов, при полном обеспечении хозяйства и в целом республики собственными семенами и зернофуражом для развития животноводства.

Принимал секретарей обкомов, членов ЦК КПУ, решал кадровые вопросы.

Шульгин, первый секретарь Донецкого горкома партии. При­нимал его по поводу назначения министром дорожного строи­тельства республики. Надо направить его в Москву для знаком­ства и, по существу, для утверждения.

Дегтярев, первый секретарь Донецкого обкома партии. Обсу­ждали вопросы: о специализации по сельскому хозяйству обла­сти. Приходим к заключению, что область главным образом должна иметь «крен» мясо-молочного и овощного направления. Население области составляет почти 5 миллионов человек, крупная индустрия, завозить все продукты животноводства и овощи просто невозможно. Обеспокоены, что за последнее время в Донбассе снижаются темпы жилищного строительства, надо принимать меры к исправлению положения. На Дегтярева поступило анонимное письмо очень нехорошего содержания. Я с ним ознакомил Дегтярева — не очень это приятная «процеду­ра», но куда денешься. Поговорили по этому поводу. В письме много натянутого и предвзятого.Бубновский, первый секретарь Хмельницкого обкома пар­тии. Обсуждали вопрос, когда вручить орден Красного Знамени Шепетовской городской комсомольской организации. О разви­тии в Шепетовке промышленности. В городе много населения, и среди них молодежи не трудоустроено, не занято полезно­общественным трудом, а жить на что-то надо.

Ильницкий, первый секретарь Закарпатского обкома пар­тии. Рассказывал о Г. Гусаке, о том, как он «спихнул» В. Биля- ка, о его националистических замашках и политических шатани­ях. Гусак среди партийного актива Словакии и Чехословакии в целом котируется довольно низко. И вообще трудно понять, на какой «волне» он всплывает на политическую арену? Да это так, случай судьбы в жизни.

25 ноябряо Позвонил Брежневу. Доложил о прошедшем Пленуме ЦК КПУ по поднятию урожайности зерновых и куль­туры земледелия.

Он одобрительно отозвался о Пленуме и наших мероприяти­ях по повышению урожайности зерновых,, при этом сказал: «Вопросы состояния сельского хозяйства всех нас очень трево­жат, дела у нас идут здесь очень туго. И то, что вы сделали на Пленуме, заслуживает всяческого одобрения и поддержки». Попросил разрешения у Брежнева уехать в отпуск в Кисло­водск — разрешил. Одновременно я спросил его, когда он и куда собирается ехать отдыхать. Он ответил, бравируя, как всегда: «Пойду.отдыхать при коммунизме». Мол, идите вы все в отпуск, а он не может, на нем все «держится» — нехорошо это. Думает дожить до «коммунизма»?!

25 ноября вечером поездом выехал в Кисловодск на отдых. Не прошло и пяти дней отдыха, как мне из Москвы позвонили, что в первых числах декабря в Киеве предполагаётся встреча с чехословацкими руководителями. Попросили продумать все вопросы, связанные с проведением этого совещания.

5 декабря. Из Кисловодска срочно вылетел в Киев, от Минвод до Киева летел 1 час 50 минут. Полет был очень тяжелый из-за метеорологических условий: сильный порьши- стый ветер, обильный снег, мороз, происходило сильное обле­денение самолета. Видимость при взлете в Минеральных Водах и при посадке в Киеве почти нулевая.

По прибытии в Киев я приступил к разработке мероприятий по совещанию, и мной был предложен вариант: провести сове­щание под Киевом, в охотничьем хозяйстве Залесье. Здесьбыло где хорошо разместить всех участников встречи, имелось помещение для заседания, кинозал, бильярдная, блок питания, хорошее помепцение для обслуживающего персонала. Можно хорошо организовать охрану. От Бориспольского аэропорта всего 25—30 километров. Свои соображения доложил Брежне­ву. Он согласился.

7 декабря утром на Бориспольском аэродроме встречали Брежнева, Подгорного, Косыгина, Кузнецова, Катушева. В этот же день в 12.00 прибыл на этот же аэродром самолет из Праги с чехословацкой делегацией. Переговоры в Залесье нача­лись 7 декабря в 14.00 и закончились 8 декабря. Роль и значение киевской встречи и переговоров заключались в том, чтобы способствовать восстановлению и укреплению взаимного дове­рия между нами и чехословаками. Положение в Чехословакии оставалось довольно сложным. Правые стояли на двуличной, лицемерной платформе, старались удерживать существующую ситуацию на точке «кипения». Держали страну в состоянии нервозности и полйтической напряженности.

Переговоры в Киеве, по существу, ничего нового не дали и не выяснили новых обстоятельств. Чехословаки в переговорах вели себя довольно скованно. Одно оставалось ясным, что уход Дубчека с поста оставался абсолютно необходимым, и, может быть, после этого партия и общественность страны выйдут из заколдованного круга кризисных ситуаций. Дубчек и Черник все больше теряли определяющее значение в партии и государ­стве.

После окончания совещания все вместе обедали, но разговор совершенно не клеился. Чехи были сильно омрачены.

Пригласил всех участников совещания на охоту на кабанов с вышек, все чехи отказались и спешно собрались улетать к себе домой.

Я их проводил в Борисполь на аэродром. А московские гости уехали на охоту, и охота была очень удачной.

9 декабря я проводил всех гостей в Москву, а сам в тот же день улетел в Кисловодск продолжить свой отпуск.

После отпуска с новой силой окунулся в работу. Подходит конец года, и еще больше видно, какие громадные трудности в нашей экономике, в планировании народного хозяйства. Мы все трубим, что оно у нас ведется на «научной основе» — все это звучит как насмешка над наукой. Вся наша беда в том, что в нашем хозяйстве почти все делается «волевым» способом — «надо, надо». Надо, безусловно, но надо делать с пониманием и разумом. «Волевой» прием основательно лихорадит всю нашу экономику. А научное планирование — это одно пожелание, разговоры, обман, иллюзия. Но зачем же мы тогда о нем столько говорим, кого обманьгоаем? Металлургическая про­мышленность республики план 1968 года не выполняет, и это результат чрезмерной перегрузки. Фондов на развитие предпри­ятий нет, компрометируется и подрывается доверие к «новой экономической реформе». Позвонил Соломенцеву, секретарю ЦК: просил его вмешаться, возможно, скорректировать план по черной металлургии. Но что он может сделать? В лучшем случае «посочувствовать». За год надо было ввести в республи­ке 923 промышленных объекта, на которых уже с 1960-го планируется вьшуск продукции, а вводим только 184 объекта — что же дальше? Снова предлагают установить «новые реальные сроки», «новые обязательства» — снова надоевшая до чертиков говорильня.

Плохо со сдачей жилья, для выполнения планов не хватает леса, кровли, цемента, металла, а мы все «берем» дополнитель­ные и встречные «обязательства». Сколько же эта неразбериха, бестолковщина стоят государству! Как все это пагубно отража­ется на нашей экономике, морально-политическом состоянии людей — ведь они все видят. Только переброска военных ма­шин из области в область на уборку урожая обходится в сезон республике свыше 20 млн. рублей, А кто когда считал, во что обходится государству и как ложится на себестоимость сельско­хозяйственной продукции переброска сельскохозяйственной тех­ники, автомашин, людей на уборку урожая в Казахстан?

Поступило много телеграмм и звонков с новогодними позд­равлениями. Новый год встречали за городом, в Залесье, в се­мейном кругу. Хорошо, что была приглашена молодежь — она всегда вносит оживление. Пошел снег, погода стоит отличная, на улице зажгли огромный костер. Позвонил А. Н. Косыгин, поздравил с наступающим Новым годом, я его поблагодарил и тоже поздравил с Новым годом. Встреча Нового года прошла хорошо, весело, живо. С Петей, старшим внуком, ездил на охоту, он остался доволен: дал ему даже выстрелить.

От шума, гама, веселья да немножко от выпитого и шума внуков немного устал, но хорошо. Почувствовал по-настоящему семейную обстановку.

Утверждение брежневщины.

«Это был спектакль по очень плохому сценарию»

Вот и наступил новый, тысяча девятьсот шестьдеся! девя­тый год. Что он нам принесет?

2 января. Рабочий день, просматривал почту, переговорил со многими секретарями обкомов. Рассматривал вопросы пред­стоящего республиканского Совещания работников высшей школы. Очень волнует меня культурное, бытовое обслужива­ние студентов. Нет у нас в стране в этом вопросе ни порядка, ни системы, да и заботы тоже. Как всегда, много говорим, но мало делаем.

Переговорил с академиком В. П. Глушко, просил его подго­товить материалы ознакомительного характера о перспективах развития кибернетической науки.

3—15 января. Рассматривал результаты и доклады работы бригад ЦК КПУ, проводивших цроверку работы обкомов пар­тии Сумского и Волынского. Проверяющие доложили, что первый секретарь обкома Калита скрывает недостатки в рабо­те. С районными руководителями груб и резок. Беспрерьшно в районы посылает разного рода комиссии, уполномоченных. От такого стиля руководства всегда было мало толку, тем более если все это делается в грубой форме и с недоверием к местным руководителям.

По Сумской области первый секретарь обкома Ищенко жалуется на председателя облисполкома Науменко, что послед­ний по многим вопросам его на бюро обкома не поддерживает, в результате чего сложилась довольно напряженная обстановка. Надо со всеми вопросами подробно разобраться и принять меры, поправлять дела, ибо такая обстановка отрицательно отражается на делах в областях.До чего же желчный и нечеловечный И. Грушецкий! У него нет хороших людей — его «сверхидейная» бдительность — его болезненная мания. Очевидно, все это происходит от его лич­ной неполноценности. Он безграмотный, тупой, ограниченный человек и все жаждет каких-то «жертв и крови». В отношении к людям у него нет ничего человечного, теплого, вот бы был «исправный гестаповец». Почему, по какому праву он взъелся на поэта Дмитра Павлычко, приписывая ему все «грехи» с са­мых малых лет? Да, он, Павлычко, еще в юношестве участво­вал в какой-то молодежной организации, которые были тогда в Западной Украине. Он выступал со статьей в чехословацком журнале «Дружно вперед» и якобы, по заключению Грушецко- го, с националистическим уклоном. О том, что Антонович дал хорошую рецензию на творчество Павлычко, он тоже в этом «виноват». Грушецкий говорит, что Павлычко зарабатывает себе авторитет, но что он «хитрит» и в душе «зарозумилый». Допустили, мол, ошибку, что Павлычко взяли в Киев, что в политическом отношении ему верить нельзя. Надо-де «дело» Павлычко рассмотреть в партийном порядке и освободить его от должности секретаря Союза писателей Украины. И много других «дел» Грушецкий приписывал Павлычко. Но если бы это было только с Павлычко! Нет, Грушецкий на каждого писате­ля, на всю творческую интеллигенцию смотрел как на каких-то потенциальных «политических врагов». Жестокий, несправедли­вый и опасный человек Грушецкий. А когда дело касалось его лично, то Грушецкий сразу нюни распускал — как это было, когда на него поступило заявление, что его отец сотрудничал с немцами во время оккупации. Все жестокие, несправедливые люди являются трусами — и больше всего боятся за свою личную шкуру. И это в нашей партии «единомышленников».

Был на приеме Никитченко В. Ф., председатель КГБ рес­публики. Он был на коллегии КГБ СССР, где слушали отчет Одесского областного управления КГБ, сделан был ряд замеча­ний. Разрабатываем мероприятия по устранению недостатков.

Много распространяется литературы, листовок, писем по политическим, национальным правам человека, свободе слова, печати, демократии и другим вопросам. Но наши органы не могут найти «корня», откуда все это идет. Москва тоже пока мечется и ничего не может сделать по пресечению этого явле­ния.

Второе Главное управление КГБ СССР, контрразведка, ве­дет себя трусливо, с какой-то особой предосторожностью, всеэто отражается на работе по разоблачению истинных наших врагов и противников.

В одном из министерств республики заместитель министра, он же и заместитель секретаря парткома министерства, оказал­ся сыном полицая, надо о нем решать вопрос.

Заместитель заведуюп^его отделом пропаганды Черкасского обкома партии Ицков написал много анонимных писем, заявле­ний и листовок политического содержания, в том числе и о сво­ем несогласии с нашими действиями по Чехословакии. Надо как-то без особой огласки решать вопрос с Ицковым. О дисси­денте Черновиле надо собрать все материалы, обобщить все и предъявить Черновилу обвинения. Но все это можно делать только с санкции Москвы, но при этом, если мы промедлим, нас же и обвинят в примиренчестве к «фронде».

В Крыму уже прописано на общих основаниях 150 чело­век — граждан татарской национальности. Много идет разгово­ров о памятнике чекистам, автор Бородай. Неудачный он полу­чился, очевидно, придется переделывать.

7—8 января. Приболел, повысилась температура, был дома. Много читал и рассматривал почту. Буржуазная пропаганда и идеологи много пишут и дают трактовок об И. В. Сталине, и, надо сказать, в целом объективно, по крайней мере гораздо объективнее, чем мы сами, особенно наши сегодняшние «во­жди», они просто боятся употребить имя Сталина. А надо бы научиться некоторым нашим «руководителям» как тактично критиковать, так и объективно освещать его политическую и организаторскую деятельность. И. В. Сталин был тридцать лет во главе партии и государства, самые трудные годы после гражданской войны, экономической разрухи, голода и холода, полного окружения капиталистическими странами. Первые пя­тилетки, стахановское движение во всех отраслях народного хозяйства. Покорение Северного полюса и Арктики, перелет через Северный полюс в Америку. Индустриализация и коллек­тивизация страны. Укрепление обороноспособности нашего го­сударства. Победа партии,.народ а во главе со Сталиным в Вели­кой Отечественной войне. Ведь в бой шли с возгласами: «За Родину! За Сталина!» Ведь это был лозунг партии и народа, не сам его выдумал Сталин. Восстановление страны, ее экономи­ки, народного хозяйства после войны. Успехи в укреплении обороны страны и технического прогресса. Все это делала страна, народ, партия, но был и Сталин, и о нем говорили, с ним воспиталось целое поколение. Почему же об этом мол­чать? Ведь это история не только партии Сталина, а история народа. Были промахи и ошибки, о них тоже надо говорить. История есть история, ее грубо попирать никому не дано пра­ва, иначе это разочаровывает людей, пагубно отражается на воспитании молодежи.

9 января. Принял Гончара О. Т. Обсудили вопроды: о со­здании Киевской городской столичной писательской организа­ции. Гончар жаловался на то, что Грушецкий вызывает к себе писателей, ведет с ними разговор в грубой, нетактичной фор­ме, запугивает. Особенно он обрушился на Павлычко и Зба- нацкого^25 Ведущие писатели возмущаются поведением Гру- шецкого и просят в ЦК защиты. Гончар просит дать ему творческий отпуск — работает он над новым романом, в кото­ром фабулой будет дружба народов.

В разговоре со мной свой «Собор» Олесь защищает, и пра­вильно делает, а кто же разумный и любящий свое дитя не будет его запщщать? «Собор» уже вышел в свет.

Обговорили сроки и повестку дня пленума Союза писате­лей Украины. Надо все вопросы хорошо продумать и принять меры, чтобы не допустить произвола, в особенности со сторо­ны таких «деятелей», как Грушецкий и Ватченко.

Разбирал почту, возникает много вопросов, которые надо решать. Надо хорошо и глубоко продумать, как мы в нашей республике, печати, литературе, искусстве будем освещать по­дготовку и проведение дней, связанцых со 100-летием со дня рождения В. И. Ленина.

Обсуждали вопросы с Патоном Б. А.: об эффективности работы институтов АН; о подготовке основных материалов по научно-техническому прогрессу и науке; о сотрудничестве АН Украины в системе СЭВ и с учеными капиталистических стран; о предстоящих выборах в Академию наук Украины;

о мероприятиях в связи с 50-летием АН Украины. На все вопросы надо было дать ответ, чтобы в работе была уверен­ность.

15—16 января находился в Шепетовке — прибыл туда поез­дом и в вагоне ночевал. В Шепетовке вручил городской ком­сомольской организации орден Красного Знамени и познако­мился с Шепетовкой и этими краями. Посетил сахарный за­вод, один из старейших заводов на Украине. Несмотря на его «старость», впечатление производит хорошее. В г. Славуте был на заводе керамических сантехнических изделий. Хоро­шие люди — патриоты завода, в особенности главный инже­нер Нина Кривонос — молодой специалист. Завод отличный, порядки и традиции тоже.

16 января вручил Шепетовской городской комсомольской организации орден Красного Знамени. Все прошло хорошо, организованно, с большим подъемом. Шепетовская комсомоль­ская организация очень боевая, надо их поддержать во всех отношениях, дать задание, чтобы кое-какие промышленные предприятия построить в самой. Шепетовке. Ведь это легенда! Нельзя упускать это из виду ~ ведь это родина Николая Остро­вского, ему здесь сооружен отличный памятник. Вожаки комсо­мольской организации Шепетовки Виталий и Женя, секретари горкома комсомола, чудесные ребята.

В Москве произошел довольно неприятный случай: при въезде в Кремль машины с космонавтами по ней было сделано несколько выстрелов. Водитель машины убит, в машине девять пулевых пробоин, легко ранен мотоциклист эскорта, у космо­навта царапины на лице от разбитых стекол машины. Вторая машина шла с «руководителями» — по всему видно, что стре­лявший обознался и открыл огонь по первой машине.

Кто же он, стрелявший? Младший лейтенант топографиче­ской части, 22 года, уроженец г. Ломоносова Ленинградской области. В 1958 году добровольно вступил в армию. При задер­жании он сказал, что не согласен с внутренней и внешней политикой, проводимой нынешним руководством ЦК КПСС. Младший лейтенант Кузнецов в своей воинской части взял два пистолета с боеприпасами, прилетел из Ленинграда в Москву, где у него была знакомая девушка, теперь она замужем за милиционером. Кузнецов попросил у нее обмундирование мужа и в нем проник в Кремль к Оружейной палате, где наводил «порядок». С появлением машин он из двух пистолетов открыл стрельбу по первой машине. Кузнецова сразу же задержали — объявили «ненормальным». А так ли это? Да, кроме этого, наша потеря бдительности.

Чехословацкие события показали, что переброска наших войск через Карпаты дело очень трудное и опасное — это очень «узкое» место. И нам кажется, что этот вопрос надо решать срочно,— надо написать письмо в ЦК КПСС о строительстве и реконструкции автомобильной дороги через Кар­паты.

В тот же день переговорил с В. И. Капитоновым по поводу назначения персональной пенсии союзного значения И. И. Вив- диченко. На этом совещании дал задание секретарю ЦК подго­товить неотложные и перспективные вопросы для постановки их перед руководством ЦК КПСС.

30 января 1969 года. Заседание Политбюро ЦК КПСС. Решался ряд важных вопросов, но поражает абстрактность в подходе к решению конкретных насущных, актуальных вопро­сов. Захлестывают все и вся «всеобъемлющие» проблемы. А как надо иметь больше реализма, трезвого подхода, знания жизни, истинного положения вещей. Часто разрабатываем «об­ширные мероприятия» и мало задумываемся, что же они на самом деле дают нам, а зачастую к этим «мероприятиям» и не возвращаемся. Ох, как заедает живое дело формализм.

31 января был на приеме у Суслова М. А. Поставил много вопросов в связи с предстоящим празднованием 50-летия Акаде­мии наук Украины. Наши предложения выслушал, молчит или поддакивает, но не решает.

Говорил о несправедливости при выборах в АН СССР — от большой республики Украины в составе союзной академии очень мало ученых, хотя и достойных этого; о строительстве дороги через Карпаты; о политическом плакате — его значении и поощрении плакатистов; об организации сельскохозяйствен­ной Академии наук в республике. Обратил внимание, что наши западные области очень отстают в своем развитии от погранич­ных областей и районов Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши. Нам надо уделить больше внимания промышленно­культурному, экономическому развитию пограничных областей и районов на Западе. Высказал Суслову свое мнение, что у нас мало глубоких, продуманных статей в наших журналах и газетах по интернациональному воспитанию. А если и появляются ста­тьи, то в своем большинстве они ходульные, неубедительные, а иногда даже искажают истинную ленинскую национальную политику. Это все наносит большой вред нашему общему де.пу. Суслов тоже молчит. В лучшем случае что-то «мычит» не совсем внятное. Еще раз убедился, что Суслов — человек в футляре: как будто все понимает, поддакивает, поддерживает, но ничего не решает. Грубо говоря, он напоминает социал- соглашателя, политикана-приспособленца на все времена. Труд­но с такими «руководителями» работать, от них всегда можно ждать чего угодно. Неизвестно, когда, но будет предано гласно­сти, чего больше принес партии такой «деятель», как Суслов,— пользы или вреда. Скорее второго.

Февраль 1969 года. Первого февраля возвратился из Москвы в Киев с каким-то тягостным чувством неудовлетворенности. Я еще раз убедился в том, что, чтобы решить конкретный вопрос, нужно большое упорство, настойчивость, доказатель­ства и подчас даже крупный разговор. А такая постановка вопросов «начальству» не нравится, и оно поглядывает на тебя искоса — мол, неспокойный человек.

Разбирал почту, нужна очень чувствительная реакция, что­бы понять всю сложность обстановки как внутренней, так и внешней.

В помещении Верховного Совета УССР проходило партий­но-хозяйственное совещание работников угольной промышлен­ности республики. Присутствуют: министр Братченко, заведую­щий Отделом ЦК КПСС, ведающий углем, ответственные ра­ботники Госплана СССР. Совещание было полезным и прошло хорошо. Мое выступление длилось 50 минут, в нем не были обойдены никакие острые углы. Шахтеры отнеслись с большим пониманием к нашим трудностям и недостаткам. С людьми надо говорить прямо, откровенно — не завораживать их словоблуди­ем, все равно эта фальшь быстро распознается.

Дегтярев (Донецк) сообщил, что отзывы шахтеров на сове­щание очень хорошие, а все потому, что говорили правду, хотя это и нелегко, тем более если она горькая.

Выслушал товарищей по работе, их высказывания о плохом и хорошем настроении избирателей. Там, где нецроявляют элементарной заботы о людях, не работают с ними, обращают­ся грубо, бюрократически, там настроение плохое, больше того — просто озлобленное. А вообще надо менять форму работы с людьми, и в особенности в предвыборных кампаниях, уж больно много обещаний, формализма, казенщины.

13—23 февраля 1969 года. Обстановка довольно сложная, в особенности среди молодежи, студенчества, творческой интел­лигенции, интеллектуалов. Немало молодых ученых, в том числе и по специальным наукам, почти открыто высказывают свое несогласие по проведению нашей политики в вопросах истории^ национальной политики. Открыто заявляют, что 3—4% молодежи, может быть, поддерживают «генеральную линию» — остальные фальшивят и лицемерят. Ученые, про­фессора часто приспосабливаются, боятся навлечь на себя гнев, если они скажут правду. Вот в таких условиях надо готовить республиканский слет студентов, как ни трудно и сложно, но проводить надо. Если при этих условиях мы не будем работать с молодежью, будут работать за нас и против нас. К сожале­нию, в Москве многие из руководства всей сложности обстанов­ки не понимают по причине оторванности от жизни и, больше того, убеждены, что все идет хорошо. Пытаются разрешить сложные вопросы «ораторским искусством», и то далеко и не всегда удачно. Вредно и опасно, когда молодежь перестанет окончательно нам верить.

Т51желое положение складывается на юге Украины, гибнут озимые, так как там большие морозы при отсутствии снежного покрова. Начались сильные пыльные бури, ветер 35—40 м/с, просто ураганы. Причинен большой урон не только сельскому хозяйству, но и промышленным предприятиям. В Донецкой, Запорожской, Днепропетровской, Херсонской областях пылью попереметало дороги, кое-где переметы на дорогах и у посадок достигают 2—2,5 метра высоты. На дорогах стоят по 300—400 автомашин и автобусов с людьми.

Москва. Заседание Политбюро ЦК КПСС. Обсуждали во­просы мероприятий по ликвидации последствий стихийного бед­ствия на юге Украины (сильные ветры, ураганы, в ряде мест повалены опоры электропередачи, много сорвано крыш, разру­шено жилых домов и обш;ественных зданий) в области сельско­го хозяйства и промышленности. Выступил на Политбюро с ин­формацией положения дел в республике, внес ряд конкретных предложений. Многие к ним отнеслись с пониманием и должной положргтельной оценкой. Но странное явление: Брежнев ерзал на стуле, как будто бы я говорил в своих предложениях о его личных недостатках. Странно, плохо, опасно, когда руководи­тель разумные предложения, от кого бы они ни исходили, воспринимает с какой-то особой «осторожностью», даже опа­ской. Что будет дальше, посмотрим, но это ненормально и не может создавать свободного обсуждения важных государствен­ных и народнохозяйственных, тем более политических вопро­сов.

В ЦК КПУ провел совещание с членами Политбюро, секре­тарями ЦК и заведующими отделами ЦК КПУ. Проинформиро­вал, как обсуждались вопросы в ЦК КПСС, какое принято решение и что нам надо делать в области сельского хозяйства в связи со стихийным бедствием. Намечен ряд конкретных мероприятий.

Получил анонимное письмо на 19 страницах — содержание предупредительно-угрожающее, террористического порядка. В нем сказано, что я как член Политбюро ЦК КПСС обязан предупредить Брежнева, что если он не изменит своей полити­ки, то будет плохо. Далее продолжалось: «Народ его не любит и не верит ему, он много говорит и мало чего делает». Я преду­преждался в этом письме, что «если я не выполню требования, то буду нести ответственность». Письмо, адресованное Брежне­ву, Подгорнрму, Косыгину, было написано на машинке. Оно было злобное, дерзкое. Познакомившись с этим письмом, я его отправил в Москву, в КГБ, со своей «сопроводиловкой» с прось­бой принять меры к розыску автора письма. В подтверждение угрозы мне в мой адрес пришла посылка с ручной гранатой и запалом, набором боевых патронов к винтовке, карабину и пистолетам разных систем, все это, очевидно, в подтвержде­ние того, что писавший располагает определенным «арсеналом» оружия, и шутить тут, мол, нечего. Вместе с письмом на имя Брежнева, Подгорного, Косыгина получил и я лично письмо. Вот его содержание:

«Петр Ефимович!!! На Ваше имя 12 февраля с/г выслана бандероль из Москвы (Шелесту П. Е.), получите ее в п/о № 21, напротив памятника Ватутину. В бандероль вложена гостайна, поэтому распечатайте ее лично и доставьте адресату — спеши­те, так как там указаны сроки, за промедление Вас не похвалят. Выбрали первым адресатом Вас, потому что Вы как прибли­женный лучше всего исполните наши требования. За неиспол­нение — СМЕРТЬ!!! Игнорировать нас и хорохориться не сове­туем, тем более не имеет смысла, так как мы доведем содержа­ние другим способом, а как будете выглядеть Вы? Рассчитыва­ем на Ваше содействий нашей партии, на Ваш здравый ум...»

На конверте: «Срочно, г. Киев, ул. Орджоникидзе, ЦК КПУ, Шелесту П. Е. (лично)». Письмо, посылка с гранатой, запалом и патронами, лично письмо мне с угрозой — все это довольно неприятные сюрпризы. И естественно не мог я ко всему этому отнестись спокойно, тем более безразлично. Дал органам КГБ задание расследовать, сообщил обо всем в Мо­скву, в ЦК КПСС.

23 февраля выехал в Крым на отдых. Чертовски устал, нервы напряжены до предела. Отдыхал на даче № 2. Хорошо, что была возможность пользоваться бассейном на даче № 1, где раньше всегда отдыхал Н. С. Хрущев.

Погода стояла хорошая, и отдых прошел с большой пользой. На даче хорошо отметили день 8 Марта.

26 марта возвратился в Киев и приступил к работе. Вопросов накопилось уйма, а времени совсем не хватает. Приходится работать много, до 23—24 часов. При такой нагрузке надолго не хватит.

Дал задание Совмину УССР форсировать строительство са­натория «Днепр» на побережье Черного моря у Ботанического сада, расширить территорию еще на 2 гектара, перепроектиро­вать бассейн, значительно его увеличить.

1 апреля 1969 года. Стоит холодная, мерзкая погода, лежит снег, на две недели запаздываем с весенним севом. Были у меня на приеме корреспонденты газеты «Правда», жаловались, что они работают в довольно стесненных условиях. Дал задание срочно подобрать хорошее помещение для корпункта «Прав­ды». Плохо, очень плохо, что этот вопрос не решался много лет.

Дал задание И. Грушецкому — пусть сделает хоть одно по­лезное дело, выяснит: почему по Российской Федерации ответ­ственным работникам одинаковой категории с Украиной и дру­гими республиками персональные пенсии союзного значеня наз­начаются выше. Просил подготовить справку.

2 апреля. Добрик приехал в ЦК КПУ на прием, но уже в качестве первого секретаря Ивано-Франковского обкома пар­тии. Я его очень внимательно выслушал по всем вопросам. Дал некоторые советы, рекомендации. Ориентируется он неплохо, впечатление первое тоже неплохое, но больно много говорит — это излишне.

7 апреля в 4 часа утра скончался Д. С. Коротченко. Очень жалко. Это для нас большая утрата, хороший человек, отлич­ный коммунист. Прошел он нелегкий путь. По поводу смерти Демьяна Сергеевича я позвонил Брежневу и попросил его поме­стить некролог в центральной прессе, пообещал. Но странное дело, больше ничего не сказал, только особо беспокоился о том, чтобы мы не торопились, хотя мы и не собирались^ с кандидатурой на пост Председателя Президиума Верховного Совета. Почему этот вопрос больше всего его тревожит, а не смерть старого коммуниста? Не успел остыть труп, а уже плетутся какие-то интриги, и это тоже называется политикой. Нами создана комиссия по похоронам Д. С. Коротченко, объя­влен траур по республике.

Позже позвонили мне Подгорный и Брежнев, выразили свое личное соболезнование по поводу тяжелой утраты. Просили от их имени возложить венок, передать соболезнование семье покойного. На похороны из центра никого не прислали. В 15.00

8 апреля похоронили Демьяна Сергеевича со всеми почестями. Большая утрата. А для меня лично был большой удар — это был настоящий старший товарищ, настоящий человек, с кото­рым я мог по любому вопросу откровенно поговорить, посове­товаться. Многое я от него узнавал, многому учился. Тяжело, очень тяжело.

12 апреля принял ЯгудинаИ. А.— председателя колхоза «дружба народов» (Крым). Умный и прямой он человек. Обсу­дили много вопросов, выходящих из письма Д. С. Полянского в ЦК КПСС по сельскому хозяйству. Брежневу не понравилось, что Полянский откровенно изложил плачевное состояние сель­ского хозяйства и заключил, что пора заняться не разговорами, а настоящим делом. Думаю, что это так просто не пройдет Полянскрму — «Леня» ему это вспомнит. Но время и дело покажут.

15- -17 апреля. Провели торжественный Пленум ЦК КПУ, посвященный 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. С до­кладом выступал я. Много пришлось поработать, немало было волнений, но все прошло хорошо.

Первый секретарь Крымского обкома КПУ Кириченко со­общил, что в Севастополе создана группа молодежи в 18—20 человек, все они дети крупных морских офицеров, закончили десятилетки. Руководитель группы Вергинская, дочь адмирала. Эта группа изготовляла и распространяла листовки, в которых высказывается несогласие с политической линией ньшешнего руководства, открыто высказывают мнение о необходимости замены нынешних политических деятелей. Ставится вопрос, что Брежнев должен быть убран, устранен от руководства цартией, говорится о его несостоятельности как политика и случайного человека в руководстве.

Крымские татары написали письмо на 68 страницах, где они выставляют свои требования об их возврате в Крым. Клеймят позором родину за такое к ним отношение.

Дал задание Шевелю и Никитченко написать книгу, в кото­рой бы разоблачались все «концепции», высказанные в письме, подготовить мероприятия и проинформировать по этому вопро­су ЦК КПСС.

Председатель КГБ Никитченко доложил мне некоторые специальные вопросы: о посылке «своих людей» в представи­тельство ЮНЕСКО. Просил правильно пользоваться материа­лами, которые поступают в ЦК КПУ от органов КГБ. Говорил о неправильном поведении Пересаденко, который пользуется тем, что он, работник ЦК КПУ, вызывает работников КГБ по несущественным и непрямым вопросам, относящимся к деятель­ности КГБ.

Никитченко как член коллегии КГБ СССР высказывал свою озабоченность, что вопросы контрразведки в комитете запуще­ны. Руководитель управления контрразведки Федорчук балагур и мало в чем разбирается. Защиты производства и науки отпроникновения туда иностранной разведки, по существу, нет, все «оголено».

18—19 апреля. Овчаренко, секретарь ЦК, ведающий вопро­сами пропаганды и идеологии, доложил об установлении в Па-’ риже памятника Т. Г. Шевченко и о наших мероприятиях в свя­зи с этим событием. Говорили о мероприятиях по коренному улучшению работы киностудии имени Довженко; о работе изда­тельства «Молодь» и установлении должного контроля за его деятельностью; о декаде грузинской культуры и искусства на Украине; о мероприятиях в связи с поездкой в Италию ансамбля Вирского.

В Чехословакии происходят некоторые перемены. Дубчек отозван с поста Первого секретаря ЦК КПЧ — это первая стадия решения чехословацкого вопроса. Первым секретарем ЦК КПЧ избран Г. Гусак, в этом может быть новый этап в борьбе за процесс к лучшему. Гусак мало известен и опыта у него мало. В Президиуме ЦК КПЧ еще много правых, нельзя доверяться первым положительным сдвигам в Чехословакии.

Позвонил мне Н. В. Подгорный. Говорили .о состоянии дел в республике, о состоянии полевых работ и посевов. Подгорный рассказал мне о предстоящих обменах с Кореей, Монголией и Болгарией. Он просил меня передать нашу дачу № 16 в Алуш­те Четвертому Главному управлению Минздрава СССР под детское учреждение. Я согласился.

Но я чувствовал, что все эти разговоры не главные. Глав­ный вопрос — это кандидатура на пост Председателя Президиу­ма Верховного Совета УССР.

Подгорный спросил меня: «С тобой разговаривал Брежнев по поводу кандидатуры на пост Председателя Президиума Вер­ховного Совета УССР?» Я ответил, что разгоовр был в общем плане, а не конкретно о ком-либо. Брежнев говорил, что спешить с решением этого вопроса не стоит. На это Подгорный мне сказал: «Имей в виду, что Брежнев может с тобой повести разговор о кандидатуре Ватченко. Я возражаю против этой кандидатуры». Я ответил, что я тоже буду возражать, да и наши товарищи не поддержат. Ватченко груб в обращении с людьми и высокомерен с товарищами. Интеллигенция республики его просто ненавидит. Ни содержанием, ни внешностью Ватченко на эту должность не подходит. Подгорный согласился целиком и полностью с моим мнением. Я ему назвал возможные кандида­туры на пост Председателя Президиума Верховного Совета УССР: Н. Т. Кальченко, А. Ляшко, Г. И. Ващенко.

Переговорил с Кириленко о представлении Лутака к награж­дению орденом Ленина в связи с 50-летием. Кириленко передал мне, что обсуждается вопрос о моей поездке в Болгарию во главе парламентской делегации Верховного Совета СССР.

30 апреля во второй половине дня позвонил мне Брежнев, поздравил с наступающим праздником Первого мая, передал поздравления семье и товарищам по работе. Разговор^был ровный, но чувствуется его неискренность и какая-то игра. Надо чего-то ждать, что-то его тревожит.

Вот и Первое мая. Мое краткое выступление перед трудящи­мися, затем демонстрация. Все прошло хорошо. По республике особых эксцессов тоже не было. Все праздничные дни в поле работали хорошо, организованно, ведь разгар полевых работ.

Продолжаю готовить лекцию для слушателей Высшей пар­тийной школы по теме: «О стиле партийной работы». Получи­лось 100 страниц. Просят моего разрешения издать материал отдельной брошюрой — дал согласие.

Сегодня 9 Мая — День Победы, из Москвы возвратился в Киев. В этот день особенно вспоминаешь о жертвах, утратах, трагедиях. Надо не терять чувства меры, всегда быть нагото­ве — укреплять обороноспособность страны, наращивать ее экономическую и оборонную мощь.

Принимал академика Пасичника, он твердо и откровенно говорит о деспотизме в Академии наук Патона. Указывает на гонение на Глушко, и это в действительности имеет место. Пасичник поднимает вопрос о создании на Украине атомного центра со строительством ускорителя. Надо поддержать эту разумную мысль.

Переговорил с А. Н. Косыгиным по формированию пяти­летнего плана развития народного хозяйства республики на 1971—1975 годы. В особенности тревожат вопросы энергетиче­ских ресурсов, увеличение и наращивание мощностей по углю, газу. Что из этого разговора получится, трудно сейчас что-то сказать. Но пусть знают, что для республики и страны в целом эти вопросы очень важны.

Принял Келдыша М. президента Академии наук СССР. Состоялся очень интересный и полезный разговор. Обсуждали вопросы: о выборах в АН СССР, я высказал свое мнение, что неправильно, когда от Украины в Академию наук СССР изби­рают в пять раз меньше, чем от Ленинграда, и в три раза меньше, чем от Новосибирска. Не является ли это некоторой дискриминацией ученых такой крупной республики, как Украи­на? Обсудили вопросы о создании двух институтов: ядерных исследований и изучения проблем загрязнения атмосферы, во­доемов и грунтов. О создании завода по производству уникаль­ной аппаратуры для научных целей и специальных работ. О со­здании и финансировании научных центров на Украине. Кел­дыш со всеми выдвинутыми вопросами согласился, обещал нам помогать. Но все это зависит не только от него, и далеко не от него.

21—28 мая. В Болгарии во главе парламентской делегации. Визиту парламентской делегации болгары придали большую политическую весомость. Во многих мероприятиях по работе с парламентской делегацией принимали участие Т. Живков и многие члены Политбюро ЦК БКП. Везде, по всей стране, где приходилось бывать, был оказан радушный прием, особенно в г. Русе, где мне был вручен золотой герб города. В Болгарии проводится много интересного и заслуживающего внимания. В особенности мероприятия по сельскому хозяйству — ороше­нию, строительству тепличных комбинатов, а также по строи­тельству кооперативного жилья, курортов и благоустройству городов. Неплохо было бы, если бы мы кое-что позаимствова­ли.

За поездку в Болгарию отчитался на Политбюро ЦК КПСС.

30 мая был в Москве, где окончательно решил главные кадровые вопросы. А. П. Ляшко рекомендуется Председателем Президиума Верховного Совета УССР. Вторым секретарем ЦК КПУ рекомендуется И. К. Л у так, не допускаю ли я здесь ошиб­ки?

Июнь 1969 года. По возвращении в Киев проинформировал членов Политбюро ЦК КПУ о предстоящих кадровых измене­ниях, которые надо будет провести через решения Политбюро ЦК КПУ и Пленум ЦК КПУ. Проинформировал членов Полит­бюро ЦК КПУ о поездке в Болгарию. Высказал свое хорошее впечатление по сельскому хозяйству и промышленности. В Бол­гарии существует несколько натянутая политическая обстанов­ка. Сообщил, что имеется решение Политбюро ЦК КПСС о награждении Лутака И. К. орденом Ленина в связи с его 50- летием.

2— 6 июня. Позвонил Брежнев и спросил, нет ли у меня замечаний по его выступлении на предстоящем в Москве Меж­дународном совещании коммунистических и рабочих партий. Я на это ответил, что свои замечания отослал его помощникам и просил их доложить об этом. Далее Брежнев спросил, как воспринимаются кадровые перемещения по республике. Отве­тил, что в целом неплохо, но по Лутаку, очевидно, будет много разного рода суждений среди партийного актива республики. Затем Брежнев пригласил меня на открытие Международного совещания коммунистических и рабочих партий^^». Надо ехать. Было

16 ишша 1969 года я снова в Москве. Идут дни заключитель­ного заседания Совещания, предстоит принять итоговый доку­мент совещания. Слушали доклад редакционной комиссии сове­щания. По поручению комиссии докладывает все документы совещания В. Пономарев.

Выступает представитель Итальянской коммунистической партии Берлингуэр129 и заявляет, что итальянская делегация поддерживает документы в защиту мира и по празднованию 100- летия со дня рождения В. И. Ленина. Что же касается основно­го документа Совещания как «программы» действия, то Доми­никанская и Итальянская коммунистические партии высказали свои соображения, но их не учли, поэтому в такой редакции самого документа они подписывать не будут. Выступил предста­витель Доминиканской партии и заявил: «Мы готовы бороться за восстановление подлинного демократического международ­ного движения».

Документ о защите мира принимается единогласно.

Шесть партий, в том числе и Куба, подписали основной документ Совещания с отражением своих замечаний и огово­рок. Доминиканская партия не подписала основного документа.

Совещание подходило к концу. На нем было выявлено немало несогласованностей, даже несогласий принципиального порядка и крупных политических оговорок. Нельзя было идеа­лизировать абсолютное единство мнений, взглядов и действий, монолитность. Много имеется трудностей, от них уходить или их прятать нельзя, ибо это вредит делу.

17 июня 1969 года закрытие Совещания. Председательствует Арисменди. Секретариат Совещания вносит предложение о про­цедуре подписания документов и коммюнике о Совещании. По содержанию коммюнике замечания и оговорки делает Швейцар­ская партия труда и представитель Марокко. Наконец подписа-

.ны документы, принято коммюнике. Председательствующий говорит: «Все мы испытываем крайне возвышенное чувство в наших больших деяниях. Из всего видно, что единство наше возможно, и оно укрепляется на основе марксистско-ленинских принципов. За нашим совещанием следил весь мир. В его адрес поступило 19 тысяч писем и телеграмм от советских людей. Мы выражаем КПСС и Венгерской рабочей партии благодарность за организацию настоящего совещания».

Военнослужащий из Харькова Алтуньян и математик из Киева Плющ вдвоем написали письмо и разослали во многие инстанции. В письме открыто выражают несогласие с проводи­мой внутренней и внешней политикой. Нынешний режим срав­нивают со сталинским. В письме оскорбительно ругают и кри­тикуют Брежнева. Вспоминают хорошо Хрущева, жалеют о том, что он не смог довести дело до более справедливой демократизации в нашей стране. Дал задание расследовать и до­ложить.

Из ВПШ поступило в ЦК КПУ на мое имя анонимное письмо. В нем также выражается несогласие с проводимой внешней и внутренней политикой. Резко критикуется Брежнев, обвиняют его в несерьезности, верхоглядстве, паясничанье, по­литической недальнозоркости и иллюзорности, выражают ему политическое недоверие и считают, что это недоразумение, что он стал во главе нашей партии.

Об обоих письмах сообщил в Москву, думаю, что там это будет воспринято с неодобрением, ведь у нас о таких фактах принято молчать. Я этого делать не могу. Это не мое личное дело. Молчать — значит усугублять и так нездоровые и непри­ятные в нашей партии дела. Брежнев при попустительстве членов Политбюро, подхалимстве и лести многих из его окру­жения и аппарата допускает много «чудачеств», а это далеко не на пользу нашей партии и делу.

Работал над тезисами выступления на Пленуме ЦК КПСС по итогам Международного совещания коммунистических и ра­бочих партий. Доклад на Пленуме делает Брежнев. Подгото­вить выступление по такому сложному вопросу не так просто. Надо увязать вопросы идеологической и организационной рабо­ты, Наши задачи в области укрепления оборонной и экономиче­ской мощи страны — на этой, и только на этой основе можно вести серьезный разговор об укреплении международного авто­ритета нашей страны. Политическим словоблудием, призыва­ми, декларациями никакому делу не поможешь.

Принимал Цветкова, заведующего Отделом науки и высших учебных заведений ЦК КПУ. Подписал письмо о категорийно- сти Института физических исследований ЦК КПУ. В президиу­ме Академии наук УССР много стариков, хорошие ученые, но нам надо смотреть вперед, в перспективу, надо продвигать молодежь, пусть учится, входит в курс дела, им ведь работать в будущем. Рассматривал вопросы кадров, в том числе и ректо­ров высших учебных заведений и научно-исследовательских институтов. Тут тоже надо продвигать молодежь.

^ Подписал ряд писем в ЦК КПСС, имеющих принципиальное значение: несогласны мы в республике с предложениями Непо­рожнего об упразднении Министерства электростанций и энер­гетики на Украине. Такое решение ослабит внимание к разви­тию энергетики на местах. Подписал письмо по вопросу разви­тия кибернетической науки, ее влиянии на народное хозяйство, на технический прогресс. По этому вопросу у меня была обстоя­тельная беседа с академиком В. М. Глушковым.

Подписал письмо в ЦК КПСС с просьбой о награждении Днепропетровского Южного машиностроительного завода орде­ном Ленина. Это крупное оборонное предприятие.

9 июля. Заседание Президиума Верховного Совета, а в 15.00 — заседание Политбюро ЦК КПСС, вопросов много, и важные.

10 июля. В Москве открывается сессия Верховного Совета. На сессии Верховного Совета с докладом о международном положении выступил А. А. Громыко.

Сразу же после доклада, в 16.00, вылетел в Киев для встречи партийно-правительственной делегации ГДР. Делегация прибы­вает из Ленинграда. Позвонил первый секретарь обкома КПСС В. С. Толстиков и сообщил, что делегация в Киев вылетает И июля в 12 часов 15 минут.

11 июля. В Бориспольском порту встретили делегацию. Старшими в делегации были Штоф и Хоннекер. Ульбрихт остался в Москве, чувствует недомогание.

В первый день провели встречу в ЦК КПУ, все прошло хорошо. На второй день после официальных дел основной состав делегации пригласил в Залесье пообедать. Была очень хорошая остановка для откровенных разговоров. Показали го­стиницу и домик с подвалом, где распили не одну бутылку вина. Немцы надурняка любят выпить, и выпили они изрядно. При­сутствовал и Абросимов, посол в ГДР, остался доволен, заявил, что немцы довольны и запомнят это посещение надолго.

Всем присутствующим были вручены охотничьи сувениры.

13 июля тепло распростились. Делегация отбыла в Москву. Представтели ЦК КПСС и МИДа тоже далие высокую оценку приему делегации в Киеве.

По линии ЦК КПСС на отдых в Крым пригласили Садов­ского и Солотко из Словакии, но надлежащих условий не создали: питание, плохое, связи нет, организации экскурсий и культурных мероприятий тоже нет. Об этом я случайно узнал, принял меры к исправлению положения, ведь это на территории республики, могут и о нас подумать плохо, хотя мы к этому не имеем никакого отношения. Вот так: умеем пригласить, но не умеем обслужить. Об этом факте сообщил в ЦК КПСС.

Внучка Ив. Франко и Лысенко, сотрудник Института лите­ратуры АН, написали письмо в Верховный Совет Союза с тре­бованием предоставления крымским татарам автономии в Кры­му. Это проходит одна линия — недовольство национальной политикой на Украине. Надо тщательно разобраться и принять необходимые меры.

21 июля американцы высадили человека на Луну, это боль­шое достижение в освоении космоса и изучении небесных све­тил. Очень обидно, что этот приоритет не за нами. Отстаем мы в освоении космоса, хотя все это стоит огромных средств. Хотя мы и говорим, что все это делается во имя науки, интере­сов народного хозяйства, на самом деле главный лейтмотив освоения космоса — это использование его в военных целях. Придет время, когда мы открыто заговорим и будем заклю­чать соглашения о том, чтобы не использовать космическое пространство в военных целях.

Рассматривал вопросы Института экономики Академии наук УССР. Много сложных социальных и идеологических вопросов, которые надо решать, но это все далеко, а подчас и совсем не зависит от нас. Директор Института экономики АН УССР С. Ямпольский опубликовал в своем журнале демо­графическую справку по Украине — все в ней правда, но она вызвала недовольство «сверху». Мы умышленно скрываем правду от народа. А в общем, вопросами демографии в стране никто не занимается, правительство й ЦК этим вопросом не интересуются или умышленно от него уходят.

По моему заданию Дмитерко, Коротич, Подоляк написали хорошую статью против «концепции» Дзюбы. Прочел письмо Павлычка и Дмитерко, в котором они разоблачают Дзюбу — хорошо написали, просто молодцы. Но, кроме «разоблачений», надо много работать с творческой интеллигенцией, у нее ведь возникает много вопросов, и правильных вопросов, и на нихнадо смело и отк]ровенно давать ответы, а не загонять их в подполье, а задавшему вопрос приклеивать ярлык.

Стало известно, что в Колумбийском институте имеются дневники Винниченко^з^. Надо бы для истории, для потомства их иметь. Но думаю, что это не поддержит Москва, да еще могут и обвинить в «национализме». В Москве есть «политические деятели», такие, что всего, что не русское, боятся, больше того, относятся с некоторым недоверием, пренебрежением, проявля­ют самый махровый великодержавный шовинизм. К таким «деятелям» прежде всего относится Суслов.

В командировке был до 3 августа.

4 августа принял Павловского И. Г., Куликова В. Г. и мно­гих генералов из Москвы. Вопросы кадровые: хотят заменить первого заместителя командующего и начальника штаба (Кие­вского военного округа) ВО генерала Чижа. Непонятно. Чиж хороший военачальник, хороший коммунист и человек. Может быть, дело в возрасте и требуется передвинуть, но почему не говорят куда. Вот так у нас часто с хорошими, принципиальны­ми людьми и поступают. Попросил Павловского повременить, еще раз подумать и дать конкретное предложение о работе Чижа. В такой работе, которую я исполняю, мало приятного бывает, все больше сложности, заботы, судьбы людей.

Наконец восторжествовала правда, в партии восстановили Хитриченко, известного бывшего партизанского командира, партизанского вожака. Он был оклеветан и исключен из партии уже после войны. Мне лично приходилось много заниматься реабилитацией Хитриченко, еще будучи первым секретарем Киевского обкома партии.

Принял Патона, президента Академии наук, речь шла о ка­питальном строительстве объектов АН. Нужно 100—110 млн. рублей, а запланировали всего 40 млн. Дал поручение Розенко (Госплан УССР) изыскать дополнительно средства для Акаде­мии. Посмотрели справку по электрошлаковому переплаву ста­ли, по этому вопросу надо написать письмо в ЦК КПСС. Не уделяется в Союзе этому вопросу внимания, а это ведь каче­ственная сталь. Зато мы уже всем капиталистическим странам, в том числе и Японии, продали лицензию по электрошлаковому переплаву. В то же время сами почти ничего не делаем в этом отношении. На Украине мы все делаем на самоиницйативе, но на ней при нашей системе далеко не уедешь. Окончательно рассмотрели вопрос строительства библиотеки Академии наук стоимостью прймерно до 20 млн. рублей.

Ц—12 августа. В ГДР переиздали мою книгу «Историческое призвание молодежи». Печать, издание, иллюстрации, фотогра­фии — все просто отлично. Нам бы научиться так издавать.

Позвонили первый секретарь Кировоградского обкома пар­тии Кобыльчак и первый секретарь Николаевского обкома Погребняк, доложили обстановку в областях, одновременно сообщили, что им звонил Брежнев, интересовался хлебом и жи- вотноводс^'вом. Брежнев от меня обо всем хорошо информиро­ван, что ^то, недоверие мне? Нет, это «прием демократического общения», показ «заботы» о состоянии дела, заигрывание с ка­драми, одним словом, «артистичность руководства».

Рассматривал вопросы о ходе строительства оборонных объ­ектов, которые надо строго контролировать. В работе Харько­вского руководства допускается поспешность в решении многих важных вопросов. Знаю, что за последнее время сложились плохие взаимоотношения между директором завода имени Ма­лышева Соичем и главным инженером этого завода Лычагиным. Все это отражается на работе этого крупного оборонного пред­приятия. Со стороны министерства и обкома партии проявляется беспринципность в оценке истинного положения дел. Я знал позицию Соича и воспротивился его освобождению.

Получил решение Политбюро и Совмина Союза, в котором разрешается Внешторгу продать капстранам 380 тысяч тонн подсолнечных жмыхов, а это ведь белок, и его явно не хватает для нужд нашего животноводства. Что же, он у нас лишний? Позвонил по этому вопросу Суслову, высказал свое несогласие с таким решением, а что толку из этого — он ведь в этих делах «как в темном лесу». Меня убеждают, что это золото, валюта. Все равно неразумно продавать то, чего у нас самих не хватает. Просил отложить реализацию этого вопроса, так как львиная доля жмыха за границу должна идти с Украйны.

В Крыму, в районе Ялты, отдыхают Брежнев и Подгорный. Давно приглашал их посетить новые рисовые плантации, Аска- нию-Нова и о. Бирючий. Наметил маршрут поездки: Красный Перекоп, Армянск, осмотр рисовых полей и поливной кукурузы на Северо-Крымском канале. Затем Каланчак, Чаплыйка, Но­вая Аскания-Нова. Осмотр строительства Каховского ороси­тельного канала. Отдых и охота на острове Бирючем. Я этим маршрутом проезжал несколько раз, есть что посмотреть. По­звонил в Крым, переговорил с Брежневым и Подгорным, трудно их понять, а в общем, чувствуется, что смотреть они не хотят.

Принял Ботвина и Гусева (Киев). Обсуждались вопросы: сооружение монумента в ознаменование воссоединения Украи­ны с Россией; об инженерных и коммунальных службах Киева;

об архитектурном оформлениии Киева — город должен иметь свое лицо. Все эти вопросы непростые, они требуют много забот, смелости, но делать все это надо.

В Запорожье, в лагере заключенных уголовников, произо­шел бунт, убит подполковник МВД — заместитель начальника лагеря. Уголовники забаррикадировались, скрывают убийцу. Принимаются меры к наведению порядка. Нежелательно при­менять оружие, ибо могут быть жертвами и невинные люди.

Принял консула Чехословакии в связи с его назначением. Беседа была довольно откровенной по всем вопросам. И все же по всему видно, что чехи не скоро простят и забудут «акцию» 21 августа 1968 года.

Позвонил Д. С. Полянский, ставит вопросы, чтобы мы дали дополнительно к плану 3 млн. тонн хлеба. Но это нереально, конечно, можно сдать, но тогда на фураж останется 58—60% к потребности. Хлеба в стране заготовлено пока что 55,7 млн. тонн. Это очень мало. Я высказал и Полянскому свое мнение, что нам нельзя продавать жмых за границу, а самим держать наше животноводство на истощенном белковом пайке. Он сог­ласен, но тоже ничего не может сделать, чтобы отменить такое не совсем разумное решение. Косыгин всячески выкручивается с валютными делами, а «Брежнев ничего не понимает ни в ва­люте, ни в жмыхах. Вот все и идет «по воле волн».

Снова по телетайпу и телеграфу передаются провокацион­ные сообщения и нелестные отзывы о «деятельности» Брежне­ва. Нет у нас за этими средствами надлежащего контроля. Дал строгое задание проработать вопросы контроля.

Рассматривал материал по книге «Украина наша совет- ская»^^^ — материал просмотрен специалистами, они не знают, кто автор, рецензии даны хорошие, положительные. Назаренко и Орел тоже дают положительный отзыв, хотя я их несколько раз спрашивал по этому вопросу, просил откровенно высказать свое мнение. Но я сам чувствую, что материал подобран хоро­шо.

Мне позвонил Брежнев, он тоже отдыхает в Крыму и при­гласил меня слетать в Астрахань на охоту, главным образом нагусей. Брежнев, Подгорный, Косыгин, Гречко и я прилетели в Астрахань, здесь стоит сильная жара и ураганный ветер. На аэродроме нас встречали секретарь обкома и председатель облисполкома. Вертолетами перелетели в дельту Волги к охот­ничьим домикам. С воздуха были видны сотни рукавов Волги, впадающих в лиман Каспийского моря. Очень красивое зрели­ще, чудо природы. Охота и рыбалка были отличными, каждый из нас убил не менее десятка гусей. Поймали несколько штук осетров и тут же сделали свежую икру. Провели хорошо время, но основательно были искусаны комарами, их там миллиарды. На охоте были 27—30 августа, в Крым возвратились с хороши­ми охотничьими трофеями.

4 сентября из Крыма в Москву проводили Брежнева, много говорили по вопросам сельского хозяйства, он бросается из одной в другую крайность. В Ореанде отдыхает Ленарт, по поручению ЦК КПСС я должен с ним встретиться и перегово­рить по многим вопросам обстановки, в Чехословакии.

11 сентября мы с Ленартом встретились, много и подробно говорили об обстановке в КПЧ и стране, невеселые там дела. Послал информацию в ЦК КПСС о встрече с Ленартом и ссдер- жание нашего разговора.

Поехал посмотреть санаторий «Черноморский», встретиться и поговорить с отдыхающими. Все отдыхающие довольны, благодарят за решение вопроса обеспечения путевками руково­дящего состава республики. Думаю, что я сделал доброе дело.

Всю семью поездом отправил в Киев, а сам с Борей машина­ми выехал из Крыма в Киев. По дороге посетил колхоз «Друж­ба народов». Хозяйство отличное. Заехал на о. Бирючий, там хорошо поохотились на оленей и гусей.

28 сентября машиной выехал на Запорожье. По дороге застал большой дождь, вследствие чего задержались в дороге и в Запорожье приехали поздно вечером. Утром 29 сентября самолетом вылетел в Киев, в тот же день приступил к работе, о чем сообщил в Москву.

Принял генерала Головкина, начальника политотдела КВО. Он уезжает в Москву, зашел проститься, был очень взволнован, очень не хотелось ему уезжать из Киева.

Разбор почты, очень много материалов по Чехословакии о Пленуме ЦК КПЧ. Антисоветизм в Чехословакии пока не прекращается.

5 Октября получил шифротелеграмму для всех за подписью Брежнева и Косыгина. В ней предлагается усилить сельхозрабо­ты. Дал задание разработать дополнительные мероприятия и подготовить к 15 октября информацию в ЦК КПСС о приня­тых мерах, что требуется и в шифротелеграмме.

В этот же день позвонил мне Подгорный, разговор был общий, обо всем понемногу, но я чувствовал, что он чего-то недоговаривал и позвонил неспроста, хотя пока не могу найти ключа для разгадки его звонка. Но по всему чувствуется, что в руководстве происходят какие-то трения и закулисная «игра». В тот же день из разговора с Кириленко кое-что стало прояс­няться. Была большая стычка между Косыгиным и Шелепи- ным, не думаю, чтобы Шелепин сам пошел на обострение с Косыгиным. Это все проделки и приемы Брежнева — он давно и часто в разговорах даже с нами, из «провинции», отзывался о нем далеко не лестно. Но Брежнев опасается сам идти на конфликт с Косыгиным, т. к. Косыгин пользуется гораздо большим авторитетом, чем Брежнев. Косыгин все же знает хозяйство страйы, экономику, финансы, плановую рабо­ту, кредитное дело, технику и технологию. Обо всем этом Брежнев в лучшем случае имеет элементарное понятие, а в не­которых вопросах является просто профаном-зазнайкой. Вот он и хочет сделать «подкоп» под Косыгина чужими руками, ибо сам он боится, поэтому и натравил Шелепина против Косыгина. Брежнев это умеет, у него интриги получаются.

Идут переговоры с поляками по экономическим вопросам — переговоры довольно трудные. Мы не можем удовлетворить всех запросов и требований поляков, в особенности по поставке им зерна. Гомулка разговаривает довольйо резко, горячится. Он заявил: «...а что же мне прикажете за помощью обращаться к Западу?» В общем, от этих «дружеских и конструктивных» Переговоров остается тяжелое, удручающее впечатление. От нас наши «друзья» — соцстраны часто требуют невозможного, и мы, к сожалению, делаем уступки в ущерб своей экономике и интересам своего собственного народа, и все это прикрываем рштернациональным «долгом». Не в состоянии все это выдержи­вать наша экономика — все возрастающие запросы и требова­ния наших многочисленных «друзей и союзников». Они же каждый раз нам «намекают» на жизнь в западных державах. А пока что во многих вопросах бытовых, социальных благ наш народ по его обеспечению отстает от наших «союзников», и когда этому будет конец? Наш народ заслужил лучшего к нему отношения и больших материальных благ.

Мне стало известно, что 6 столичной гостинице «Украина» очень грязно, оборудование старое и плохое, «замызганное» белье далеко не первой свежести, нет должной культуры и по­рядка. И это в гостинице, носящей название «Украина». Дал задание первому заму Пред Совмина Соболю разобраться, наве­сти порядок, доложить.

8 октября. Подписали телеграмму в ЦК КПСС и Совмин Союза о завершении хлебосдачи. Продали государству 780 млн. пудов хлеба, засыпали семенные фонды, оставили на фураж 62% к расчетной потребности, минимальное количество выдали на трудодень механизаторам и всем колхозникам.

Позвонил мне Щербина Б. Е., первый секретарь Тюменско­го обкома КПСС, благодарил за отличный строительный сту­денческий отряд с Украины. Просил на следующий год в Тю­менскую область направить 10 тысяч человек. Заработок каж­дого студента за два месяца работы составил 800—900 рублей, это очень хорошо. В республике на важнейших стройках про­мышленности, сельского хозяйства не хватает рабочей силы, из-за этого темпы строительства значительно снйжаются. Но мы не можем организовать студенческие отряды строителей прежде всего потому, что жестоко лимитируют заработную плату, она очень низкая, на уровне строительных рабочих. Вопроса этого не «пробить» — везде «центропробка».

Позвонил мне Кулаков, секретарь ЦК КПСС, сообщил, что перед съездом колхозников должен состояться Пленум ЦК КПСС. Я задал ему со своей стороны ряд вопросов и прежде всего: когда из Казахстана на Украину прибудут автомашины, предназначенные для вывозки сахарной свеклы, почему не пу­бликуют сообщение по Украине, что она вьшолнила план про­дажи государству хлеба? Ответа вразумительного не получил, но для меня это не было какой-то новостью.

10—25 октября. Состоялся разговор с Брежневым по многим вопросам. Высказал ему свое мнение, что многие наши руково­дители в центре занимаются внешнеполитическими вопросами, и почти никто не занимается конкретно, глубоко, предметно внутренними делами в собственной стране. А дел у нас невпро­ворот, и уходить от них нельзя, а главное, наши успехи во внешнеполитических вопросах целиком зависят от нашей крепо­сти внутренней, от веры народа в наши дела, от выполнения наших планов и обещаний, которые мы даем народу. А в этих вопросах у нас далеко не все в порядке. Прежде всего надо проявлять не на словах, а на деле настоящую заботу о своем народе. Прикрываться внешними делами, не проявл51я настоя­щей заботы о своем народе,— это преступление перед ним.

Не понравился Брежневу такой разговор, а напрасно: ведь я говорил правду и высказывал не только свое личное мнение или мнение какой-то группы скептиков, нет, этого требует сама жизнь, и это можно было видеть давно, если бы у руководства было поменьше догматиков и начетчиков. Все это вместе взя­тое когда-то скажется, откликнется на наших делах.

Принял Макарова, Янгеля, Ватченко по вопросам работы Южного машиностроительного завода. Надо оказывать суще­ственную помощь заводу в изготовлении оснастки, иначе будет сорван выпуск новой ракеты на заводе. Разобрали все вопросы подробно, присутствовал и заведующий оборонным отделом ЦК КПУ Руденко Я. К., он же мной и был командирован на завод для подготовки всех мероприятий по оказанию помощи заводу. По этому вопросу будет принято решение Политбюро ЦК КПУ.

Из Праги мне позвонил наш посол С. Червоненко, просил уделить максимум внимания партийно-правительственной деле­гации Чехословакии, которая прибьшает в Киев. Рекомендует где-то провести импровизированный митинг с выступлениями чехов и наших. Об этом просил меня и Брежнев. Дал задание отработать все вопросы, связанные с пребыванием чехословац­кой делегации в Киеве.

19 октября принял Федорова А. Ф., дважды Героя Советско­го Союза, министра социального обеспечения УССР. Федоров после смерти Ковпака стал олицетворением и фактическим представителем партизан на Украине.

Обсудили вопросы, о строительстве, расширении и оборудо­вании домов престарелых людей. Домов явно не хватает, а те, которые имеются, находятся в жалком состояния. На Украине в домах престарелых находится 46 тысяч человек, и это люди, в большинстве своем отдавшие все свое здоровье за Советскую власть, а что они видят, какой за ними уход? Много мы ведем разговоров об обеспечении старости, но дела далеки от слов. А старость, она ведь никого не минует. Партизаны Украины поднимают вопрос о том, чтобы они имели единый партизан­ский билет — удостоверение и нагрудный знак. Да разве при нашей «централизации» возможно самостоятельно решить этот небольшой, но очень нужный для боевых партизан вопрос?! Они ведь этого скромного внимания заслужили, да кто об этом сейчас думает?

В Щорском районе Черниговской области есть село Елено.

Во время войны из этого села все были в партизанах. Село немцы полностью уничтожили, погибло много людей. Надо бы это село восстановить как памятник героизма людей. Федоров по этому вопросу дважды обращался к Щербицкому, чтобы он помог это сделать, но разве этот сухарь, чурбан, иезуит, может понять желание и жажду людей, перенесших горе и страдание? Заверил Федорова, что я это начинание поддержу. Федоров жаловался на Наумова, тоже одного из руководителей парти­занского движения, что он в своей книге «Западный рейс» искажает факты и действительность партизанского движения. Надо поручить разобраться, принять меры к примирению этих двух прославленных партизанских командиров. Их вражда меж­ду собой не приносит пользы никому, вред от этого огромный.

Принял Капто, первого секретаря ЦК ЛКСМУ. Речь шла об улучшении работы издательства ЦК комсомола, выхода журна­лов и газет: в работе издательства, в редакциях журналов и газет имеется много недостатков, промахов и идеологических срывов; о проведении комсомольских областных конференций и подготовке к съезду комсомола Украины, который должен состояться в марте 1970 года; о военно-патриотическом воспита­нии молодежи: в этом отношении работа проводится, но все это ведется формально, казенно, молодежью воспринимается пло­хо, туго, ибо нет души, теплоты, искренности в этой работе.

21 октября. Рано утром позвонил мне Брежнев, первый вопрос о сдаче хлеба. Я его проинформировал, что озимые в плохом состоянии. Мы сдали хлеба максимум, что могли; если сдавать больше, то животноводство оставим без кормов, а от­сюда все последствия с производством мяса, молока. Хотя Брежневу мой разговор не понравился, все же я настоял на своем. Рассказал ему, что с транспортом в республике просто трагедия, все это отражается на работе промышленности, сель­ского хозяйства. В то же время мы далеко ле по-хозяйски ведем дело, загружаем транспорт, перевозим автомашины, комбайны в Казахстан и обратно, это за несколько тысяч километров, занимаем десятки тысяч вагонов, которые заняты 3—4 месяца. Это обходится государству, безусловно, в сотни миллионов рублей, но никто этого не считает. Даже при этом маневрирова­нии автотранспорта не хватает. Вот и сейчас: кончается ок­тябрь, а машины из Казахстана на Украину еще не возврати­лись. Обещают прислать к 10—15 ноября, а сахарная свекла лежит в поле, теряет свои качетсва, сахаристость. Сахарные заводы работают наполовину загрузки их мощностей, вот и те­ряем минимум только на этом 700—800 тысяч тонн сахара.

и этот разговор не понравилбя Брежневу, ему нравится, когда все «одобряешь и поддерживаешь», а не высказываешь свое мнение и суждение. А я так работать не могу и не хочу, не желаю. Все это противно моему естеству.

В разговоре с Брежневым зашла речь о предстояш;ем 90-летии И. В. Сталина. Брежнев подцял этот вопрос: стоит ли в печати освещать 90-летие Сталина? Я даже удивился поста­новке этого вопроса и сказал, что Сталин — это большой «кусок» нашей истории, труда наших людей, со Сталиным мы разгромили фашизм, и умолчать о Сталине — это значит иска­зить нашу историю, надо, безусловно, найти форму осветить, отразить дату рождения Сталина. ,

Вышла из печати моя книга' «Коммунист — активный боец партии» — в 100 тысяч тиражом. Много я потрудился над этой книгой, пришлось перевернуть уйму разного материала.

Был острый и откровенный разговор с Лутаком. Его окру­жение плохое, подогревают его и даже провоцируют, а он сам падок, и от него всего можно ожидать, надо к нему более внимательно присмотреться.

Был на приеме Никитченко (КГБ). Обсуждали кадровые вопросы. О неправильном отношении Зырянова, командующе­го пограничными войсками СССР, к Иванову, командующему Западным пограничным округом, надо разобраться со всеми этими довольно запутанными вопросами. Крымские татары активизируют свою «деятельность», проводят сбор подписей, совещания, собрания, надо все время за их действиями присталь­но следить, усилить оперативный состав КГБ по Крымской области, оснастить оперативных работников необходимой тех- 1ШКОЙ. Никитченко сам удивлен и у него возникают подозрения, что кто-то из КГБ обо всем информирует Дзюбу, ибо все мероприятия, кото{^ые проводятся, становятся известны. Это очень скверные и опасные дела.

Поиски автора письма и приславшего мне в посылке гранату пока не дали никаких результатов.

24 октября. В 16.00 в Киев прибыла партийно-правитель­ственная делегация Чехословакии. Провели беседу в ЦК КПУ, делегация осмотрела город, побывала в Институте сверхтвер­дых сплавов и искусственных алмазов, где перед коллективом выступил Черник. Во второй половине дня были и Залесье. Здесь провели хорошо время.

Утром 25 октября осмотрели метрополитен. Посетили с. Кодаки, осмотрели хозяйство колхоза имени Ильича и новую застройку села. В колхозе состоялся митинг, где выступил В. Биляк, все прошло хорошо. В 14.30 был дан обед в честь чехословацкой делегации. В 17.00 делегация улетела в Москву. За время пребывания делегации в Киеве мне несколько раз звонил Брежнев, все интересовался, как идут дела. Докладывал, что все проходит нормально.

28 октября. Пленум ЦК КПУ, отчитывается Укрпрофсовет. Доклад Клименко сделал плохой, чувствуется, что он уже выра­ботался, очевидно, надо укреплять Укрпрофсовет, а Василя Клименко отправлять на отдых с почестями. Хороший он чело­век, отличный коммунист и товарищ;, но дело требует укрепле­ния этого участка работы.

3 ноября был на приеме у Брежнева, поставил перед ним ряд вопросов и проинформировал по некоторым. Сказал ему, что мы 12 ноября проводим республиканский съезд колхозников. Еще раз высказал ему свое мнение о крайней необходимости создания Межколхозсоюза, как демократической, ответствен­ной, инициативной, предприимчивой формы управления колхо­зами. О кадрах: я предложил на пост секретаря ЦК КПУ по сельскому хозяйству взять Кобыльчака или Борисенко вместо Лутака, который стал вторым секретарем ЦК КПУ. Брежнев согласился с моими предложениями и сказал: «Кого выберете, сами решайте на месте». Переговорил об укреплении Укрпроф- совета — Клименко уходит на пенсию, вместо него берем Соло­губа, второго секретаря Донецкого обкома партии. Исходя из опыта республики, высказал соображения о создании в стране межколхозного страхового семенного фонда. Заговорили о при­ближающей дате — 90-летии со дня рождения И. В. Сталина. Я высказал мысль, что надо бы на могиле Сталина установить памятник-бюст у Кремлевской стены, так, как это сделано многим политическим деятелям. Опасаться этого не стоит, в народе и партии это будет воспринято хорошо. По этому вопросу Брежнев колебался, «ежился» и определенного мне ничего не сказал.

Брежнев, в свою очередь, передо мной поставил вопросы о якобы существующих фактах национализма в республике, что по этому вопросу якобы много поступает писем в ЦК КПСС. И из разговоров я понял, что главный «национальный» во­прос — это языковый вопрос. Брежнев мне задал вопрос, поче­му наш Политиздат и издательство «Молодь» издают литерату­ру не на русском языке. Я ответил:. «Да потому, что есть украинский язык, и на нем разговаривают 75—80% населения республики. К тому же, названные издательства издают литера­туру, периодические издания на украинском, русском, даже румынском и словацком языках. А если,— говорил я,— мы будем выпускать литературу только на русском языке, то тогда кто же будет выпускать ее на украинском? Москва, что ли? И почему этот вопрос не ставится перед другими республика­ми?» Я сказал, что я хотел бы познакомиться с письмами, идущими в ЦК КПСС по этим вопросам. Брежнев промолчал. Чувствовалось, что тут действует какая-то сила, пытающаяся внести раздор между народами. Такая постановка вопроса о языке — это же проявление отъявленного шовинизма. Разве не может понять «вождь» всю несостоятельность и вредность постановки этого вопроса? Всем этим я был огорчен и возму­щен до глубины души. Тем более я знал, видел, мы все делали и делаем для интернационального воспитания кадров нашего народа. Я всегда, везде могу заявить и подтвердить, что украин­ский народ по своему складу народ интернациональный. Но, как говорится, в хорошей семье тоже могут быть уродцы, ведь это не только касается Украины. Иногда этих «уродов» порождает не менее уродливое и пренебрежительное отношение к острым национальным и справедливым стремлениям — сохранению своего языка, культуры, обычаев, наконец вековых традиций.

Когда-нибудь история рассудит всех. Во всяком случае, во­просы национальной политики — это вопросы очень сложные. Произошли немалые социальные и экономические изменения, и руководствоваться старыми мерками, значит, не решать наз­ревающих вопросов. А у нас этими вопросами: никто не занима­ется. «Оцениваются» все сложные вопросы интернациональ­ным, патриотическим воспитанием, слиянием наций, культур и языков. Причем во всех этих вопросах — «теоретических» выкладках и практических делах — много «философского тума­на», путаницы и, конечно же, искажения ленинских понятий в национальных вопросах.

Донбасс совершенно задыхается без воды как для производ­ства, так и для быта. Очень много жалоб и справедливых нареканий. В проекте плана работы по каналу Днепр — Дон­басс на 1970 год изъяты 10 млн. рублей.

Сегодня, 20 ноября, подписал письмо на имя Брежнева и Косыгина с просьбой восстановить деньги на проектные работы по каналу. По этому вопросу лично переговорил с А. Н- . Косыгиным “ обещал помочь. Но надо еще определиться с подрядчиком по строительству канала, им может быть только союзное министерство, вот снова узел. А Донбасс без воды дальше не может существовать.

Позвонил мне из Москвы Капитонов, сообщил, что умер К. Е. Ворошилов. Очень жалко, ушла еще одна легендарная личность для нашего народа. Надо послать рабочую делега­цию от Луганщины, венок от нашей республики. Председа­тель комиссии по похоронам Н. В. Подгорный, похороны со­стоятся 6 декабря у Кремлевской стены.

Я официально поставил вопрос о переименовании Луган­ской области в Ворошиловградскую область.

Посетили киностудию имени Довженко, был просмотр со­зданного нового кинофильма «Почтовый роман» — о лейте­нанте Шмидте. Много было споров, разговоров, предложений. Но одно ясно, что это удача коллектива студии. Все хорошо, исторически правдиво освещено, трогательно, романтично, су­рово, тревожно, показаны люди большой воли и мужества.

На заводе «Ленинская кузница» состоится отчетно-выбор- ное партийное собрание, готовлюсь там выступить. Перед собранием посетил завод, побывал в цехах, отделах, побеседо­вал с рабочими, конструкторами, ИТР, служащими. Рабочие ставят много острых вопросов: о жестких нормах выработки, о реальной заработной плате, производительности труда и ма­териально-техническом обеспечении предприятия, об улучше­нии работы городского транспорта, снабжении продуктами пи­тания.

В своем выступлении на партийном собрании остановился на вопросах: составления народнохозяйственного плана на 1970 год, его главном направлении, специфике, значении; о работе промышленности, строительства, транспорта, сель­ского хозяйства республики в текущем году и задачах на буду­щее, о трудностях, с которыми нам приходится сталкиваться.

Несколько недель назад мной было получено письмо от дочери бывшего председателя сельского Совета с. Дымовки по известному нашумевшему в свое время делу «Малиновщи- на»1^2. Я поручил расследовать. Докладывал Грушецкий: Мали­новский никогда не был селькором, он бывший бандит. А за­тем, пристроившись, действовал как подкулачник против ко­митета бедноты, местной партийной ячейки. Создал дело «Ма- линовщина» Сосновский, провокатор-троцкист, бывший кор­респондент газеты «Правда». Убил Малиновского его млад­ший родной брат в отместку за издевательство. В момент острой классовой борьбы на селе кулаки и троцкисты спрово­цировали «дымовское дело»: по нему были осуждены 9 чело­век сельских активистов, трое из них были расстреляны. Надо всех осужденных реабилитировать, музей и памятник Малино­вскому в с. Дымовке ликвидировать. Провести сход в с. Дымов- ке, где.обо всем рассказать, как было и как восторжествовала правда.

Чтобы все это провести в жизнь, надо согласовать вопрос с ЦК КПСС — ведь по «дымовш,ине» было решение ЦК ВКП(б) за подписью Сталина. Приняли свое решение в Полит­бюро ЦК КПУ, послали записку в ЦК КПСС. Итак, через десятки лет «Малиновщина» и убийство «селькора» были раз­венчаны.

19 декабря. Во время работы сессии на заседании Политбю­ро рассматривали вопрос: публиковать ли статью в «Правде» в связи с 90-летием И. В. Сталина. Много было разных толко­ваний. Ярыми противниками публикации статьи были Суслов и Пономарев. После большой «дискуссии» Брежнев всех пои­менно попросил высказать мнение по этому вопросу. Как-то получилось, что начали с меня — однозначно высказался за публикацию статьи. Подавляюш,ее большинство высказалось так же, к нам присоединился Брежнев, тогда Суслов и Понома­рев свое предложение сняли. Итак, статья публикуется. Вечер­ом этого же дня отмечали 63-летие Брежнева, он сильно поста­рел.

22 декабря. Выслушал доклад министра МВД УССР Головченко И. X.: по борьбе с преступностью у нас далеко не все сделано. За текущий год совершено 80 тысяч крупных преступ­лений. Против прошлого года преступность, в том числе и осо­бо опасная, выросла на 4%. Поручил разработать дополнитель­ные меры по борьбы с растущей преступностью.

Министр водного хозяйства республики А. Н. Гаркуша до­кладывал о ходе строительства оросительных систем. На 1970 год выделено на строительные работы по министерству 266 млн. рублей, и их надо разумно освоить. Надо форсировать строительство канала Каховской оросительной системы, Севе- ро-Крымский оросительный канал. Начинать разворот работ по каналу Днепр — Донбасс. Гаркуша докладывал, что в связи с переходом на пятидневную неделю работы простой механиз­мов значительно увеличился.

Подписал информацию в ЦК КПСС и специально позвонил Суслову, сообщил, какая хорошая реакция среди партийного актива и в целом среди народа на статью в «Правде» в связи с 90-летием И. В. Сталина.

Суслов выслушал, но промолчал, очевидно, понял, почему я ему позвонил по этому поводу.

Переговорил со всеми членами Политбюро ЦК КПУ по поводу предстоящих выборов президента Академии наук Украи­ны. Приняли решение, что президентом АН УССР рекомендо­вать Б. А. Патона. Поручено мне переговорить с Патоном и сказать ему все его недостатки: он должен более внимательно относиться к кадрам и вообще вести правильную кадровую политику, не зазнаваться — ведь он президент не потому, что самый «умный и талантливый», есть люди, подготовленнее далеко не хуже его, даже поталантливее и с большим научным багажом, с ними-то и надо считаться и советоваться.

29— 30 декабря. Поступило много поздравлений с наступаю­щим Новым, 1970 годом. Я поздравил с наступающим Новым годом аппарат ЦК КПУ. Все прошло очень хорошо.

Вот и закончился 1969 год. Наступили семидесятые годы — новое десятилетие, хочется, чтобы было все хорошо.

В узком кругу члены Политбюро ЦК КПУ, некоторые министры, военные, представители интеллигенции с семьями проводили 1969 год и встретили Новый, 1970 год! Звонили и поздравляли с Новым годом Брежнев и Подгорный, я всем передал их новогодние поздравления. Время провели хорошо!

Январь. Просматривал некоторые свои заметки-записи. Прошло вот уже 16 лет, как я ушел с хозяйственной работы — директора авиационного завода — на партийную работу. Хозяй­ственная работа — это настоящая творческая работа, результа­ты ее ощущаешь ежедневно и конкретно. О работе на произ­водстве я часто вспоминаю и скучаю, временами о ней жалею, что мои многие замыслы не были доведены до коцца. Партий­ная работа дала мне очень много, но я также уверен и считаю, что без должного опыта хозяйственно-инженерной или какой другой конкретной ответственной работы на производстве на­стоящего партийного работника не получится. Будет начетчик, «талмудист», фразер-философ, бабагур и даже, может быть, политический демагог. Партийная работа сложная, трудная, чрезмерно ответственная. Я чувствую, что на ней уже основа­тельно «подносился», хотя и приобрел огромный опыт. Сила и задор тоже еще не исчерпаны далеко.

Принял заместителя Председателя Совмина Латвийской рес­публики Кру мел я. В Риге сооружается памятник «Латышским стрелкам»^^^ — дело нужное. Необходимо выделить 450 кв. ме-тров гранита, кроме нас, им никто не поможет. Гранита явно не хватает, а мы очень слабо развиваем эту отрасль, нет отече­ственного оборудования, пил, полировочных станков. А валю­ты для закупки за границей этого оборудования не выделяют. При всех трудностях и строгих фондах все же дал указание выделить латышам гранит.

Позвонил в ЦК КПСС Суслову и сообщил, что на Украине из-за нехватки бумаги резко сокращаются тиражи выпускаемых газет, в том числе и центральных, республиканских. Высказал свое мнение, что это просто недопустимо. Суслов «выслу­шал» — на этом дело и закончилось. Сообщил ему также, что в § 14 Тезисов к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина допущена грубая ошибка и искажение^^^ и что это непроститель­но. Через некоторое время в «Правде» дали справку — отнесли за счет «опечатки».

1— 10 февраля. По всей республике свирепствует грипп, очень много болеет людей — это очень плохо. Некоторые школы, детские учреждения закрыты. Дал задание Министер­ству здравоохранения усилить профилактическую работу.

Принял генералов-пограничников (Западный пограничный округ). Они информировали меня о состоянии с охраной гра­ниц — далеко не все в порядке. Технических средств не хватает, да они и не отвечают современным требованиям, очень слабые. Таможенный досмотр поверхностный, в результате чего к нам в страну завозится много разного оружия и разной вредной идеологической литературы и порнографии. В ряде пунктов охрана настолько слаба, что переход границы может быть почти свободным, бесконтрольным. Пребывание иностранных граждан на нашей территории не контролируется. Возможна засылка людей с любыми заданиями и на длительные сроки. По этому вопросу переговорил с Андроповым Ю. В.

Разбор почты. Много возникает вопросов, идет какое-то нагромождение различных «мероприятий», и главное, что кое- кто из руководства эти мероприятия фетишизирует, верит в них как в магическое средство, а ведь это чепуха. Не успеешь опомниться, осмыслить одно мероприятие, как за ним идет второе, третье, какая-то волна этих «мероприятий». Устает народ от всех этих «политических и организационных мероприя­тий», теряет остроту и реакцию восприятия.

Вот и сейчас новое письмо ЦК КПСС, Совмина и ВЦСПС «Об улучшении использования резервов производства и усиле­нии режима экономии в народном хозяйстве». На первый взгляд призыв правильный, но ведь под него должна быть подведена база, а народное хозяйство, производство далеко не обеспечива­ются материально-техническим снабжением, новейшим обору­дованием. Вот и получаются пустые слова. Пошумим вокруг этого «исторического» документа недели две, а там и забудем о нем, потому что нет основы для реализации намеченного.

Снова ставится вопрос «О серьезных нарушениях государ­ственной дисциплины в городском строительстве и жилищном хозяйстве». Совсем зажата местная инициатива развития нужд городского хозяйства и рационального строительства жилищ. Нельзя ведь применять одни и те же стандарты для районов Крайнего Севера, Коми и Южного берега Крыма или всего Черноморского побережья. Стрижем все под одну гребенку.

14 февраля. Вот и «стукнуло» 62 года — много и вместе с тем мало, ведь только по-настоящему глубоко начинаешь познавать жизнь, всю ее сложность и трудность. Когда был моложе, меньше опыта, острота есть, но нет глубокого анализа жизни, сравнений и выводов, полнейшей отдачи делу. С годами повышается ответственность не только за себя лично, но и за то, что ты делаешь для страны, народа, партии. Хочется еще поработать плотно лет 6—8, было бы хорошо. Прошло много лет от юности и молодости, а многие события так ясно видятся, что кажется, все происходило вчера.

Получил много поздравлений с днем рождения, это хорошо, не забывают товарищи. Все зав. отделами ЦК КПУ во главе с секретарем парткома зашли ко мне поздравить с днем рожде­ния, вручили огромную корзину цветов. Я их поблагодарил. Правду скажу, немного грустновато — время неумолимо катит. А человек изобрел часы, календарь и наивно думает, что он управляет временем. Нет, время неумолимо. Часы, минуты, секунды идут независимо от воли человека. Человеку остается одно — разумно, с пользой дела распорядиться этим временем. Хотя мы не ценим часы, а минуты и секунды просто не замечаем, не бережем, а напрасно.*

По-прежнему очень тревожит вопрос железнодорожного транспорта. В большом запустении находятся подъездные же­лезнодорожные пути и подвижной состав промышленных пред­приятий. Все это отрицательно отражается на нормальной рабо­те всех отраслей хозяйства нашей республики. Плохую работу железнодорожного транспорта мы ощущаем особо, ибо у нас огромный грузооборот. Написал несколько записок в ЦК КПСС и Совмин, пока реакции никакой, но кое у кого раздра­жение вызьюает. Но кому-то же эти вопросы ставить надо —

Брежнев и Косыгин этих вопросов не понимают, и оба уже увлеклись международными «делами» — визитами, приемами, телеграммами. И глубоко не вникают и не знают действитель­ного состояния экономики нашей страны. Есть немало умных, толковых, знающих хорошо хозяйство, экономику страны лю­дей в министерствах, комитетах, которые подсказывают руко­водству, но все это делается довольно осторожно, чтобы не навлечь на себя гнев. А дела в стране далеко не такие блестя­щие, как их кое-кто старается показать. За все больно й горько.

Утром 17 февраля из Москвы позвонила Ирина. Операция у Дарьи Петровны, ее мамы, началась в 10 часов утра — говорят, что проходит нормально, обнаружена опухоль еще неизвестного происхождения — будем надеяться, что все обой­дется благополучно. Операция, тем более такая, и в 77 лет — это трудная и тяжелая штука.

18 февраля я позвонил Л. И. Брежневу. Проинформировал его о том, над какими вопросами мы в республике работаем, что решили, в чем нуждаемся, какие переживаем трудности. Высказал Брежневу, уже в который раз, о реорганизационном зуде, несогласии с ликвидацией промышленных министерств в республике. Прямо сказал ему, что за последнее время поче- му-то все занимаются международными «делами», а кто же будет решать неотложные, давно назревшие острые вопросы внутри страны? Ведь у нас в ряде вопросов плохо обстоят дела. Брежнев просто промолчал по этим вопросам, только сказал, что мне, очевидно, в ближайшее время придется выехать в Мо­скву — есть вопросы.

20 февраля. Умер Андрей Малышко — очень жалко. Тычи­на, Малышко ушли, из старой плеяды остался М. Бажан. А кто же есть йз молодых, на кого взять курс, кто может достойно в будущем представлять поэзию Украины? Этот вопрос заслу­живает особого внимания, надо кропотливо выращивать новых поэтов.

Планируется строительство атомной электростанции на Кер­ченском полуострове. Поступают протесты, возражения против этого, опасно для рыбных запасов Азовского и Черного морей. Поручил основательно разобраться и доложить.

20 марта. Просто обыкновенные житейские будничные дела. И з Косовского района Ивано-Франковской области приехал в ЦК КПУ Шкойденюк, мастер художественной резьбы по дереву, привез портрет В. И. Ленина своей работы, подарил егоЦК КПУ по случаю 100-летия. Хорошая, просто отличная работа. Портрет передали в Музей Ленина. Я его за труды и отлично выполненную работу поблагодарил и подарил ему наручные часы.

Когда я работал в Ленинграде директором авиационного завода, со мной работал моим заместителем по материально- техническому обеспечению, финансам и коммерческим делам Петр Щукин, старый балтиец, участник штурма Зимнего. Сей­час ему уже 74 года. При оформлении пенсии происходит какая- то задержка, ведь у нас бюрократии хоть отбавляй. Щукин просит меня оказать ему содействие в оформлении законной пенсии. Вмешался в дело, помог оформить соответствующую пенсию.

26— 27 марта. Был в Москве. На заседании Политбюро обсуждалось множество вопросов — крупных, мелких, нужных и просто ничего не стоящих. Обсуждался вопрос реализации решений декабрьского Пленума ЦК КПСС — как они были восприняты народом. Все мы говорим, что хорошо. Это нам так кажется, а вернее, так хочется, тем более Брежневу, ведь он считает, что главное — сказать, тем более все им сказанное воспринимается с «особым восторгом» — самообман, иллюзия, в жизни бывает не так. После Пленума ничего существенного и не произошло.

Рассмотрели вопрос о предстоящих выборах в Верховный Совет СССР, решили в составе депутатов дополнительно увели­чить на 2—2,5% рабочих и на 1 — 1,5% женщин. Все это чистей­ший формализм. Что произойдет, если на 20—40 человек боль­ше будет рабочих или доярок и свинарок в составе депутатов? Улучшится от этого деятельность «советского парламента»? Думаю, что нет. Надо поднять значимость всех депутатов, дать больше прав в решении вопросов нашему парламенту, ибо он сейчас просто «фиксирующий орган» — на сессиях никакой критики, дискуссий, высказываний, откровенных мнений нет.

Возрастной состав в руководящих кадрах в центре — это больной вопрос. Молодежи нет, вот Брежнев и придумал «фор­мулу»: в решении кадровой политики надо в каждом отдельном случае подходить к возрасту «с пониманием». Как ни подходи, возраст есть возраст, и то, что состав Политбюро стар (за малым исключением, всем далеко за 60 лет), никого не трево­жит, а многие просто думают, что они незаменимы.

Обсуждались вопросы внешнеполитической деятельности. Впервые по предложению Брежнева открыто встал вопрос о наших контактах с США. Дано задание нашему послу в США Добрынину прозондировать почву насчет переговоров. Косыгин долже^н был установить общение и контакты с послом США. Вопрос этот оживился после того, как нам стало известно о контактах КНР с США. Наша подготовка по поводу предстоя­щих контактов с США, на мой взгляд, проводится поспепшо, без должной подготовки, в ущерб нашей гордости и самостоя­тельности.

Решили перенести Пленум по сельскому хозяйству на май, с не совсем убедительной формулировкой: «Проведем праздно­вание 25-летия разгрома фашизма в Германии, а затем уже Пленум ЦК КПСС по сельскому хозяйству». Основная причина переноса Пленума — это неподготовленность его. Обсуждался вопрос о принщтах хлебозаготовок и валовых сборах зерна. В следующей пятилетке ежегодно надо собирать не менее 20 млн. тонн зерна — заготовки в год должны составлять 3,7—3,8 млрд. пудов, в том числе не менее 12 млн. пудов риса. Эти и другие цифры назвал в своем выступлении Брежнев, он также повел разговор о сверхплановой продаже хлеба государству каждым хозяйством, исходя из экономической целесообразно­сти. Был также поставлен вопрос об увеличении экспорта хлеба, и в первую очередь в соцстраны. Он поставил задачу в ближайшие 3—4 года производить в год не менее 18 млн. тонн мяса. Шел разговор о его записке в ЦК КПСС по вопросам животноводства, в записке, правда, ничего нового нет: факты, положение, сопоставление наших «достижений» с фактическим положением дел в сельском хозяйстве в США. В какой раз все это делается! За подобные записки мы критиковали Хрущева, теперь пишем сами.

3 апреля. Разбирал вопросы трудного положения с обеспече­нием жильем шахтеров, металлургов, особенно в Донецкой, Ворошиловградской и Днепропетровской областях. К тому же в распределении жилья допускается полнейший произвол. В Днепропетровской области незаконно забирают у металлур­гов, горняков, машиностроителей 15—20% жилья, поступает в ЦК много жалоб на произвол и грубость секретаря обкома Ватченко.

Строго поговорил с Ватченко, предупредил его об ответ­ственности за чинимый произвол. Дал задание секретарю ЦК Титаренко и заведующему Отделом тяжелой промышленности ЦК КПУ подготовить письмо в ЦК КПСС и Совет Министров с просьбой оказать помощь в вопросах увеличения строитель­ства жилья для шахтеров и металлургов Украины.

3 мая вылетел в Москву для поездки в Чехословакию в со­ставе партийно-правительственной делегации на празднование 25-летия освобождения Чехословакии от фашистских захватчи­ков и подписание договора с Чехословакией. В составе делега­ции: Брежнев, Косыгин, Шелест, Машеров, Катушев, Черво- ненко.

5 мая 1970 года в 12.00 делегация прибыла в Прагу. Внешне встреча прошла хорошо. В 13.00 официальный визит всей деле­гации к Гусаку, Свободе, Штроугалу, разговор идет на обш;ие, ничего не значащие темы — о погоде, об урожае.

Брежнев, как всегда, завел разговор, как он «воевал» в Чехословакии, и из его рассказов складывается такое впечат­ление, что если бы не его «действия», то не быть бы вовремя освобожденной Чехословакии. Затем начал рассказывать, как он работал в Молдавии и какие были тогда успехи в этой республике. Довольно странная манера для «руководителя» та­кого ранга везде себя выпячивать — довольно неприятно режет ухо. Наконец передал чехословацким товарищам привет от всех членов Политбюро ЦК КПСС и затронул самый главный и су­щественный вопрос — о направлении наших предстоящих пере­говоров.

Г. Гусак в общей беседе сообщает нашей делегации, что экономическое положение и политическое состояние в стране улучшаются. «Но мы,— говорит Гусак,— реально смотрим на все предстоящие трудности и на то, что у нас есть сейчас». Брежнев перебивает Гусака, сбивается на общие, ничего не значащие разговоры. .

В общий разговор включается Косыгин — его интересует вопрос двух выходных дней в Чехословакии, и тут же Косыгин делает безапелляционное заключение, что «два выходных дня — это великое дело». Так были посеяны семена наших двух выходных дней. Семена брошены, но перед этим никто не проверял «их всхожесть и готовность почвы». Думаю, что нам еще рано было переходить на два выходных дня, разумнее было бы продумать вопросы, как уплотнить рабочий день, поднять заинтересованность в работе и реальную заработную плату рабочих, ИТР и служащих.

Брежнев снова долго, назойливо и нудно рассказывает о вре­мени освобождения Чехословакии от фашистских войск, о теп­лой встрече в те времена советских воинов пражанами. Затем без всякой связи говорит о состоянии посевов, погодных услови­ях для сельского хозяйства нашей страны.

10 мая из Москвы возвратился в Киев. Поручил специальной группе товарищей выехать в Измаил и разобраться на месте по полученному оттуда письму. Дела там неважные: в городе большое количество людей, не занятых работой. Город не благоустроен, жилья не хватает, культурно-просветительных учреждений нет; порт на Дунае в допотопном состоянии. И это наш пограничный город с Румынией! Надо решить все вопросы положительно. Сказал об этом Щербицкому, но ему трудно что вдолбить.

Сегодня тяжелая операция у Дарьи Петровны, это уже вторая такая. Как она ее выдержит, милая старушка. Очень жалко бабушку, и все же будем надеяться на лучший исход. Если бы человек не верил в это, невозможно было бы жить.

Принял Маленкина (народный контроль), был крутой разго­вор с ним. Я его спросил, почему он защищает особую независи­мость республиканских органов, в том числе и от Секретариата ЦК КПУ — по этому вопросу жаловались мне. Разговор был острый. Мне кажется, что он все понял. Маленкин информиро­вал меня о работе народного контроля республики: сохранность сощ1алистической собственности, контроль за установкой обо­рудования, внедрение научных разработок.

14 мая. Рассматривал вопросы, связанные с созданием этно­графического музея Украины, а также мемориала в честь Запо­рожской Сечи на острове Хортица. Все это крайне нужно для истории нашего народа, для поколения, для воспитания патрио­тических чувств. Очень плохо, что некоторые украинцы не знают истории своего народа и не хотят делать ничего по увековечению культуры, быта и борьбы своего народа. А судь­ба украинского народа очень сложная, трудная, интересная, героическая, страдальческая и вместе с тем счастливая. Прой­дут поколения, и может все стереться из памяти, не останется следов. Почему мы интересуемся античным миром, миром куль­тур Востока, Африки? А мир своего народа предаем забвению. Это могут делать только тупые люди, предатели своего народа, не помняющие родства, кровности своего собственного народа. Таким «представителем» является Щербицкий, да недалек от него и Ватченко. Подобные люди у власти опасны для своего собственного народа.

2— 5 июня. Был в командировке по областям. Поездка через Черниговскую область в Сумскую, ее посмотрел более подроб­но. Заехал в Шостку, побьгоал на химических заводах, в том числе и на заводе по производству цветной кинопленки. Возвра­щался в Киев через Полтаву, здесь и ночевал.

В Полтаве получил тяжелое известие: умерла Дарья Петров­на — мать Иринки, моя, по существу, вторая мать. Очень жалко и тяжело, она была хорошим, душевным человеком, умной женщиной, очень тяжело и жалко, утрата невосполнима. Все делалось для ее спасения, но, видно, судьба сильнее всего.

Еще один удар — большая утрата, скоропостижно, просто внезапно умер в поезде Борис Шульженко, первый заместитель председателя Комитета госбезопасности УССР. Потеряли моло­дого, энергичного человека, отличного работника, хорошего, честного и преданного коммуниста.

6 июня. Тяжелые, очень тяжелые дни. Нужно хоронить мать Ирины, бабушку, ох как жалко ее, бедная мучилась долго, были нестерпимые боли. Не верится, что Дарьи Петровны нет с нами, не будет слышен ее голос, спокойная всегда речь, умные, убедительные мысЛи, слова да и действия. Мама перед смертью знала все, чувствовала свой конец, но держалась спо­койно. Дала наказ, высказала свои последние пожелания. Очень тяжело Иринке — спасибо людям, друзьям, поддерживают в этот тяжелый час. Отдали все почести покойнице. Виталий, любимый внук бабушки, очень сильно переживает.

На 7 июня назначены похороны, гроб с бабушкиным телом стоит у нас дома, цветов, венков много, много и людей. Но еще пришли друзья мои и иринкины, очень тяжело, но все же на народе немного легче, а может, и нет: чем больше сдержива­ешься, тем тяжелее. Очень разволновался, когда пришли работ­ники ЦК КПУ выразить свои соболезнования. Было соболезно­вание помещено в газетах республиканских и местных. Ирина поехала на кладбище. Я не смог, мне почему-то так было тяжело, что заболело сердце. Похоронили, по обычаю сделали гражданские поминки, людей было много. Итак, ушла от нас бабушка навсегда.

14 июня 1970 года. День выборов в Верховный Совет VIII созыва. По донесениям и информациям из разных каналов, пока идет все нормально, особых осложнений нет. Хотя имеют место отказы идти голосовать по причинам низкой заработной платы, отсутствия квартир, неправильного отношения на произ­водстве или по месту работы, нару/пения законности и непра­вильного осуждения за мелкие преступления. И все же при большой работе по всем «направлениям» выборы провели нор­мально. Меня поздравили с избранием депутатом Верховного Совета. По избирательному округу 189 471 избиратель, голосо­вали все. За кандидата в депутаты подано 188 973 голоса, против проголосовало 478 человек, на прошлых выборах был против 631 человек.

18 июня. Смотрел во МХАТе спектакль «Дни Турбиных» М. Булгакова^^^ Показан кусочек борьбы, переживаний, слож­ной истории, судьбы и трагедии людей на Украине, жизнь и поиски выхода из создавшегося положения. Так, как оно есть на сцене, так было в действительности — это мог написать только Булгаков. Прекрасный спектакль, отличная игра. Неда­ром этот спектакль И. В. Сталин, говорят, смотрел 6 раз.

23—28 июня. Командировка в южные области республики, был в Киевской, Черкасской, Кировоградской, Николаевской, Херсонской областях. Посмотрел поля, примерно определился с местными областными работниками с состоянием урожайно­сти и предстоящими хлебозаготовками. Общее впечатление неплохое. Детально ознакомился и осмотрел строительство Ка­ховского оросительного канала, грандиозное сооружение, но много еще нерешенных вопросов надо решать и помогать строителям. Передохнул на о. Бирючем, чудесный уголок — море и степные просторы острова.

18 июля. Позвонил мне Ю. В. Андропов, сообщил, что дня­ми в Киев приедут его заместитель Цвигун и Федорчук, новый председатель КГБ на Украине вместо Никитченко. Мне очень жалко В. Ф. Никитченко, отличный разумный работник, имеет свое мнение и может его отстаивать. А таких людей недолю­бливают «вожди». На первого заместителя председателя КГБ рекомендую С. И. Крикуна. Москва куражится.

20 июля. Принял Цвигуна, Никитченко, Федорчука. Окон­чательно решился вопрос об освобождении Никитченко в связи с его «переходом на другую работу» — он уезжает в Москву. Федорчук назначается на его место. На Украине своя сложность и своя специфика в работе органов КГБ. Аппарат комитета квалифицированный, но его можно неправильно использовать и задергать. Посмотрим, что получится, но я ничего хорошего от этой перемены не жду.

После приема Цвигуна мне позвонил Андропов, что-то боль­но обеспокоен, все это не зря, что-то в той замене кроется.

29 июля. Утром вылетел в Крым на отдых, со мной находят­ся Ирина, брат Митя и старший внук Петя. Погода стоит хорошая, отдых проходит нормально, хотя почты идет очень много, минимум 5 часов в день рассматриваю ее. Да 1—2 часа уходит на телефонные разговоры с Киевом, Москвой, областя­ми, и все нужно.

28 августа. Пригласил Косыгина поехать посмотреть рисо­вые поля и некоторые колхозы и хозяйства Крымской области. Он, против обыкновения, дал согласие с большой охотой, это, очевидно, потому, что в Крыму в это время не было Брежнева. Рисовые поля посмотрели в Красноперекопском районе на Се- веро-Крымском канале. Рис отличный, огромные плантации. На Косыгина это произвело большое впечатление, он подробно всем интересовался. Затем посетили комплексное хозяйство — колхоз «Дружба народов». Здесь осмотрели виноградники, сады, в том числе и пальметные, животноводческий комплекс, винзавод и консервный завод, новый поселок городского типа. Косыгин заявил, что он нигде и никогда такого хозяйства не видел. Вечером в Симферополе в особняке хорошо посидели, Косыгин изрядно выпил, поздно ночью я его еле довез на дачу. Он попросил меня никому о его состоянии не говорить. Как можно это сделать, если были вместе? Не стоит об этом просить, должна быть честность.

Ирина получила вызов, приглашение от нашего представи­теля в ООН Паляничко посетить США. По этому вопросу посоветовался с А. А. Громыко, он отнесся к этому положи­тельно и даже одобрительно: «Пусть поедет посмотрит иной мир и свет». Даже предложил Иринке лететь в его самолете — он летел на очередную сессию ООН.

9 сентября. Принял Федорчука, нового председателя КГБ республики. Состоялся крупный и строгий разговор: он начал заниматься несвойственными делами: превышением власти и за­конности, контрольными функциями за советским и партийным активом. Звонит утром на работу министрам и проверяет, находятся ли они на работе. Проверяет, как поставлена учеба министров и какая тематика занятий. Открыто критикует преж­нее руководство КГБ — Никитченко, его методы и формы работы и увлечение «техницизмом», мол, науку вводили, а аген­туру растеряли, да и наружная служба поставлена из рук вон прохо.

Я откровенно высказал Федорчуку все и.сказал, что не стоит ему лезть в дела, ему не свойственные. Лучший способ наладить работу органов КГБ — это работать, а не заниматься критикан­ством предшественника, так я сказал Федорчуку. По всему видно, что не понравился такой мой разговор ему. Думаю и уверен в том, что действует он так не по своей инициативе — не такой он «герой». Он явно имеет «директиву» комитета, а комитет без одобрения и прямого указания и санкции Брежне­ва не мог пойти на такой шаг. Брежнев делает ставку на КГБ как «орудие» всесторонней информации и укрепления своего личного «авторитета» в партии. Это позорное явление в нашей партии. Оказывается, говорить правду, даже в партийных орга­нах, опасно, надо следить за каждым своим словом, хотя ты его и говоришь справедливо. За всем следят, все доносят, даже ты сам не знаешь, кто это может сделать. Установлена сплошаня агентура и слежка. Как это все отвратительно!

С Федорчуком разобрали все вопросы укрепления органов КГБ и некоторые перемещение кадров. Я подписал письмо в ЦК КПСС с просьбой увеличить штаб работников КГБ на Украине. Надо создавать везде городские и районные отделы КГБ, усилить оперативные отделы. Отдел агентуры работает плохо, процент отдачи низок, всего 35—40%. Информация в ЦК от органов часто поступает не по существу, безответствен­ная и низкого качества. Надо организовать разведывательные профилактические мероприятия по особо режимным предпри­ятиям. Федорчук доложил, что при комитете создана специаль­ная инспекция в количестве 20 человек для проверки работы и помощи областным управлениям КГБ. Обсудили вопросы размещения комитета, надо строить дополните}1ьно помещение на 3—3,5 тысячи кв. метров. Дал согласие. Обсудили вопросы, где разместить специальные курсы, вечернюю школу и специ­альную школу кулинарии.

Обсуждали вопрос о первом заместителе, я снова назвал кандидатуру С. Крикуна. Кадровые перемещения: Фесенко из Крыма забрать на Киевское областное управление КГБ, в Крым переместить Логвиненко из Херсона, на Херсонское управление Жабченко из Закарпатья.

19 сентября. Серьезно заболел Янгель, глубокий инфаркт, и это не первый у него. Срочно своим самолетом в Днепропе­тровск направил бригаду квалифицированных врачей. Сообща­ют, что состояние такое, что имеется большая опасность для жизни. Сообщил об этом в приемную Брежнева, его самого на месте не было. Разговаривал с Сусловым. Сообщил ему о Янге­ле, но для него это «темный лес» — никакой реакции, ни вопросов, ни интереса. Сухой, странный и трудный человек, я даже жалел, что ему позвонил по этому вопросу.

Мне стало известно, что Федорчук занимает явно экстреми­стскую позицию, проявляет чересчур большую «активность и смелость». Безусловно,/делает все это не самостоятельно, а с санкции и поддержки Москвы, и больше того: не только с санкции, а по прямому указанию и плану.

Все кадры КГБ перемещаются по республике только с сан­кции Андропова. Об этом лично докладывается Брежневу. Недостойно ведет себя Федорчук по отношению к Никитченко: обвиняет его в том, что он ослабил дисциплину в комитете и органах КГБ. Почему киевские евреи писали письма В Изра­иль? (Как будто они меньше пишут из других мест, из той же Москвы?) «Докапывается», почему не было настоящей борьбы против националистов и «труда» Дзюбы. По его мнению, борь­ба тогда, когда просто без разбора сажают в тюрьму. Федорчук заявил: «Мы работаем на Союз, мы интернационалисты, и ни­какой Украины в нашей работе нет». От таких тупоголовых й рождаются националисты. Федорчук недопустимо груб с аппа­ратом комитета, высокомерен с товарищами по работе. Очень интересуется, чем занимается ЦК КПУ и Совмин республики. Ряд разумных технических мероприятий в работе комитета отменены. Научный отдел постепенно упраздняется. Ясно, что новый человек самостоятельно так действовать не может. Все эти и другие вопросы мне изложил Крикун. Молчать не буду, ибо не согласен с тем, что партийные органы и их руководители ставятся под контроль КГБ. Пусть в Москве знают, что мне все известно. Знаю, что при прямой постановке этого вопроса будут «юлить», и в первую очередь Брежнев, ибо он организа­тор этого позорного явления в партии.

16 октября. Был на приеме у Л. И. Брежнева, главный разговор — это о предстоящем XXIV съезде КПУ. Я прямо спросил у Брежнева, как мне ориентироваться на предстоящем съезде? Брежнев мне ответил: «Претензий к тебе у нас нет, работа у тебя ладится, работай спокойно».

Как-то на одном из заседаний он подал реплику, что, мол, на Украине три первых заместителя Председателя Совмина. Я то­гда промолчал. Сейчас ему сказал: «Третий первый заместитель Предсовмина Семичастный ведь утвержден по твоей просьбе!» Он промолчал.

Я ему снова высказал свое мнение о нецелесообразности перевода работать на пятидневную неделю работников сельско­го хозяйства, торговли, МВД, бытового обслуживания. Он по этим вопросам колебадся, но я видел, что никаких конкретных решений он принять не может. Хотя мы в республике в этих организациях работаем по шестидневной неделе.

Брежнев в беседе пожаловался, как всегда, на занятость и.усталость. Думает, взять отпуск на 2—3 недели — передох­нуть. Готовится к переговорам с вьетнамцами, к приему Кастро.

Снова пойдет «международная карусель», а внутренними делами страны заниматься некогда, да они потруднее и послож­нее и требуют конкретной отдачи.

Зашел разговор о поощрении трудящихся за выполнение пятилетки, и тогда впервые заговорили об учреждении ордена Трудовой славы трех степеней.

20 октября. Террористы-литовцы угнали наш самолет в Тур­цию, стюардесса Наташа Курченко убита, тяжело ранен второй пилот. Турки самолет, экипаж и пассажиров возвратили. Терро­ристов — нет, несмотря на наши требования на правительствен­ном уровне с нами даже турки не считаются.

21 октября. Посетил новостройки — жилые массивы Киева: Водопарк, Березняки, Русановку. Был на квартирах у рабочих, посетил культурно-бытовые и торговые учреждения. Кое-где уже начинают строить и оборудовать прилично. Посетил Ин­ститут тоеретической физики в Феофании, институт построен отлично, немало приложил труда к этому и сын Виталий.

24 октября. Сегодня Виталию ровно 30 лет — юбилейная дата, надо с Иринкой пойти поздравить его с днем рождения. Время катит неумолимо, не так давно был мальчик, хилый, болезненный. Сколько ему времени, труда, души и сердца отдала Иринка, чтобы его выходить. А теперь вот уже доктор физико-математических наук, член-корреспондент Украинской АН. У него пока все идет хорошо. Было бы здоровье, лад в семье, здоровье детей, внуков.

6 ноября. Очевидно, в поезде в Донбасс и Николаев я сильно простыл. Температура 39,2°, не смог присутствовать на торже­ственном заседании, посвященном Октябрьским дням, на параде и демонстрации. Дают усиленные порций антибиотиков. Силь­ная слабость, основательно «пошаливает» сердце. Провалялся в постели 10 дней, очень слаб, надо быть поосторожнее.

17 ноября. После болезни первый день вышел на работу. Из Харькова позвонил Овчаренко, секретарь ЦК КПУ, проинфор­мировал, как проходит там выездной пленум Союза писателей Украины. Обсуждают вопрос, как лучше писателям освещать в своих романах, повестях, стихах, поэмах рабочий класс, его героический труд. Эта тема мной была подсказана О. Гончару.

18 ноября. Прошло больше девяти дней, как 7 ноября с дачи в Конче-Заспе бесследно исчез сьш секретаря ЦК КПУ Бори­сенко. Жене был 21 год, студент. Была на даче вечеринка молодежи, и вот загадочное исчезновение, и пока бесследно. Борисенко и его супруга просто подавлены таким несчастьем. Стараюсь его всячески поддержать, дал задание дополнительно разработать меры по поиску Жени.

Рассматривал почту — очень много разной пакости, как местной, так и зарубежной. Все же надо крепче держать курс строгости, но строгости разумной. В своей основе человек понимает, что жизнь довольно обременительная штука. Наряду с человеческими трагедиями в жизни разыгрываются комедии в государственном масштабе. Шума много, а ведь из невозмож­ного нельзя сделать возможное. Общество, строй наш хорош, но им надо разумно управлять, не пользоваться прикрытием народа и данной им властью, а нести ответственность.

26 ноября — 1 декабря. Был в Армении, делегацию возгла­влял Брежнев. Молодцы армяне, умеют сохранить и сберечь свои национальные традиции и богатство культуры. В Ереване много интересных построек, памятников старины и современно­сти, город чистый, опрятный. На праздновании были все пер­вые секретари нацкомпартий республик. Как-то вечером все собрались вместе поужинать, за тостами пошло безудержное , восхваление Брежнева. В особенности выделялся Алиев^^^. В своей речи он сказал: «Закавказские республики живут друж­но, поддерживают друг друга во всех мероприятиях. Наш акса­кал В. П. Мжаванадзе нас направляет, и мы с ним советуемся по всем вопросам». Все сказанное Алиевым об «аксакале» нами всеми было воспринято как шутка, вместе с тем и как высказан­ное уважение молодых партийных работников к старейшему партийному работнику Василию Павловичу. Брежнев же, как, казалось, и «полушутя», придал «аксакалу» какое-то особое значение. Он, Брежнев, даже насторожился и начал подавать не совсем умные реплики, пр1едостерегать от групповщины, нацио­нальной обособленности. Все это произвело неприятное впечат­ление. Брежнев во всех этих вопросах насторожен и чрезвычай­но пуглив.

16— 19 декабря. Заседание Политбюро ЦК. Брежнев высту­пил с информацией о событиях в Польше. Еще до этого пришлось много прочесть почты, информации, донесений о по­ложении в Польше — все это нас очень тревожило.

О событиях в Польше. Само по себе ясно, что в любой социальной формации, с народом надо работать, ибо само собой ничего не приходит и закрепляется. Руководящая партия, прави­тельство всегда должны находить форму и средства, чтобы удовлетворить законные требования народа — рабочего класса.

Известно, что идея — вещь серьезная, но это то самое дитя, которое при неразумном обращении с ним может пожрать своих родителей. Политический руководитель, у которого логика сле­пой убежденности затмевает реальность, неуступчив, нетверд, в крутой политической обстановке может быть даже опасен. Терпение народа может однажды истощиться от бесконечных обещаний и упований на лучшие времена. Что же все-таки произошло в Польше?

Нет сомнений в том, что разведка империализма при поддер­жке внутренней реакции попыталась в Польше взять реванш за поражение в Чехословакии. В сакой Польше «горючего мате­риала» для этого больше чем достаточно. Формально началось с того, что рабочие судоверфей Гданьска, Гдыни, Штеттина выступили с протестом против повышения цен на мясо, масло, сахар и другие продукты питания. Это использовали реакцион­ные и уголовные элементы, выс1’упили открыто против властей ПОРП и лично против Гомулки. Начались грабежи магазинов, погром милщии и органов госбезопасноти, применение насилия против представителей власти. 1 Обстановка была довольно сложная, и решительные действий Гомулки надо было поддер­жать.

Но Брежнев, информируя о событиях в Польше, хотя и проявил определенную озабоченность и тревогу, помнил еще недавние события в Чехословакии. (Тем более что это ему очень «паметно» — ведь когда было принято решение вводить войска в Чехословакию, то Брежнев упал в обморок, и его врачи долго выводили из шокового состояния. И все же вну­тренне чувствовалось, что Брежнев против мер, проводимых Гомулкой, а если сказать прямо, то он был не столько против проводимых мер, сколько лично против Гомулки. Он даже как- то выразился: «Вот и допрыгался дед. Нам надо,— говорил он,— что-то делать — позвонить Гомулке, написать письмо, надо решать вопрос и с нашим послом в Польше». Одним словом, «надо, надо».

Дошло дело до того, что он, Брежнев, вроде злорадствуя, рассуждал, что если «уйдет» Гомулка, то на кого там можно будет опереться, кто может стать во главе ПОРП, как инфор­мировать нашу партию о событиях в Польше? Хотя было очевидно, что сами поляки еще не разобрались во всей сложной обстановке и не приняли всех мер для наведения порядка в своей собственной стране. Но Брежнев принимал решение, как у себя дома: вроде бы речь шла о каком-то секретаре ЦК нацкомпар- тии союзной республики или даже о секретаре крайкома или обкома партии. Со стороны все это воспринималось очень нехорошо, больше того, гнусно, ибо главной «подоплекой» такого поведения Брежнева была личная неприязнь к Гомулке. Брежнев его побаивался, просто «дрожал» перед его авторите­том, резкостью и откровенностью высказываний Гомулки в адрес Брежнева. Мстительный и трусливый, Брежнев, решил воспользоваться сложной политической ситуацией и убрать Го­мулку с политической арены. Прием был нечестный, нехоро­ший, но в «политике», оказывается, все допустимо.

А развитие событий в Польше принимало все больше тре­вожный характер. Рабочие Гданьска, Штеттина, Гдыни вышли на улицу, сожгли здание обкома ПОРП, среди партийных и ад­министративных работников имеются жертвы. Зачинщики всей «волынки», как тогда говорили, были арестованы, но волна неповиновения властям после этих мер все более нарастала.

В ряде случаев было применено оружие, и со стороны демонстрантов тоже появились жертвы. На верфи рабочие построили баррикады, властями с верфи было уволено 7 тысяч рабочих, на работе оставили 1000 человек, которые более- менее к действиям властей относились лояльно. К рабочим на улице присоединились подростки, молодежь, учащиеся. Волна протеста все больше нарастала, и уже появилась политическая платформа: выдвигаются требования изменить состав ЦК, соз­вать внеочередной съезд партии, дать полную свободу слова, печати, повысить заработную плату на 50%, освободить всех арестованных и осужденных по событиям 1968 года. Как утвер­ждают, контрреволюция подняла голову. По радио, телевиде­нию перед рабочими выступил председатель Госсовата ПНР Циранкевич. Это на какое-то время возымело свое действие, но только на время. С новой силой пошли беспорядки, грабежи, ра[збой, сопротивление властям. После предупреждения было применено оружие — убито, по предварительным данным,

30— 35 человек. Имеются раненые с обеих сторон. Обстановка накалялась, и надо было принимать какое-то решение.

Брежнев при нас, членах Политбюро ЦК КПСС, звонит Гомулке и ведет с ним разговор. Вот его содержание.

Гомулка говорит: «Обстановка довольно сложная, противни­ки ведут бешеную агитацию против партии и ее руководства, контрреволюция поднимает голову. Выдвигаются требования, что к власти должны прийти другие, которым можно было бы выразить доверие. О политическом урегулировании не может быть и речи, отступать нельзя, и, если жгут обкомы, то надо принимать меры. Отменить, как вы, тов. Брежнев, рекомен­дуете, наши решения, это значит признать поражение партии. У нас все члены Политбюро работают дружно, и у нас единое мнение». Гомулка на вопрос Брежнева: «Может быть, вам написать письмо?» — ответил: «А что вы можете написать? Мы ведь сами ответственные люди, и нам виднее, что надо делать в своей собственной стране». Гомулка сказал, что это контрре­волюция, и мы в своей стране этого не хотим: в результате всего этого Польша может уйти из социалистического лагеря.

Нам надо было бы все мероприятия поддержать. Это вну­треннее дело, и Гомулка, опытнЫй политик и волевой человек, мог бы свободно справиться с положением дел.

Но Брежнев повел линию на явное устранение Гомулки: ему его «фон» очень не подходил. Вокруг Гомулки пошла закулис­ная игра. Косыгину было поручено переговорить с Циранкеви- чем, в плане «политического» урегулирования повести разговор с окружением Гомулки. Через два-три дня в разговоре по телефону с Косыгиным Циранкевич заявил: «Мы несколько раз собирались и отдельно от Гомулки обсуждали вопрос. И прихо­дим к заключению, что нам надо поднять заработную плату рабочим, расследовать, кто виноват в убийстве рабочих, кто первый дал приказ открыть огонь по рабочим. Очевидно, при­дется пересмотреть некоторые наши решения по ценам. Люди от нас ждут экономического и политического решения и урегу­лирования вопроса. Об этой нашей экономической, политиче­ской и организационной платформе,— заявил Циранкевич,— Гомулка ничего не знает»(!)

Таким образом, за спиной Гомулки проводится работа про­тив него и под непосредственным «вдохновением» Брежнева. На нашем Политбюро Брежнев уже конкретно ставит вопрос о смещении Гомулки, только вот не знает, кем его заменить. Кто-то назвал фамилию Герека, но тут Брежнев, сказал: «Я его не знаю». Странно, а почему он должен знать всех в чужой стране, тем более что в своей собственной стране он большин­ства первых секретарей не знает ни в лицо, ни по фамилии.

При нас состоялся еще один разговор Брежнева с Гомулкой. Последний «высказал в довольно резкой форме недоумение тем, что Брежнев так грубо и нетактично вмешивается во внутренние дела Польши». При этом сказал: «Тов. Брежнев, у вас в собственной стране в достаточной степени есть над чем задуматься и чем заняться, а мы у себя сами разберемся». В ответ на это Брежнев Гомулке заявил: «Тогда, тов. Гомулка, мы вас в такой ситуации поддержать не можем. Не вводить же нам войска в Польшу для наведения порядка? И ради спасения дела социализма вам лучше уйти с поста Первого секретаря ПОРП».

Гомулка, горячий, но умный политический деятель, понял, что при такой постановке вопроса ему оставаться в руководстве партий нельзя. Гомулка заявил: «Если это касается сохранения единства социалистического лагеря, то я, человек, проведший не один десяток лет в тюрьме, даже в одиночке, я должен понимать, за что я боролся, готов сейчас все сделать для спасения социалистического лагеря, но я понимаю, что не в этом все дело. Как считаете, так и делайте — я остаюсь честным и преданным коммунистическим идеалам. Думаю, то- в. Брежнев, что все, что вы делаете, это не искренне, а пресле­дует другие цели».

21 декабря состоялся Пленум ЦК ПОРП: освободили от обязанностей Первого секретаря ЦК ПОРП Гомулку, второго секретаря ЦК ПОРП Клишко (до этого был вторым человеком в Польше, надо сказать, очень умным и самостоятельным, имеющим свое мнение человеком), Спихальского, председателя польского сейма. Они все стояли на защите нащюнальных интересов своей страны. Но вот состоялся Пленум ЦК ПОРП — Гомулка, Клишко, Яшук, Спихальский освобождены от занимаемых должностей. Дело «сделано» — Брежнев добил­ся своего. Гомулка устранен с политической арены.

Это было 22 декабря. Политбюро ЦК КПСС. Обсуждается вопрос взаимоотношений с Китаем. Делают информацию Ильи­чев и Толстиков. Переговоры по пограничным вопросам прохо­дят тяжело. Вот уже 14 месяцев ведем эти переговоры, 1^тай все время в переговорах меняет тактику. В последнее время вышел сборник в Китае — похабно-клеветнического содержа­ния против СССР. Ильичев и Толстиков говорят, что нам нечего ожидать улучшения отношений с Китаем даже по госу­дарственной линии. Но мы, как всегда, любим говорить и ищем конструктивное решение вопросов.

Информация т. Ильичева. Он говорит: «Переговоры по по­граничным вопросам проходят тяжело и очень затяжные, они ведутся уже 14 месяцев, а вопросы ни с места. Китайцы в пере­говорах все время меняют тактику, и нам нечего ожидать улучшения даже по государственной линии. Переговоры прохо­дят в острой обстановке, политической и идеологической борь­бе. Резкость отношений далеко выходит за пределы нормаль­ных дипломатических отношений. Чжоу Энь Лай пристально следит за переговорами. Все записывается и контролируется. Нас очень «опекают», отгораживают от политической жизни Китая, и мы, по существу, изолированы от всего. Нас на предприятия и в коммуны не пускают. Очень убогая жизнь страны, в первую очередь в культурном отношении, почти все музеи закрыты.

Китайцы во всеуслышанье заявляют, что Советский Союз больше заинтересован в ведении переговоров. Но китайцы не допускают иллюзий по поводу ведения с нами переговоров по пограничным вопросам. Мы в переговорах всячески ведем за­щиту наших национальных интересов и в этом имеем опреде­ленный политический выигрыш, хотя до сих пор ни одно слово и не легло на бумагу как основа договора. В переговорах 1964 года китайцы предъявляли свои претензии на 524 кв. километ­ра. Но тогда договор тоже не был подписан. Сейчас они настаивают на временных мерах по всей границе, чем затраги­ваются все 7,5 тысячи километров наших границ с Китаем.

Китайцы отбрасывают идеологическую сторону в ведении пере­говоров, настаивают на чисто государственном соглашении. Спор сейчас идет главным образом по западным участкам границы. Китайцы предлагают предусмотреть в договоре пункты о ненапа­дении и исключении вооруженных конфликтов. Мы считаем, что нам надо прозондировать возможность встречи с китайцами на высшем уровне. Добиться на всех границах статус-кво, решать все вопросы только мирным способом. Всячески обеспечить ведение наших переговоров идеологически, хотя идеологическая обеспе­ченность наша поставлена очень слабо».

Выступление Толстикова. «За два месяца моего пребывания в Китае в качестве посла мне трудно охватить сложность всех вопросов. Одно ясно, что нами выработан и взят правильный курс на ведение переговоров, и надо надеяться, что он даст свои результаты. Каждый раз при встрече на переговорах китайцы вьшуждены маневрировать.

Что касается внутриполитического положения в стране, то за последнее время заметно, что в ряде случаев возвращаются на свою прежнюю работу старые кадры, ранее ошельмованные. Возможно, в недалеком будущем наступит какой-то спад антисо­ветчины, хотя полной уверенности В этом повороте нет. За последнее время заметно улучшилось материальное обеспечение населения, хотя большинство продовольственных продуктов рас­пределяется по карточной системе. Китайцы работают очень хорошо, труд у них в большом почете, и они умеют работать. В стране проводится глубокая антисоветская обработка всего населения страны, начиная с детского возраста. Выпускается очень много дешевой, массовой идеологической литературы, которая широко распространяется среди населения в целях пропаганды и антисоветизма.

Думать сейчас о том, что Китай на нас может напасть, нет оснований. Экономический потенциал Китая слаб. Но, несмотря на это, нам о Китае надо думать. Антисоветизм в Китае превра­щен в государственный принцип, в их конституции записано о борьбе против Советского Союза, и китайцы нас считают врагом № 1. Внешнеполитическая деятельность Китая сейчас очень активная, в ней четко просматриваются желания внести раскол и разлад во взаимоотношения между социалистическими странами. Они полностью стараются использовать ООН в борьбе против нас. У нас не должно быть иллюзий насчет того, что будет подписан договор с Китаем по пограничным вопросам. Никаких односторонних уступок допустить нельзя. Что касается «времен­ных» мер, то мы должны исходить из того, что нет ничего постояннее, чем временное положение, этого тоже нельзя допу­стить».

После выступлений Ильичев^ и Толстйкова — довольно ква­лифицированных, прямых и откровенных, произошло какое-то замешательство. Брежнев только и мог сказать: «Что же нам делать в этом плане?» Все приуныли, молчат. Тогда Брежнев сказал: «Может быть, стоит послушать Громыко и Гречко?»

Выступление Громыко. «Ни на одно предложение со стороны Китая нам нельзя идти, ибо это будут односторонние уступки Китаю. Мы во всех отношениях и вопросах должны исходить из интересов нашей безопасности. Предложить китайцам отвод войск (развод войск). Вести разговор о восточной границе, о заключении договора о йенападении, запрещении пропаганды войны в Китае, не допустить китайцев в проток Казакевича. Как всю эту работу нам надо проводить? Мы пока ответа не можем дать, но во всем должны быть тщательность и осторожность».

Выступление Зарьянова, командующего пограничными вой­сками КГБ СССР. Делает глубокий экскурс в историю погранич­ных вопросов и взаимоотношений на этой основе между нами и Китаем^ «В Китае даже не было карт границ с нами, мы им их дали в 1960 году, и китайцы, по существу, пользуются нашими пограничными картами. История переговоров с китайцами по пограничным вопросам — давнишняя история, и она тянется с Советским Союзом еще с 1924 года. Вот мы и ведем эти переговоры периодически уже 46 лет. Последние переговоры перед сегодняшними были в 1964 году. Каждый раз при встречах китайцы пытаются поднять вопросы границ 275-летней давно­сти. На многих участках у нас с Китаем граница условная, на 3,5- тысячной протяженности границы имеется всего 40 пограничных знаков. Только если выровнять границу по существующим по­граничным знакам, то надо китайцам отдать более 7 тысяч квадратных километров нашей территории. Отвод войск не должен размывать наши границы».

Выступление Гречко, министра обороны СССР. «Антисовет­ская ненависть охватила все стороны Китая. Своими действиями Китай собирается взять реванш и отобрать у нас 1,5 млн. километров нашей территории. Мы укрепляем оборону этого участка нашей страны. Китай проводит широкие военные меро­приятия, строит подземные заводы, аэродромы, изготовляет и закупает новое оружие. Мы располагаем данными, что Китай к 1971 году изготовит 45 —50 ядерных бомб. Мы не можем ко всему этому относиться равнодушно. Надо, конечно, добиваться заключения договора с Китаем, но самим быть ко всему готовы­ми».

Выступление Кутакова, члена делегации по ведению перего­воров с Китаем. «Западный участок границы имеет 17 спорных пограничных пунктов. На восточной границе 9 спорных уча­стков. Все это усложняет наши переговоры. Мы хотели бы четко знать, как же далыпе себя вести нам, нашей делегации на переговорах? На ближайшее будущее, а может быть, и на долгие времена Китай останется нашим сильным и коварным врагом на востоке нашей страны».

Выступление Косыгина. «Главная сложность наших взаимо­отношений с Китаем — это идеологический вопрос. Борьба предстоит длительная и упорная, и она с нашей стороны должна быть квалифицированной. Нам пора бы найти форму и спро­сить китайцев, как они полагают, существует ли договор, за­ключенный между нашими странами?» С этим вопросом Косы­гин прямо обратился к Толстикову. Последний ответил: «Кто заключал, тот и должен знать, а потом, Алексей Николаевич, Вы можете об этом спросить китайцев». Произошло какое-то замешательство, Косыгин промолчал, но, продолжая свое вы­ступление, сказал: «Может быть, провести у нас пресс-конфе- ренцию по договору с Китаем?»

Выступление Подгорного. «Линия китайского руководства антисоветская. Вопросы идеологического понимания — это главные вопросы наших взаимоотношений с Китаем».

Выступление Кириленко. «Нам надо находить какое-то ре­шение, хотя это и нелегко сделать, просто скажем, очень трудно. Может быть, необходимо создать комиссию — пусть она подготовит материалы для дальнейшей работы нашей пра­вительственной комиссии на переговорах. Во взаимоотношени­ях с Китаем надо выработать общую платформу действий с со­циалистическими странами».

Выступление Суслова. «Нам надо предпринять ближайшие шаги по дальнейшим взаимоотношениям с Китаем. Послать информационное письмо для партийных организаций нашей страны о ходе переговоров с Китаем. Проинформировать и со- цстраны о наших переговорах с китайцами и теми трудностями, которые имеются в этом деле».

Выступление Брежнева. «Наши отношения с Китаем, к сча­стью, не затронули и не сделали ощутимых издержек, связан­ных с международным коммунистическим движением. Но слож­ность большая, и нам надо иметь перечень шагов, что мы

должны будем делать дальше во взаимоотношениях с Китаем. Мы должны также отдавать себе ясный отчет, какую цель мы преследуем!, ведя с китайцами эти переговоры. Для дальнейших действий во взаимоотношениях с Китаем мы должны иметь свои четкие мероприятия. Обратить особое внимание на работу ра­диостанций, работающих на Китай, а также на радиопередачи из Китая. Вопросы идеологии, пограничные переговоры, наша военная готовность должны быть всегда в центре внимания».

От обсуждения китайского вопроса остался тяжелый и тре­вожный осадок. Какая бы была наша большая внешнеполити­ческая победа и насколько бы мы укрепили свою силу, если бы Китай был вместе с нами!

19 декабря. Возвратился из Москвы в Киев. Провел совеща­ние и сделал информацию секретарям ЦК КПУ по вопросам, обсуждаемым в Москве: о переговорах с Китаем и наших с ним взаимоотношениях; о событиях в Польше; о наших внутренних задачах.

20 декабря. По телефону переговорил со всеми первыми секретарями обкомов партии. Обсуждались вопросы: усиление внимания к вопросам организации труда, заработной плате, бытовым вопросам; обеспечение населения топливом; улучше­ние общественного питания, работа магазинов, всей торговой сети; улучшение работы транспорта, в особенности городского. Постановили давать разъяснение по провокационным слухам о якобы обмене денег и повышении розничных цен на продукты питания и промышленные товары. Проинформировал о собы­тиях в Польше — они, эти события, дали какую-то встряску и нам.

По всему видно, что 1971 год будет напряженным во всех отношениях, в нем предстоит и много крупных событий, в том числе XXIV съезд партии: Но главное, чтобы он был годом мирным, а в мире так неспокойно. А для нас опасностей много в разных районах мира. На Дальнем Востоке Китай выступил явным пособником действий империалистов. Международный сионизм с огромными материальными средствами и глубокой сионистской идеологией стоит на службе у империалистов, в первую очередь в США. Очень сложный узел Ближний Восток, Африка, Азия. В Европе своя особенность и слож­ность: тут не прекращаются реваншистские происки, неофаши­сты поднимают голову все больше и больше. Хотя мы и имеем договор с капстранами Восточной Европы, в том числе и с ФРГ, но мы «цену» этим соглашениям должны знать.

Наши взаимоотношения с соцстранами различные и доволь­но сложные, идеализировать их недопустимо, на крутых пово­ротах все возможно. Нам не следует увлекаться «победами» и успехами во внешней нашей политике и международном ком­мунистическом движении. Мнимые победы могут привести к притуплению бдительности у руководства партии и народа.

История, идеология, правда и справедливость — вот что должно быть для нас свято, на чем мы должны воспитывать народ, подрастаюш;ее поколение. Но сколько же всем этим святым мы злоупотребляем! История часто компилируется и фальсифицируется в угоду мелкой политике и отдельным «политиканам», идеология часто ретушируется до состояния ее неузнаваемости, и все это вызывает недоверие.

Люди хорошо знают жизнь, и они никогда и ничего не принимают на слепую веру.

1971 год. 1 января. День снежный, морозный, по-настояще­му новогодний. Был с семьей в Залесье — хорошо с внуками побродили по лесу, покатались на санях, отличйые были лошад­ки. Вечером был на вышке, убил кабана.

4 января. Первый рабочий день 1971 года. Дал задание подготовить материалы к харьковской и киевской партийным областным конференциям. Позвонил Погребняк, первый секре­тарь Николаевского обкома партии, проинформировал о со­стоянии дел в области. Благодарил за награждение города Николаева орденом Трудового Красного Знамени. Все рабочие города, в особенности судостроители, эту весть восприняли очень хорошо.

5 января. Знакомился с воспоминаниями Н. С. Хрущева. Написано много, больше 800 страниц. По стилю, слогу и изло­женным фактам чувствуется, что это писал сам Хрущев. Зару­бежная пропаганда всячески пытается этот материал использо­вать против нас. Авторитет руководителей страны и вся наша система будут подвергнуты аналитической критике. А действи­тельно, у нас немало пороков, и это при нашей неплохой системе. Вся беда в том, что мы часто отступаем от этой хорошей системы. Если бы мы ее строго придерживались, ох насколько было бы лучше и как бы укреплялась вера народа в то, что мы делаем.

6 января. Идет много запросов, даже нареканий в связи с награждением людей по итогам пятилетки. Очень плохо, что пошли по производственному принципу: все орденские знаки распределили по отраслям. А по некоторым отраслям высокими наградами и награждать некого. Вот и награждаем орденом Ленина заведующего столовой, парикмахера, заведующего мага­зином, сельпо. А на крупных предприятиям часто директор завода получает орден Знак Почета, а рабочий, проработавший на заводе 30—35 лет, награждается медалью. Получилось не награждение за достойный труд, а распределение орденов и меда­лей. Теряется значимость награждения. И мы выступали против такой «отраслевой системы», но с нами не посчитались, вот и получается чепуха. И правильно, что идут жалобы и запросы.

Рассмотрел вопросы, связанные с дальнейшим расширением и развитием автомобильного завода «Запорожец». О работе конструкторского бюро по авиационным моторам на Запорож­ском моторном заводе, о дальнейшем улучшении авиационного моторостроения.

Получил сигнал, что в средней школе № 40 имеется группа кляузников, которая терроризирует весь учительский коллек­тив. Нахально выдают себя за агентов КГБ, этим запугивают людей. При проверке выяснилось, что это довольно темные люди — в прошлом сотрудничали с немецкими оккупантами. Дал задание соответствующим органам навести порядок.

5—7 февраля. Находился в Харькове. Посетил новый мотор­ный завод, фабрики «Кутузовка» и «Украинка», Институт холо­да. Много увидел интересного. И вместе с тем имеются крупные недостатки в организации труда, обеспечении предприятий сы­рьем. Много жалоб на нехватку жилья, работу предприятий общественного питания, городской транспорт. Был на областной партийной конференции, очень хорошая, крепкая партийная организация, настоящая рабочая. В этой партийной организации воспитывался и я как молодой коммунист.

8 февраля. В Москве на заседании Политбюро ЦК КПСС рассматривал вопросы: «О директивах развития народного хо­зяйства на 1971—1975 гг. к XXIV съезду КПСС».

По этому вопросу докладывал Косыгин. Он изложил основ­ные направления и укрупненные цифры по директивам. Особо остановился на вопросах энергетики, топливно-энергетическом балансе, в котором 60% будут занимать газ и нефть. Косыгин сказал, что в стране 15 тысяч решающих счетных машин, они стоят в общей сложности свыше 20 миллиардов рублей, но они не используются, просто стоят — не включены в общую систему управления нашим народным хозяйством.

Далее Косыгин остановился на вопросах развития сельского хозяйства и социально-культурных вопросах. Доклад Косыгина на Политбюро не обсуждался. Выступил только Брежнев. Он сказал, что в представленном материале мы достигли каких-то оптимальных показателей. В какой-то степени воля Политбюро и решение Пленумов ЦК в директивах учтены. Он предлагает «одобрить» директивы. Далее сказал, что пятилетка будет очень напряженная, но для нас это не ново. Затем начали обсуждать формулировку пятилетки, какой придать ей фон, в том числе и по социально-экономическим вопросам. Было поручено провести окончательную редакционную обработку директив и опубликовать их 14 февраля.

Обсуждается вопрос, связанный с предстоящим XXIV съез­дом КПСС, было решено на съезд пригласить все коммунисти­ческие и рабочие партии, кроме Китая, Албании, Австрии и Японии.

Как же быть с Кубой? Предстоящие переговоры с Кубой вызвали оживленный интерес среди членов Политбюро ЦК и руководящего состава Совмина и министерств, но вместе с интересом и определенную озабоченность. Дело в том, что нашу экономику часто отягощают неразумные растраты средств и материальных ресурсов, причем все это делается в ущерб своей собственной экономике и материальным интере­сам своего собственного народа. В ряде случаев все это делается безрассудно, безрасчетно и безотчетно перед своим народом, да и малоответственно с точки зрения государственных интересов.

Куба для нашей страны обходится очень дорого — около 1,5 млн. рублей в день. Действительное же положение на Кубе далеко не такое, как его преподносят нам печать, радио, теле­видение. Все это делается в целях пропаганды. Кубинская экономика находится в катастрофическом состоянии, политиче­ская обстановка очень неустойчивая. При таком положении Кубы никто точно не может сказать, чем все это может кон­читься. Пока что мы. Советский Союз, Кубу держим на своем полном иждивении. Ежегодно отправляем на Кубу 900 тысяч, а то и миллион тонн хлеба. Это обходится — «одна булка на семью в день». Завозим туда сливочное масло, мясо, картофель, рыбу, лук, растительное масло и другие продукты питания, и это, чтобы прокормить свыше 9 млн. кубинцев. По нашим договорам мы обязаны Кубе дать товаров на 750—800 млн. рублей в 1971 году. Куба нам поставляет товаров на 200 млн. рублей, и то при условии поставки нам сахара по цене 120 рублей за тонну — это в два раза дороже среднемировой рыноч­ной цены. Только на этом мы в год теряем 320 млн. рублей. Куба только неоплаченных нам кредитов имеет на 3,5 млрд. рублей, к 1975 году эта задолженность возрастет до 6—7 млрд.

рублей. А общая задолженность по всем странам, которым мы помогаем — это главным образом страны Индокитая, Ближне­го Востока, Латинской Америкй, африканские страны, Куба,— составляет свыше 35 млрд. рублей. Какая экономика все это может выдержать? В вопросах экономической помощи Кубе мы потворствуем, по многим вопросам кубинцы ведут себя просто безответственно, а мы не найдем мудрости, смелости, благоразумия и в конце концов нашей гордости остановится на каких-то рубежах, осмотреться, что же мы делаем, к чему это все ведет и может еще привести, и ради чего все это делается?

Прошло более 13 лет, как установилась на Кубе личная власть Фиделя — никаких организационных, конституционных, правовых реформ в стране не проведено. Партия, ее органы совершенно недемократичны, а назначены Ф. Кастро. Он до сих пор ходит и разъезжает по своему Острову свободы в воен­ной форме, с пистолетом на боку, разъезжает на джипах, с многочисленной охраной автоматчиков. Выступает по 5—6 часов подряд, как правило, трудно определить его настоящее политическое кредо и идеологическое лицо. Хотя у нас кое- кто, и в первую очередь наш «идеолог» М. Суслов, успел Ф. Кастро «окрестить» марксистом-ленинцем. Как это все де­лается легковесно и легкомысленно, с огромной политической слепотой!

Мы говорим, что Куба — это наша социалистическая база, революционный оплот всего в 90 милях от США. Наивные рассуждения. «Карибский кризис» показал всю несостоятель­ность таких суждений.

США с Кубой могут расправиться в течение 5—6 часов, но они сейчас не хотят этого делать, им невыгодно нарушать с нами договор по Кубе. США за Кубу сделают свой реванш на Ближнем Востоке, в Латинской Америке. Не исключено, что первый удар будет нанесен по Чили. Вопрос Кубы очень слож­ный, трудный, много неясностей, а перспектива к лучшему покрыта густым туманом. Все эти и другие вопросы высказы­вались на Политбюро ЦК КПСС.

Брежнев, пытаясь найти «козла отпущения» в вопросах взаимоотношений с Кубой по экономическим вопросам и за­долженности, в своем выступлении обрушился на Минвнеш- торг.

Патоличев в спокойной и довольно убедительной форме дал справку. Он сказал: «Внешняя торговля должна быть коммер­ческой торговлей, а не благотворительной миссией и «скорой помощью» в экономических вопросах. И мы сами (Министер­ство внешней торговли) без решения ЦК и правительства ниче­го не делаем. Всякая экономическая «помощь» должна прово­диться через другие каналы. Что касается Минвнешторга, то оно за пятйлетку дало стране 36 миллиадров рублей прибыли». Все сказанное Патоличевым Брежнев молча «проглотил», и это вызвало даже какое-то замешательство.

12 февраля. Позвонил мне Капитонов, просил развернутые данные на В. И. Дрозденко и характеристику на него, при этом сказал, что есть такое мнение забрать его на дипломатичекую работу — послом. Куда, еще окончательно не решили, но, вероятно, в Румынию. Просил прислать Дрозденко в ЦК КПСС для беседы. Жалко отпускать Дрозденко, да он и сам расстроен этим «известием», просится остаться на Украине на любой р^оте, не хочет уезжать. А что я могу сделать? Тем более чувствую, что в отношении его линия занята «специально»: продолжается болезнь мнительности Брежнева, боязнь того, чтобы не допустить блокировки молодых кадров с В. Семича­стным и другими молодыми, энергичными кадрами, хотя все это надумано от страха. Нельзя же жить без общения с близкими людьми и товарищами по работе. Везде проявляется «особая настороженность».

13 февраля. Доложили по школе № 40. Интриганами, терро­ризировавшими коллектив, оказались грязные люди — Лаза­ренко и Волкова, последняя сотрудничала и сожительствовала с немецкими офицерами, была у немцев переводчицей. Теперь в школе преподает немецкий язык. Лазаренко тоже какой-то проходимец, выдававший себя за сотрудника КГБ. И вот такие «люди» воспитывают наше молодое, подрастающее поколение. И сколько еще есть таких фактов.

14 февраля. Мой день рождения — вот и «стукнуло» 63. Немало, но чуствую себя неплохо. Получил много поздравле­ний от друзей, знакомых и многих людей, которых я лично не зйаю. Из Москвы получил поздравления от Брежнева, Косыги­на, Подгорного, Полянского, Андропова, Кулакова и других товарищей по Политбюро и ЦК. Мой день рождения вечером хорошо отметили в кругу семьи и близких товарищей и знако­мых.

Вышла из печати моя книга «Украина наша советская». Первые отзывы неплохие. Да объективные и разумные люди по-другому и не могут отнестись к этому. Не претендую на что- то особое, но то, что она в идейном, партийном, историческом плане отвечает действительности и истине, этого не отберешь. (Хотя истину и нельзя отобрать, но извратить ее при желании можно, что впоследствии и было сделано с моей кнцгой).

15 февраля. Принял Патона. Состоялся крупный, обстоя­тельный разговор, до некоторой степени не совсем приятный, но он нужный и неизбежный. Я Патону высказал все претензии, связанные со снижением развития науки в республике, и тем, что с его стороны нет должной защиты интересов развития фундаментальных наук. В кадровой политике делается ставка на совсем не тех людей. Честные и настоящие ученые, такие, как Пасичник и другие, отстраняются и игнорируются в науке. Сказал Патону, что иногда бывает «научный террор», с кото­рым нелегко бороться, что с его стороны замечается пренебре­жительное отношение к некоторым работникам ЦК, в частно­сти, к секретарю ЦК Овчаренко. «Вы заявляете: «В ЦК в науке никто не разбирается». Вы внешне ведете себя неплохо, но у Вас имеются нотки неискренности перед ЦК. Вы потворствуе­те разным кулуарным разговорам о кадровых перемещениях в республике. В Академии наук мало ответственности за работу академических институтов. Грубое Ваше отношение с подчинен­ными граничит с зазнайством». Разговор проходил довольно спокойно, но, конечно, был не из приятных.

Затем вместе с Патоном Б. Е. обсудили ряд практических вопросов: о создании пяти научных центров по зонам Украины и создании шести специальных институтов в научных центрах. О дополнительных выборах целевым назначением в Академию наук — 10 человек академиков и 24 человека членов-корреспон- дентов.

17 февраля. В Житомире на заводе щитоавтоматики 250 рабочих отказались от работы, по существу — забастовка. При­чина: неразумные действия администрации завода в вопросах пересмотра норм выработки. Дал задание срочно принять меры, провести с рабочими спокойную беседу, исправить положение дел, не применять к рабочим никаких административных мер воздействия.

19 февраля. В 10 часов утра в Октябрьском дворце откры­лась XV областная партийная конференция Киевщины. Пред­стоит мое выступление. Здесь буду избираться делегатом на XXIV съезд КПСС и КПУ. Конференция прошла организован­но, выступления тоже были неплохие. Очень неудачно высту­пил Козаченко, пришлось подправлять, и основательно, воспри­нято хорошо.

24 февраля. Выехал в Залесье для встречи с представителем КГБ СССР Ю. В. Андроповым. Он специально приехал в Киев по заданию Брежнева, а заодно и на республиканское совеща­ние КГБ. Но совещание было прикрытием. С Андроповым мы много говорили по общеполитическим вопросам, о состоянии дел в партии, стране. Андропов приехал явно с заданием выяс­нить мои мысли и позиции перед съездом партии. Мне было известно, что еще тогда Брежнев замышлял переместить меня на другую работу: на Украине я ему очень сильно мозолил глаза. Несмотря на все это, в разговорах с Андроповым я от­кровенно высказал свои соображения, в том числе и недостатки в стиле руководства центра. О Брежневе сказал, что его всяче­ски надо поддерживать, но нельзя на Политбюро устраивать беспредметную говорильню, «базар» — надо начатые дела до­водить до конца, более предметно и глубоко заниматься эконо­микой собственной страны. Может быть, я говорил резко, но зато правду, и я уверен, что содержание и даже подробности нашего разговора Андропов передаст Брежневу, но ведь для него это не будет новостью — я ведь сам об этом говорил Брежневу, и не один раз. В общем, беседа с Андроповым прошла хорошо, но чувствую, что она для меня даром не пройдет.

9 марта* Был в Москве в ЦК КПСС у Кириленко, а затем выехал в Завидово к Брежневу. Вместе с ним обсудил все вопросы, связанные с предстоящим съездом КПУ, оставил ему для ознакомления и возможных замечаний мой доклад на съезде КПУ. Согласовал вопрос об увеличении состава ЦК КПУ на 36 человек, в том числе до 15 членов Политбюро ЦК КПУ. Доложил персональный состав ЦК, вот тут и зашел вопрос о Семичастном. Я Брежневу сказал, что Семичастный является первым заместителем Председателя Совмина. Брежнев на это мое замечание промолчал, только сказал: «Да не все же заслу­живающие этого могут быть членами ЦК».

Рассмотрели состав членов и кандидатов Политбюро ЦК КПУ. Я предложил ввести кандидатом в члены Политбюро Салманова, командующего Киевским военным округом, так уже было у нас заведено. Брежнев отрицательно отнесся к это­му и сказал: «Еще молодой, новый, надо присмотреться». Поче­му-то очень интересовался кандидатурой первого секретаря До­нецкого обкома партии Дегтярева. Я дал вполне заслуживаю­щую положительную характеристику Дегтяреву и тут же спро­сил, о чем идет речь. Ответ Бре:йснева был: «Да мы на него имеем некоторые виды». Но тут же вроде бы в «шутку» сказал: «Нет, пусть останется, хоть один будет первый секретарь рус­ский». Я тут же ответил Брежневу, что у нас в республике 70 национальностей, и мы никогда не делим, тем более коммуни­стов по национальностям. А что касается русских, то, как вы видите, их в этом составе ЦК КПУ находится 40%, а среди первых секретарей обкомов партии 6 человек русских — это

Андреев, Всеволожский, Дегтярев и ряд других. Среди руково­дящего административного состава республики русских 58%.

Я откровенно сказал Брежневу, что часто национальный вопрос мы, руководители, создаем сами. Это вопрос гнилой интеллигенции и некоторых чересчур «идейных деятелей». Про­стой рабочий народ этого вопроса не чувствует, ибо для него такого вопроса нет. Неумная постановка этого вопроса может только разжигать рознь между народами, а это только на пользу нашим идейным врагам. Брежнев все это мной сказанное выслушал и, очевидно, поняв, что наговорил много лишнего и неправильного, тут же примирительно сказал: «Это я так просто сказал, что за национальным вопросом надо смотреть». Я сказал на это, что за всем надо смотреть. На этом наш разговор был закончен, но все же все вопросы, связанные со съездом, я согласовал.

16 марта. Позвонил в Москву. Переговорил с Брежневым по всем вопросам проведения съезда, в том числе и по кадровым. Доложил Брежневу, что все члены Политбюро ЦК КПУ выска­зались за кандидатуру Погребняка и Сологуба. Брежнев нако­нец согласился с нашими предложениями и пожелал успехов в работе съезда.

В этот же день переговорил по телефону с Подгорным. Разговор был хорошим, откровенным. Он не разделяет мнения о «социальном крене» в кадрах по русскому вопросу, даже отрицательно отнесся к этому, при этом сказал, что этот вопрос кем-то муссируется и создается специально. Он отрицательно высказался по вопросу выпуска моей книги «Украина наша советская». Он прямо сказал, что в такой обстановке не надо было этого делать, потому что некоторые «деятели» на этом подыгрывают, и основательно. Подгорный пожурил меня за то, что я, будучи в Москве, не зашел к нему, даже не позвонил, я и сам признал, что это было с моей стороны ошибкой и нетактично. Фон мне перед съездом создали довольно слож­ный. Я ОТ всего этого страшно устал, и это не может не сказаться на состоянии моего здоровья.

Переговорил с Шелепиным по вопросу Клименко и Сологу­ба. Он согласился, а что ему оставалось делать?

21 марта. Был в Москве со Щербицким, Ляшко был у Бреж­нева на приеме, много сложных вопросов. Брежнев опасается обструкции в его личный адрес на предстояш[ем Пленуме ЦК КПСС. В разговоре с нами он, по существу, добивался поддер­жки, ведь от Украины многое зависит. По всем вопросам договорились. Мы выразили свою поддержку ему при любой ситуации. Брежнев после беседы с нами оживился.

22 марта. В Свердловском зале Кремля открылся Пленум ЦК КПСС, но с самого начала был так «заорганизован», что ни о какой «вылазке», как говорилось, не могло быть и речи. Все бралось на «ура» — кто громче, тот «активнее», а «ура» кри­чать у нас любителей и мастеров, к великому сожалению, немало. Ведь просто и безответственно, ни о чем думать не надо, за тебя уже все продумано — только громче кричи «Пра­вильно!» — и ты в активе и замечен начальством. После Плену­ма Брежнев просто воспрял, его даже не узнать, появился особый гонор.

Работал над замечаниями по докладу Брежнева к XXIV съезду КПСС. В докладе очень сильный упор на раздел о благо­состоянии народа. Можем ли мы все сделать, о чем идет речь? Не может ли показаться, что это заигрывание с народом, а впоследствии вызовет разные толкования? По вопросам про­изводительности труда сказано очень слабо: «Что сделаем, то и распределять будем». Очень нечетко и глухо звучит. В докла­де сказано, что за время между съездами из рядов партии исключено 300 тысяч человек, стоит ли об этом говорить? Может быть, лучше сказать о росте рядов партии, а одновре­менно и о том, что мы очищаемся от балласта, не оглашая цифры.

О скрытых повышениях цен на товары народного потребле­ния не стоит говорить, уйти лучше от этого вопроса, иначе не будет понятно, как это при нашем планировании, организации хозяйства могут быть скрытые повышения цен, это бы значило, что мы не владеем положением дел в нашей экономике и фи­нансах. Много и довольно назойливо говорим о преимуществах социалистической экономики и кризисе капиталистического хо­зяйства. А в адрес капитализма мы столько говорим проклятий, что если бы наши слова оправдались хотя бы на одну тысячную долю, то капитализм давно бы уже погиб.

24 марта. Почти всем составом Политбюро ЦК КПУ были на киностудии имени Довженко, просматривали кинофильм «Б1- лиц птах 3 чорною ознакою». Фильм сделан хорошо и за­служивает внимания, безусловно, будет воспринят зрителем хорошо и получит высокую оценку специалистов и даже, воз­можно, будет отмечен. Сказал Добрику, что по вопросу оценки фильмов есть кому заниматься и без него.

Не совсем понятно поведение Щербицкого: он два раза принимал профессора Никольского по вопросам краткого курса истории КПУ. Известно, что Никольский занимает по многим вопросам освещения истории КПУ неправильную позицию, под­час с большим шовинистическим душком. По этому вопросу переговорил со Щербицким: крутится, как вьюн на сковородке, не прямой и далеко не честный он человек, просто продажный.

30 марта. Кремль, Дворец съездов. Открылся XXIV съезд нашей партии, событие огромной политической важности. Съезд открыл И. В. Подгорный. Весь первый день съезда был посвящен докладу Брежнева. Изложен был доклад хорошо, правда, во многих местах не обошлось без ненужных эмоций и напыщенности, но такова манера докладчика. Съезд продол­жал свою работу до 8 апреля. В докладе и решениях съезда взяты большие планы и обязательства, выданы большие поли­тические и экономические векселя по социально-экономиче­ским вопросам, росту материально-бытовых условий народа нашей страны. Сумеем ли все это вьшолнить, чтобы наконец оправдались надежды трудового народа? Мы уже принимали Программу партии по социально-экономическим вопросам на XXII съезде. Многие теперешние руководители голосовали за нее, рукоплескали ей. Теперь об этой программе постыдно и даже смущенно умалчиваем, ведь надо же нести за нее ответственность, не хватает для этого смелости открыто все сказать народу, что произошло. Нашли «лучший» способ — втихомолку все свалить на «волюнтаризм» Хрущева.

На второй день съезда дали мне слово для выступления. В своем выступлении доложил съезду о работе Компартии Украины за отчетный период. О достигнутых успехах в эконо­мике, промышленности, сельском хозяйстве, культуре, науке. Сказал о наших недостатках и недоработках. Поставил некото­рые вопросы, заслуживающие особого внимания, в частности, о росте производительности труда, о развитии железнодорожно­го и автомобильного транспорта и о строительстве автомаги­стральных дорог, о развитии энергетической базы республики, о незаслуженном забвении и ошибке в развитии угольной про­мышленности и особенно Донецкого угольного бассейна. Был поставлен и ряд других важных вопросов. Выступление было спокойное, убедительное, съездом воспринималось хорошо.

Съезд прошел хорошо, организованно, обидно^ что среди военных, которые вошли в состав ЦК КПСС, в голосовании большой разнобой. На съезде больше всего против голосов получили Воронов и Шелепин (по 36 голосов), этого не могло быть без определенной «проведенной работе» с ведома и согла­сия Брежнева. Получил и я два голоса против, как это произо­шло, трудно сказать, одно только ясно, из счетной комиссии Добрик мне сказал, что по всему видно, что зачеркивали фами­лию Шелепина, краем задели и мою. В счетной комиссии так и посчитали, но когда доложили «начальству», то оставили так как есть, решили по-иному, чем думала счетная комиссия. Этим «перекрыли» другие вопросы. Брежнев, по подсчетам «комис­сии», не имел ни одного голоса против, но это не так, ибо бюллетени посчитали недействительными, а против были. Ну что ж, так «надо» держать авторитет.

Состоялся Пленум ЦК КПСС, избрали Политбюро ЦК КПСС из 15 человек, добавили до прежнего количества 4 чело­века, в том числе и Щербицкого, со мной по вопросу избрания Щербицкого разговора не было. В кулуарах много было разго­воров якобы о моем переходе после съезда работать в Москву. Причем этот разговор был в разных вариантах, но со мной на эту тему никто не вел разговора, хотя я чувствовал, что вокруг меня происходит какая-то возня. Избрание Щербицкого в состав Политбюро — это сигнал не в мою пользу, хотя Брежнев это и прикрывает значимостью республики, но ведь республика всегда имела свою значимость, а такого не было, чтобы в соста­ве было от республики два человека в Политбюро членами. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. Брежнев совсем осмелел, начинает проявлять «вождизм», и со стороны все это выглядит очень смело, но и печально. Повторяется все сначала, за что критиковали Хрупцева.

16 апреля. Под Киевом, в районе хутора Быковня, в лесу обнаружено 200 могил-холмиков с останками захоронения. При вскрытии могил принимали участие и делали заключение судме­дэксперты. Они установили, что в этом месте было расстреляно не менее 500 человек, в том числе мужчины, женш;ины, под­ростки. Имеются следы насилия, многие были расстреляны со связанными руками. Было вместе с останками обнаружено мно­го личных вещей: металлические кружки, ложки, расчески, кошельки, сумки, некоторые безделушки. Был лично на ме­сте — жуткая картина человеческой трагедии. Следственные органы ведут расследование, кто эти несчастные, когда это произошло и кто виновник этой трагедии. Многие веш;и с ино­странными марками и клеймами. Сделали перезахоронение, вырыли экскаватором общую могилу, сложили в большие дере­вянные ящики, вот так и захоронили — просто зарыли. Кто эти люди, за что их казнили и кто казнил, пока ничего не известно, но ведь можно найти следы и этого преступления.

17 апреля. Прошел партийный актив Киевской области и Киева по итогам работы XXIV съезда КПСС. Я делал доклад. Все прошло хорошо. До меня дошли слухи, что среди интеллиген­ции, в особенности творческой, ходят «тревожные» слухи в связи с якобы моим уходом на работу в Москву. Многие высказывают опасение, что если это произойдет, то для интеллигенции будет плохо, да я и сам в этом уверен. Пройдет разгул необоснованных обвинений и притеснений. Ведь чтобы сдерживать все несправед­ливости и отметать их, надо на себя брать определенную ответ­ственность. А кто ее на себя возьмет из этого состава «претенден­тов» на руководство республикой?

22 апреля. День рождения В. И. Ленина, всесоюзный суббот­ник, все члены Политбюро, руководство города и Дарницкого района были на субботнике на территории: очистка парка, посадка деревьев. Все прошло хорошо.

А вечером в тот же день встречали и провожали на Киевском вокзале Брежнева. Он с делегацией едет на съезд Болгарской компартии. От Украины в составе делегации Щербицкий, вот и начал его Брежнев приобщать.

18 мая. В зале Верховного Совета в 11.00 открылся съезд писателей Украины, присутствуют все члены Политбюро ЦК КПУ. Мое выступление и оглашение приветствия съезду от ЦК КПУ заняло 45 минут. Открытие и выступления прошли хорошо.

Вечером рассматривал почту, имел разговор с товарищами по работе. Имел крупный разговор с секретарем ЦК КПУ Титарен- ко, последний заявил, что он не подписал и не подпишет постановление Секретариата ЦК КПУ по поводу рекомендации Д. Павлычко в состав Секретариата Союза писателей Украины. Я с ним откровенно повел разговор. «Что это значит? — спросил я его.—- Какой вы специалист в области литературы? Чье это влияние?» Выяснилось, что «влияние» это было «днепропетров­цев», тупого и обозленного Ватченко и ограниченного Грушецко- го. Разъяснил Титаренко его ошибочное поведение.

19 мая. Получил постановление ЦК КПСС — утверждена делегация от КПСС на XIV съезд КПЧ. Состав делегации: Брежнев — глава делегации, Гришин (Москва), Шелест (Украи­на), Катушев, секретарь ЦК КПСС, Рябов (Свердловск), Черво- ненко — посол в^ЧССР. Позвонил мне в тот день же Брежнев и сообщил о включении в состав делегации, также о том, что предстоит поездка в Братиславу, и туда он не собирается лететь, и что, очевидно, мне это сделать придется. (Брежнев просто боялся возможных эксцессов в Бритиславе — он ведь очень из «храбрых» и жидок на расправу).

24—29 мая. В Праге 25 мая открылся XIV съезд КПЧ. Весь день слушали доклады Гусака и Яшика. На второй день работы съезда был заслушан доклад Штроугала. В этот же день, во второй половине, выступление главы делегации КПСС Брежне­ва. В своей основе выступление было неплохим, но чересчур напыщенным, и нравоучительным.

На заводе состоялся митинг, присутствовало 5—6 тысяч человек. Выступление Брежнева слушали внимательно, но ре­акция была разная. Охрана всех мероприятий была особенно усилена. В Братиславу так никто й не поехал — опасались инцидентов, а может быть, и большего.

Под вечер 27 мая Гусак, Свобода, Брежнев пригласили меня и выехали в «Ланы» на охоту, правда, больше разговаривали и пили, чем охотились. Поздно вечером возвратились в Прагу. Свобода был очень доволен «удачной охотой».

28 мая съезд продолжал работать. Брежнев решил «блес­нуть» новой техникой — показать съезду новый самолет Ту-144. В Прагу прилетел опытный образец самолета, сделали перерыв на съезде. Все вышли на улицу, специально объявили, что будет демонстрироваться новейший самолет Советского Союза. Самолет на довольно низкой высоте прошел над Пра­гой, над зданием, где проходил съезд. Продемонстрировали новейшее достижение авиационной техники — это было сдела­но хорошо, эффектно, но после этого самолет еще больше десяти лет доводили до «кондиции».

29 мая. Закрытие работы съезда, и в тот же день после грандиозного приема наша делегация вьшетела в Москву. Я у Брежнева отпросился из Праги и своим самолетом вылетел прямо в Киев. При встрече я прямо в здании аэропорта проин­формировал членов Полибюро ЦК КПУ о прошедшем XIV съезде КПЧ, о трудностях экономического и политического порядка. Высказал мнение, что чехи нам не скоро забудут и простят 21 августа 1968 года, да и вообще забудут ли и пррстят ли когда-либо, ибо все это вошло в историю не как наша политическая победа. А людям можно толковать что угодно и как угодно, но настоящая история лжи не признает.

8—15 июня. Командировка в южные области. Посмотрел поля, встречался со многими людьми разных профессий, у лю­дей много интересных мыслей и предложений.

10 июня. По поручению Президиума Верховного Совета СССР вручил орден Ленина судостроительному заводу, на сле­дующий день — херсонскому совхозу «Бильшовыскый наступ».Хозяйство в степной и засушливой полосе области выращи­вает урожай озимой пшеницы по 40 —45 центнеров с гектара, очень культура земледелия высокая, хозяйство орщнизованное. Осмотрел и познакомился с ходом строительства Каховского оросительного канала. Посетил «Легендарную тачанку» — грандиозное сооружение, чудесно сделано, как монуменаталь- ный памятник. Я лично доволен тем, что в свое время взял на себя смелость и ответственность за сооружение «Легендарной тачанки». Руководствовался принципом: делаем все это в па­мять погибших в боях за особождение Таврии, делаем для наших потомков на века.

13 июня отдыхал на о. Бирючем, чудесное место, хороший был отдых, со мной бьш старший сын Борис.

Дал задание срочно создать комиссию по учету и сохранно­сти больших исторических ценностей и богатств, обнаруженных при раскопках скифских могил в Днепропетровской области в Орджоникидзевском районе. Много обнаружено золотых украшений, изумительной чеканки.

27 иювя вылетел в Москву, где должно быть заседание Президиума Верховного Совета, а 29 июля открытие съезда писателей Союза СССР, где присутствуют все члены Политбю­ро ЦК КПСС.

30 июля в 6 часов утра сообщили о трагической гибели космонавтов; Добровольского, Волкова, Пацаева. Очень жалко ребят. Они выполнили задание, пробыли в космосе 24 суток и при спуске погибли: произошла разгерметизация гондолы приземления. Приземлились они уже мертвыми. Космос потре­бует еще много жертв. На Политбюро обсуждали вопрос гибе­ли космонавтов. Чувствуется отсутсвие Королева, нет должного порядка. А кто ответит за эти прекрасные молодые жизни? Нет ответственного, как и во многих делах в стране.

Новая забота — сборные дома показали себя в эксплуатации очень плохо: дают большую течь в местах стыков, и ветер их просто продувает. Много жалоб идет в ЦК КПУ. Дад задание продумать вопросы резкого улучшения качества выпускаемой продукции на ДСК. Очевидно, придется перейти на новые формы работы, изыскать новые изоляционные материалы.

Заведующий отделом химической промышленности ЦК Авилов докладывает, что Совмин УССР безответственно отнес­ся к поручению ЦК по подготовке предложения по производ­ству изоляционной пленки для Каховского канала и лавсановых фильтров для процеживания молока. Страшные тугодумы и бе­зответственные люди! Снова придется вести крупный разговор со Щербицким.

Позвонил мне Косыгин А. Н., сообщил, что по моей прось­бе вьщеляют нам 400 тонн сырья для производства пленки для изоляционных работ на Каховском канале.

4 июля. Позвонил в Москву, в ЦК КПСС, переговорил с Черненко К. У. Уточнил, что отпуск по графику членов Политбюро мне предоставляется с 25 июля. Я попросил Чернен­ко ускорить выпуск постановления ЦК и Совмина по развитию угледобычи по Донбассу.

Происходит раскопка кургана у Николаева, обнаружено свыше 1000 наименований золотых вещей с1шфских времен, надо принять меры к сохранности их и оприходовать в фонд республики.

Поднимается снова вопрос профилактики и борьбы с венери­ческими заболеваниями и тунеядством. Сделал поручение соот­ветствующим инстанциям дать предложение и разработать ме­роприятия.

5 июля. Внимательно рассмотрели вопрос о строительстве в Киеве радиоцентра — сильно в этих вопросах мы отстаем. На кинофестивале в Москве фильм студии имени Довженко «Б1лий птах 3 чорною ознакою» получил первую премию. После этого чего стоит шумиха безграмотных Грушецкого, Ватченко и дру­гих «деятелей»? Дал задание тщетельно подготовиться к сове­щанию в ЦК КПУ по идейно-теоретическим вопросам. Очень слабо у нас эти вопросы разрабатываются, а в печати часто освещаются примитивно, что вызывает путаницу и даже идей­ный разброд.

20 июля. Надо провести серьезную подготовку к предстоя­щему идеологическому совещанию, ибо вопрос довольно слож­ный. В идеологической работе много формализма, а еще боль­ше самонадеянности в том, что все, что мы говорим, восприни­мается всеми беспрекословно. Нельзя нашей пропагандой, идео­логией беспрерывно и назойливо поучать человека, поглощать его индивидуальность. Ведь от этого пользы мало, а вред мржет быть огромный, причем он скажется позже. Нельзя жить деви­зом: «Не мудри, а делай то, что тебе велено».

22 июля. Очень беспокоит чистота и грамотность украинско­го языка. В него много проникает западно-европейского «сур­жика». Украинский язык со временем может потерять свою чистоту, певучесть, глубину, колорит. Дано задание продумать предложения по этому вопросу, возможно, надо посоветоваться с учеными, филологами, языковедами, писателями, пусть они выскажут свое мнение и предложения, как уберечь прекрасный украинский язык от засорения.

Сентябрь 1971 года. Позвонил мне в Крым Брежнев. Поин­тересовался ходом хлебозаготовок и сельхозработ, затем при­гласил под Москву, в Завидово, на 4—7 сентября на утиную охоту. Прилетел в Москву. Погода стоит холодная, дождь.

На охоте были Брежнев, Подгорный, Гречко, Машеров, наезжали Полянский и Демичев. Много говорили обо всем, меньше всего о делах. Много пили. Охоту эту для начальства организовал Гречко, ведь Завидово — это хозяйство Гречко. После первого дня охоты, вечером, когда за столом изрядно вьшили, Брежнев пригласил к столу какую-то девку — все время лизался ней и буквально распустил слюни, а затем исчез с ней на всю ночь. На второй день охоты Брежнев взял к себе в лодку свою ночную спутницу. Подобные «эксперименты» он повторял каждый раз, на любой охоте. Каждый раз было противно смотреть на этот ничем не прикрытый разврат. А что скажешь? И кто может об этом сказать? Между собой ведем разговоры. Гречко с «благословения» Брежнева нам с Машеро- вым подарил хорошие охотничьи финские костюмы.

Вечером 7 сентября я вылетел в Киев, а 9 сентября присту­пил после отпуска к работе.

Иринка собралась поехать в Англию, но по линии КГБ Крикун и Чебриков из Москвы сообщил, что ехать нельзя, не рекомендуют, возможны, как они говорят, провокации. Истин­но ли это причина, неизвестно, но жаль, что Иринка не побудет в Англии. Во всяком случае, при такой ситуации дал отбой с поездкой.

Ца 78-м году трудной и сложной, но вместе с тем и интерес­ной жизни скончался Н. С. Хрущев. По-человечески мне его жалко. Он был честный, добросовестный человек, неплохой руководитель, преданный коммунист. Много сделал полезных дел для народа, хотя многое и недорабатывал. Но он искренне стремился, старался, болел за дело. В большой политике, как и в самой жизни, много иллюзий, и Хрущев иногда увлекался. Но он честно служил своему народу и партии. В том, что такслучилось с ним не только он, и прежде всего не он один, виноват. Ведь в политической деятельности отвечает не только тот, кто ведет, а и те, которые позволяют себя «вести». В поли­тике, тем более в большой политрпсе, всегда происходит самая утонченная ложь и обман, а в борьбе за власть часто ближай­шие соратники идут на интриганство, лесть, обман, искажение истины и даже преступление, как было с Хрущевым. Почему с ним так поступили, история еще об этом скажет свое слово.

12 сентября. Состоялся телефонный разговор с Брежневым по ряду впросов. В ходе разговоров Брежнев задал мне вопрос, давать ли сообщение от ЦК КПСС и Совмина СССР в связи с кончиной Н. С. Хрущева. Чувствовалось, что в этом вопросе он сомневается. Кто-то его сбивает. Можно почти с уверенно­стью сказать, что это была работа Суслова — он ведь недале­кий, черствый и мстительный человек. И если бы Хрущев еще хотя бы немного времени задержался на своем посту, то он убрал бы Суслова: ведь он ему цену знал отлично.

По разговору чувствовалось, что и сам Брежнев не очень был склонен давать такое сообщение в печати от имени ЦК КПСС и Совмина. Я высказался однозначно за сообщение от ЦК КПСС и Совмина. Также сказал о том, что Хрущев заслу­живает похорон у Кремлевской стены. На мое предложение Брежнев категорично высказался против, при этом заявил: «Как нас поймут?» Да, вот именно, как нас поймут? А дело ведь не в понимании, а в желании самого Брежнева, а он явно не хотел этого.

Часто в наших средствах массовой информащ1и неправиль­но, искаженно представляется наш рабочий класс, которого якобы целиком поглощает труд. Это клевета на рабочего чело­века. Не может человек труда жить одним производством, одним трудом. Если бы так, то тогда труд поглощал бы все его духовные качества и потребности. Ведь рабочий живет не единым хлебом. Человек по своей природе является художни­ком, творцом. Он вносит в жизнь красоту, а красота неотъ­емлема от глубокого знания жизни и окружающей среды.

13 сентября. С секретарями ЦК КПУ рассматривал вопро­сы: о работе Президиума АН и работе отдельных институтов Академии наук, некоторые из них малоэффективны. Обсуждал­ся вопрос о создании Комитета по науке в республике — это диктуется самим делом. Но ведь этого вопроса без Москвы мы решить не можем, а там навряд ли поймут постановку этого вопроса правильно. Того й смотри, получишь обвинение в «исключительности». Рассказал секретарям ЦК КПУ о моих впечатлениях от встречи и с Параджановым. Я сказал, что он немного с «вывихами», но безусловно талантливый человек. А какой талант был без странностей и «вывихов»? Надо над каждым талантливым человеком кропотливо работать, напра­влять его ум, энергию в нужное русло, а не отвергать все и бить наотмашь. К сожалению, в искусстве, науке, технических изобретениях у нас часто бьют, и таким отношением к творче­ской работе мы наносим огромный вред. Пользы не извлекаем никакой.

Плохо мы изучаем и на практике применяем огромный опыт и наследие педагога Макаренко. Вызывает беспокойство поста­новка воспитательной работы в детских домах. Дал задание по всем вопросам подготовить предложения.

14 сентября. В Крыму намечается встреча Брежнева с кан­цлером ФРГ с Вилли Брандтом. Брежнев буквально рвется к этой встрече, возлагает на нее самые радужные надежды. Известно, что все политики страдают большим честолюбием, а их дела не всегда диктуются разумом. В азартной политиче­ской игре задача умного политика не потерять меру реальности. Зрячий, но не желаюпдий видеть реальные вещи — дважды слепец, а его домыслы, иллюзии, фантазия могут в определен­ный период обернуться в трагедию для народа и страны. Я дал задание первому секретарю Крымского обкома партии Кири­ченко все тщательно просмотреть и подготовиться к встрече Брежнева в Крыму.

18 сентября. В Крыму закончилась встреча-переговоры Брежнева и Брандтом. Подписано коммюнике, и, как всегда, много шумихи вокруг этого «исторического» события. А шум поднимаем преждевременно. Политическое лицо Брандта явля­ется не вполне ясным, Брежнев же в особом восторге от этой встречи. Он считает себя непогрешимым, а чувство интуиции, как он говорит, ему правильно подсказывает. Но ведь интуиция, тем более в политике, всегда может обмануть.

5—12 октября. Находился в ГДР с парламентской делегаци­ей. Утром 5 октября делегация вылетела в Берлин, и в этот же день была встречена в Народной палате. 6 октября участие и выступление на торжественном заседании, посвященном 22-й годовщине образования ГДР. Все прошло хорошо, но над своим выступлением пришлось основательно поработать. Московский вариант был сухой, сугубо официальный, просто «дубовый».

7 октября — ознакомление и осмотр Берлина, его новостроек, осмотр пограничной стены от Западного Берлина. Посетили телебашню и осмотрели с нее весь город, как восточную, так и западную часть Берлина. Очень сложна жизнь этого города. В нем живет один народ, одна нация, а по-разному. Мне кажет­ся, что так долго продолжаться не может. Берлин всегда будет камнем преткновения, яблоком раздора политических игр и ин­триг. Рано или поздно, но проблема Большого Берлина должна решаться. Но как это сделать, на какой основе, пока что трудно себе представить и предположить.

8 октября машинами отбыли в Дрезден, где состоялся боль­шой митинг дружбы. Пришлось выступать. Затем посещение района жилого строительства и школы с преподаванием русско­го языка. Конечно же, посещение, осмотр и ознакомление с Дрезденской картинной галереей. 9 октября посетил сельско­хозяйственный кооператив. Организация и порядки отличные, высокая культура земледелия, урожай собирают по 45—50 цент­неров с гектара. Животноводство тоже на высоком уровне. Оплата работников кооператива высокая — в среднем работник получает в месяц 200—250 марок.

В этот же день побывали в нашей группе войск. Осмотрели технику, посетили танковое подразделение, познакомились с жизнью и бытом солдат и офицеров. Встретился со многими знакомыми, в том числе с Андреем Лукьяновым — он тут цроходит службу в качестве офицера. Оказалось, в войсках здесь много земляков. Все прошло отлично.

10 октября осмотрели достопримечательности «Саксонской Швейцарии» — изумительно красивый уголок, чудо природы. Много желающих посетить эту часть Германии, но немцы и умеют показать. 11 октября Хонеккер в ЦК СЕПГ принял всю делегацию. Беседа прошла довольно оживленно. Во второй половине дня я один поехал за город посетить Ульбрихта и Штофа. Оба они болеют. По всему видно, что Хонеккер не с большим желанием дал согласие на мое посещение Ульбрих­та. Оба они. Штоф и Ульбрихт, обрадовались моему поезду. Штоф уже выздоравливает, а Ульбрихт еще тяжело болен. Ульбрихт особенно обрадовался моему приезду, даже просле­зился старик. Я ему передал привет и наилучшие пожелания от Брежнева и Подгорного. Он искренне поблагодарил. В ходе беседы с ним Ульбрихт жаловался на притеснение его «молоды­ми». Они не считаются ни с каким его опытом и заслугами. Ульбрихт сказал, что он по этому вопросу написал письмо Брежневу, но от него даже ответа не получил, не то что какой- либо помощи. Раньше этого не могло бы быть. Продолжая беседу, Ульбрихт сказал, что Брежнев начинает страдать при­знаками зазнайства. Просил меня переговорить с ним по ряду вопросов и просил дать ответ на его письмо. Главный же вопрос — это его место в связи с предстоящими выборами в Народную палату. Ульбрихт при этом сказал, что если мы не поможем, то он окажется за бортом. Ульбрихт надеялся скоро поправиться и в новом составе занять пост Председателя Госсо­вета. На деле Ульбрихт физически слаб и угнетен морально. Жена Ульбрихта Лота всячески поддерживает мужа, но она очень обозлена за несправедливость на новое руководство, а особенно на Хонеккера, который всячески игнорргоует Уль­брихта, а тот от этого морально сильно страдает. Если Уль­брихта не поддержать, то он скоро погибнет, особенно под моральным гнетом и холодным невниманием. Лечащие врачи утверждают, что кризис у Ульбрихта не прошел. Почему же такое отношение к Ульбрихту? Ведь Хонеккер стал Первым секретарем ЦК СЕПГ только благодаря Ульбрихту. Откуда такая холодность, отчужденность, безразличие, даже презрение к старому заслуженному коммунисту, бывшему руководителю ГДР? Видно, что это общий «стиль» нашей «братской коммуни­стической морали». Все это очень печально, но факты говорят сами за себя. Трудно простому коммунисту, народу разобраться в клубке политических интриг политической верхушки. В поли­тике свое искусство-соперничество, лесть, интриги. В ней види­мость и сущность далеко не тождественны. Тут всегда баланси­руют силы.

Вечером на приеме по случаю 22-й годовщины ГДР Хонек­кер высказал мне много обид, в частности, на то, что руковод­ство КПСС не всегда правильно оценивает политическую слож­ность ситуащ1и в ГДР.

14 октября. На заседании Политбюро ЦК КПСС среди многих вопросов был и мой доклад об итогах поездки парла­ментской делегации в ГДР. Мой краткий отчет сводился к сле­дующему: «Делегацию принимали везде хорошо, беседы, встре­чи носили откровенный радушный характер. Все мероприятия, связанные с пребыванием делегации, широко освещались всеми средствами массовой пропаганды. Дружба, интернационализм, роль великой Страны Советов были главными темами разгово­ра. Некоторые руководители ГДР обратили внимание на ску­пость освещения в нашей печати пребьшания парламентской делегации в ГДР. В выступлениях и беседах руководителей ГДР и рядовых немцев подчеркивались вопросы единства идеологи­ческих действий наших партий и народов. Во всех мероприяти­ях, связанных с пребьшанием нашей делегации, участвовало много молодежи, и она проявляла особенно дружесюхе отноше­ния к нашей делегации. Немецкие друзья подчеркивали удачный выбор времени пребывания парламентской делегации, приуро­ченного к 22-й годовщине ГДР. Участие делегации в торже­ствах, приветствие ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета и Совмина СССР придали особую торжественность этому празд­нику ГДР. Делегация посетила ГДР за месяц до выборов э На­родную палату. Все это немецкие друзья используют в своей работе. Общее впечатление у всех членов делегации от посеще­ния ГДР осталось хорошее, и надо идти на большие контакты.

Какие вопросы тревожат руководство ГДР: нехватка про­мышленных и бытовых товаров, недостача кормов для живот­новодства. Главнейший вопрос — это наши переговоры с ФРГ на основе четырехстороннего соглашения по Западному Берли­ну. По их инициативе я дважды встречался с Хонеккером и членами Политбюро ЦК партии, и в обеих встречах немцы поднимали вопрос о переговорах с Брандтом и высказывали мысли:

«1. Брандт отступает от данных обещаний при переговорах в Крыму с Брежневым.

2. После известного звонка Брежнева мы пошли на некото­рые уступки, а теперь Брандт и его соратники используют это как нашу слабость. Мы интересуемся, до каких пор в руковод­стве КПСС не будут считаться с нашим мнением?

3. В ФРГ развернулась бешеная пропаганда против ГДР и его руководства. Доходит до политических провокаций и аван­тюр. Мы заявляем, что молчать не будем, будем давать отпор, критиковать политику Бонна и выступим против Брандта даже в личном плане. Нам хорошо известно его политическое лицо, его личные качества и проделки даже интимного характера. Мы все это исцользуем, но все это пойдет в разрез с мнением советского руководства о самом Брандте и политике ФРГ. Да, за последнее время Брежнев проникся особым «доверием» к Брандту, не понимая того, что война без войны в политике всегда происходит. Самонадеянные политики считают, что их визиты, личные контакты приобретают международное значе­ние. Это иллюзия и миф.

4. Брандт от переговоров в Крыму все получил на «серебря­ной тарелке», но это не значит, что ради этого мы будем терпеть несправедливость и политическую проституцию. Мы государство суверенное и можем за себя постоять. Мы видим, что то, чего ФРГ и США, Англия и Франция не добились от Советского Союза, сейчас Брандт и его союзники хотят добить­ся от ГДР, но мы никогда с этим не согласимся. В этой сложной обстановке и борьбе нам кажется, что мы остались одни, хотя в это мы сами не хотим верить.

Мы написали письмо в ЦК КПСС Л. И. Брежневу, в кото­ром изложили все эти острые вопросы, высказали нашу трево­гу. Мы просим консультаций и личных контактов с руковод­ством КПСС по всем сложным и важным затронутым вопросам. Мы понимаем, что все вопросы переговоров в Крыму затраги­вали далеко не только вопросы и интересы ГДР. И все же вопрос нашего государства — центральный вопрос в лерегйво- рах Брежнева и Брандта. Поэтому мы не понимаем, почему на наше письмо в ЦК 1ШСС Брежневу нет никакой реакции».

В сообщении на Политбюро я далее сказал, что при моем посещении Ульбрихта и Штофа в их загородных дачах под Берлином они поднимали вопросы, связанные с прошедшими переговорами в Крыму Брандта и Брежнева, о содержании принятого коммюнике. Оба они высказывали те же мысли, что и Хонеккер. И вообще во всех разговорах с руководителями ГДР по взаимоотношениям с ФРГ и крымской встречей чув­ствовалась какая-то неуверенность, растерянность, проскальзы­вала дг1же озлобленность. Все это может привести к нежела­тельным политическим срьшам и возможным осложнениям. Тут же я высказал предложения: 1. В ближайшее время дать ответ немцам на их письмо, адресованное в ЦК кПСС на имя Л. И. Б- режнева. 2. Найтй возможность срочного личного контакта Л. И. Брежнева с Хонеккером. 3. В самое ближайшее время решить вопрос с посылкой нашего посла в ГДР — затяжка этого вопроса тревожит, беспокоит руководителей ГДР.

Изложение мной этих всех вопросов произвело определен­ное впечатление. Брежнев несколько растерялся. Чувствова­лось, что о письме руководства ГДР никто из членов Политбю­ро не знал. Брежнев подал реплику: «Немцы все преувеличива­ют». И все же на этом заседании Политбюро было принято ре1пение дать ответ немцам на их письмо, установить личные контакты с руководством ГДР, решить вопрос с послом. Чув­ствовалось, что весь объем сведений и откровенное изложение состояния взаимоотношений с ГДР Брежневу не понравились. Очевидно, он ожидал, что восточные немцы выскажут «вос­торг» по поводу его крымской встречи с Брандтом.

Видно, сказывается перенапряжение нервной системы, огромное переутомление, одновременно заболело три секретаря обкомов партии, сердечные приступы: Шевченко — Ворошило­вград, Ярковой — Тернополь, Григоренко — Сумы; дал задание проследить за состоянием их здоровья.

20 октября. В политике факт — еще далеко не вся правда, это только сырье для извлечения настоящей правды, если вооб­ще в политике существует такое понятие. Хорошо, что в Кана­ду не поехал Брежнев: ему там наверняка устроили бы большую провокацию, наверняка большую, чем Косыгину, вообще воз­мутительно поведение канадского правительства: пригласили в свою страну премьер-министра Советского Союза и не обеспе­чили безопасность, допустили провокацию против нашей стра­ны — покушение на главу правительства, на своего гостя. Это показывает несостоятельность правительства Канады. В демон­страциях против нашей страны прослеживается явное смыкание сионистов с буржуазными националистами и другими разными враждебными политическими группировками.

Цветков докладывал о делах в вузах и школах, требует введения чтений лекций в высших учебных заведениях на укра­инском языке. В областных центрах республики только за последние два-три года в русских школах число учащихся увели­чилось на 30 тысяч. Украинские школы в городах уменьшают­ся. Это среди интеллигенции, особенно среди писателей, вызы­вает тревогу и возбуждение.

Анализ показывает, что среди научных работников, канди­датов, докторов наук, академиков большинство людей других национальностей, нежели украинцев. По всем национальным вопросам среди интеллигенции происходит большое брожение. Надо было бы глубоко продумать и провести высококвалифи­цированную научную конференцию по национальному вопросу. Предстоят выборы в Академию Наук. Речь идет о том, чтобы в членкоры рекомендовать Шевелева с перспективой его на должность директора Института истории Академии наук Украи­ны.

Писатель В. Некрасов^^”^, лауреат Сталинской премии за кни­гу «В окопах Сталинграда», хороший писатель, умный человек, имеющий свое мнение, просится поехать в Швейцарию наве­стить свою родную тетку. Но ему не дают визы из-за его якобы «идеологических» взглядов. Его притесняют со всех сторон, что вызывает гнев и озлобленность. С таким человеком надо разум­но поработать. Он ведь не враг, но нашим к нему отношением мы его может сделать если не врагом, то недругом наверняка.

Я сказал Федорчуку, что у них идет напрасная «игра» вокруг сьгаа Затонского. Как говорится, у «страха глаза велики». Сам Затонский не глупый человек, имеет свое мнение, но подчас у нас и этого довольно, чтобы попасть в «крамольного». В за­падных областях проживает 150 тысяч бывших оуновцев и их пособников, большинство из них держат себя довольно скрыт­но, нет полной уверенности, что они разоружились или хотя бы лояльно к нам относятся. Все это вместе взятое в немалой мере беспокоит нас. Федорчук также доложил мне, что по письму ЦК КПУ решился вопрос о создании горрайонов КГБ, нам добавили штат 660 человек, теперь в этом «звене» будет рабо­тать свыше 10 тысяч человек. Он мне сообш;ил, что в КГБ поступил сигнал, что студенты: Ракотский, 1947 года рождения, и Козловский, 1952 года рождения, в своем окружении вынаши­вают идею покушения на П. Е. Шелеста как ставленника Мо­сквы. Молодые люди высказывают свое недовольство по пово­ду отсутствия демократических свобод печати и всех средств массовой информации. «Идеология,— говорят они,— грубым образом навязывает все и вся, и терпеть такого дальше невоз­можно. Много чересчур хвастовства об «успехах» внешней и внутренней политики, а о своем собственном народе проявля­ется мало подлинной заботы. Государственные народные сред­ства тратятся бесконтрольно направо и налево, под прикрытием «интернациональной помощи». Неприятно все это выслуши­вать, тем более что действительно некоторые наши вопросы требуют коренного пересмотра. И я действительно провожу линию Москвы. А как же может быть иначе? Однако меня Федорчук предупредил об осторожности.

Принял режиссера Бондарчука. Он уже давно ставит вопрос

о создании кинофильма «Тарас Бульба» по Гоголю. Предлагает, чтобы за это большое полотно взялись бы Мосфильм и кино­студия имени Довженко. Силы большие и высококвалифициро­ванные, они хорошо бы справились с этой классикой. Бондар­чук уже переделал сценарий «Тараса Бульбы», в свое время написанный наспех Довженко. Я знакомился с этим сценари­ем — на мой взгляд, из него получился бы замечательный кинофильм. На вопрос съемки этого фильма тормозится Мо­сквой — «мотив», что создание такого фильма «задейет нацио­нальные чувства поляков». Вот так аргумент! А как же тогда быть с гоголевской классикой и национальными чувствами украинцев? Убожество мысли некоторых наших высокопоста­вленных идеологов прошибить нельзя никак.

15 ноября. Позвонил мне помощник Брежнева Голиков, затребовал справку с Украины на 25—30 страниц по состоянию сельского хозяйства: готовится «труд» Брежнева по «аграрной политике КПСС».

Принял Мыколу Бажана. Он докладывал о работе энцикло­педических изданий. Просил разрешения на новое издание укра­инской советской энциклопедии в 15 томах. Шла речь об изда­нии энциклопедии по литературе и искусству. Обсуждались текущие вопросы работы с творческой интеллигенцией. На Бажана идут нападки за его «ортодоксальность», надо его все­сторонне поддерживать.

24 ноября. Перед открытием сессии Верховного Совета в комнате Президиума Брежнев поднял вопрос о том, что-де, мол, Подгорный внес предложение о награждении по итогам пятилетки членов Политбюро, секретарей ЦК нацкомпартий и других руководителей республик. По самой постановке этого вопроса Брежневым было явно заметно, что Брежневу это не понравилось: почему, мол, не от него исходит этот вопрос. Чувствовалось, что он этот вопрос обсуждал с некоторыми членами Политбюро. Против предложения Подгорного сразу же дчень «дружно» выступили Суслов и Косыгин. Все осталь­ные молчали, я же резко и обоснованно выступил в поддержку предложения Подгорного. Как только Брежнев почувствовал неуверенность, он сразу же снял этот вопрос с обсуждения. Но впоследствии этот вопрос был решен положительно, а некото­рые члены Политбюро говорили мне, что я правильно занял позицию в этом вопросе. А когда я спросил: «А почему же вы молчали?» Последовал ответ: «Мы тут работаем, в Москве, и нам трудно было поддержать это предложение. Нас, мол, могут неправильно понять». Вот так и живем.

1 декабря. Рассматривал жалобу на редактора журнала «Коммунист Украины» Терлецкого. Говорят, что очень груб с сотрудниками. Терлецкого знаю давно, еще по работе в Кие­вском обкоме партии, умный, грамотный человек, очень рабо­тоспособный. Жалко такого человека терять. Поручил подроб­но разобраться и доложить.

В Одессе раскрыты факты крупных взяток за предоставле­ние квартир, замешан в этом грязном деле заместитель предгор- исполкома Одессы. Поручил органам разобраться подробно, виновных привлечь к строгой ответственности.

2 декабря. В ЦК КПУ поступила докладная записка от министра МВД УССР тов. Головченко И. X. «О некотором отступлении в криминальном законодательстве». Из записки видно, что по разным постановлениям по малозначительным делам очень много привлекаем к ответственности; растет суди­мость. Существует Основной закон — Конституция, но ее часто по-разному толкуют, а часто применение законов идет по указ­ке сверху. Записка заслуживает особого внимания, решил ее обсудить на Политбюро ЦК КПУ. Но оказалось, что Щербиц- кий проявил удивительную черствость к судьбам людей, попав­шим под «криминал с указки сверху». Он поставил под сомнение правильность самой записки Головченко.Позвонил мне из Москвы редактор газеты «Известия» Л. Т. Толкунов и сообщил, что я награжден орденом Ленина. Очень приятное и радостное известие. Хорошо, что в свое время я добился у Брежнева рассмотрения этого вопроса. На­граждены все члены Политбюро ЦК КПСС и все первые секретари нацкомпартий республик. Уже и мы получили приказ

о награждении орденами Ленина.

18 декабря. Позвонил мне Л. И. Брежнев, пригласил меня и Щербицкого в Москву к 18.00 на его дачу по случаю его 65-ле- тия. Мы повезли ему подарки: картину «Золотая осень», хру­стальный рог и набор напитков. На торжествах были все члены Политбюро с супругами, мы со Щербицким были одни, все это заметили. Правда, позже Брежнев говорил, что произошло какое-то недоразумение. Так ли это или нет, судить бьшо трудно, но нам было не совсем приятно. Перед этим я послал поздравительную телеграмму юбиляру — вот ее содержание: «Дорогой Леонид Ильич! Позвольте мне от всей души и сердца искренне, с глубоким к Вам уважением поздравить Вас с днем рождения! Пожелать Вам, выдающемуся партийному и государ­ственному деятелю нашей партии и страны, международного коммунистического и рабочего движения, доброго крепкого здоровья, благополучия, много лет жизни, больших успехов в проведении в жизнь решений партии! И по-настоящему боль­шого Вам человеческого счастья! Ваши годы — это годы му­дрости, ума и громадного жизненного опыта. Все это так нужно, необходимо для руководителя такого масштаба, как Вы. Ваши годы — это ранняя золотая осень, которая приносит огромные плоды для нашего народа! Так пусть же плодородие, энергия, здоровье будут много, много лет Вам сопутствовать!

С глубоким уважением П. Шелест».

Как потом выяснилось, эта телеграмма Брежневу не понра­вилась, он говорил: «О какой осени идет речь, она хотя и «золо­тая», но «осень»? И вообще выразил недовольство, что я не назвал его «вождем» нароДа. Но мне казалось, что я и так много наговорил лишнего и не совсем заслуженного.

Сам вечер «торжества» прошел как-то сумбурно, довольно неорганизованно, как и ожидалось, сам «хозяин изрядно нали­зался» и начал со стула читать свои завсегдашние неумные стихи. Я не мог лебезить перед юбиляром, как делали это другие, и это вызвало какой-то холодок и даже некоторую отчужденность. Я все это явно заметил, но промолчал, хотя осадок остался довольно неприятный от всего подхалимства.

25 декабря. Возвратился в Киев, проверил отправку новогод­них сувениров в Москву для членов и кандидатов Политбюро.

Внесли предложение в Карпатах строить атомную электростан­цию. Для этого предполагается большой снос горных селений. Навряд ли все это делать рационал^>но. Лучше бы было осуще» ствить регулирование рек Карпат, и в первую очередь Стрыя и Днестра и на их основе построить гидроэлектростанцию. Из этого было бы больше пользы. Дал задание подработать пред­ложение по этим вопросам.

Некий Нагорный внес предложение построить в Запорожье универсальный утилизатор мусора и всех производственньсс отходов. Видно, долго он мыкался с этим предложением. Газета «Правда» подхватила эту вдею в статье «Голубой город Запоро­жье», критикуя волокиту с рассмотрением предложения Нагор­ного. Идея заманчивая, оригинальная, возможно, это будущее в борьбе за чистоту окружающей среды. Об этом надо подумать сейчас. Дал задание рассмотреть предложение Нагорного и по­дготовить ответ в «Правду».

26 декабря. Состоялась свадьба у Щербицкого — он женил своего сына Ёалеру. Приглашал он и меня на это «гульбище», но я не пошел. Мне стало известно, что на добром подпитии здесь обсуждалась проблема расстановки руководящих кадров в республике. Щербицкий после свадьбы заболел. Позвонил ему домой. О его коварности я ему ничего не сказал. Я все больше убеждаюсь — подлый и коварный он человек. Придет к власти (а он стремится к этому и имеет полную поддержку Брежне­ва — ведь он любит подхалимов и льстецов), народ и кадры хлебнут горя немало. Конечно, найдутся и у него подхалимы и лизоблюды, такие же подлые, как он сам. Но все это пройдет, а история скажет всю правду.

* * *

4 января 1972 года. Очень плохо в году получилось по республике с планом товарооборота, причина этого — нет това­ров, нечем особенно торговать, да и нет заинтересованности у торговых работников. Легкая промышленность работает пло­хо — плань^ не выполняются, качество изделий низкое, ассорти­мент бедный. Лучшее сырье, хлопок, шерсть, кожа — все вывозится за границу, очень не по-хозяйски и неразумно все делается. Довольно печальное положение с торговлей мясом и животным маслом. Фонды еще не спущены, а того, что предусмотрено фондами, фактически в наличии нет. Болит голова: чем кормить народ будем?

7 января. Принял Братуся, министра здравоохранения

УССР, рассматривали вопросы об организации и издании меди­цинского журнала в республике. Дело для медицинских работ­ников очень полезное и нужное и по самой организации пустяч­ное, но без Москвы даже этот вопрос решить не можем — все решает центр. А разве он может знать все нужды на местах?

Увеличилось число заболеваний туберкулезом, и в особенно­сти среди детей. Надо срочно принимать дополнительные меры по профилактике и леченщо туберкулеза. Увеличилась смерт­ность детей. Очень бурно растет число психических заболева­ний населения, в том числе и среди детей. По республике десятки тысяч людей нуждаются в стационарном лечении в пси­хиатрических лечебницах, а чем можно им помочь, когда лечеб­ниц мало, а одними разговорами этому горю не поможешь. Больниц психиатрического направления в республике всего 20, в среднем по 500 мест, довольно скудно оборудованы. Врачеб­ного персонала не хватает, один врач на 350—400 больных. Много людей, которым крайне нужна стационарная помощь, но определить в больницу не можем. Душевнобольные люди совер­шают много опасных преступлений, убийств, поджогов. По этому вопросу от республики в Москву написали два письма, но все как в «черную дыру».

8 января. Секретарь ЦК Овчаренко, ведающий вопросами идеологии, докладывает, что республику ограничили во време­ни по телепередачам, больше времени на себя забирает Москва. Овчаренко мне сообщил, что между Лутаком и Ляшко происхо­дит какой-то сговор против меня. Я это и сам замечал, но не придавал этому должного значения, все занят был делами, интриганства просто не допускал. А оказалось, что все идет из Москвы, от «руководства» — через КГБ. Вот я и член Полит­бюро, член Президиума Верховного Совета СССР, но за мной следят, преследуют, постоянно за мной идут «хвосты». Иногда делается так противно и отвратительно, что порой хочется бросить все и уйти куда глаза глядят. Но куда и как уйдешь? Да и принесешь ли этим пользу общему делу? Нет, очевидно, против «тоталитарного руководства» не попрешь.

Очень плохо идет строительство в республике детских до­мов, интернатов, а нужда в них огромная. Дал задание устано­вить контроль за ходом строительства.

Позвонил мне Федорчук (КГБ) и доложил о проведенной операции: сегодня ночью произведен обыск у лиц, причастных к «блоку»^^^. Это люди, которые в своей «враждебной» деятель­ности смыкаются с сионистами и даже иностранной разведкой.

к «блоку» причисляют Сахарова, Якира, Солженицына (Мо­сква), Дзюбу и Плюща (Киев). Мне известно, что эти люди совершенно разные, стоящие на разных позициях и с разной оценкой подходят к существующему положению. Надо это дело досконально изучить: сваливши всех в один «блок», не разобра­вшись по существу, можем принять много неправильных реше­ний, которые не принесут пользы, а вред может быть огром­ный.

На заседаниях Политбюро ЦК КПСС я несколько раз гово­рил, что буржуазная идеология, ее диверсионные действия име­ют огромное влияние на наш народ, в особенности на моло­дежь. Действия заграницы и возможные последствия этих дей­ствий мы часто представляем себе примитивно, нет настоящей бдительности. А многие факты говорят о том. Что у нас далеко не все благополучно. Вот некоторые данные за 1971 год только по Украине: перехвачено и конфисковано свыше 30 тысяч зару­бежных изданий и публикаций враждебного, антисоветского содержания, в том числе националистского содержания — более 1300 документов, НТС — около 2000, сионистского — 3500, ревизионистского характера — 52. Пограничным контролем изъято больше 160 тысяч документов аналогичного содержа­ния — и все это шло в нашу страну. В республике в 1971 году зафиксировано более 100 случаев распространения листовок враждебного содержания. В адрес советских, партийных орга­нов бьшо 1000 анонимных писем антисоветского, клеветниче­ского и угрожающего порядка. Большинство писем и листовок злобных, антисоветских, где идут нападки на руководство пар­тии, афишируются нарушения законности и Конституции. Вра­жеская идеология проникает глубоко, диверсия рассчитана на замедленное действие, на многие годы, даже Десятилетия. По­этому у нас должна быть бдительность как никогда. Но, к сожа­лению, она за последние годы ослабевает под влиянием мнимых успехов международной разрядки. Особенно кое-кому вскружил голову предстоящий визит Никсона к нам в страну. Брежнев в этом визите видит нашу «победу». Это, конечно же, наив­ность, но когда наивность и самоуверенность политическая, то она опасна последствиями. Мы провели розыск анонимщиков, распространителей листовок, но что это даст? Ведь не это главное. Выявили 80 человек изготовителей и распространите­лей листовок, 221 автора анонимных писем. 24 человека аресто­вано и привлечено к уголовной ответственности. А в общем очень сложная обстановка.

15 января. Машиной выехал на открытие Ладыженской ТЭС, по дороге заночевал в Винище. Попросился приехать из Одессы Козырь. С ним в Виннице состоялся крупный и доволь- \

но неприятный разговор. Его неправильное поведение вызыва­ет возмущение, идет какая-то возня у них с Лутаком, «сколачи­вается» какой-то блок — надо подробно разобраться.

Ладыженская электростанция расположена в чудесном ме­сте, в лесу, на берегу Южного Буга, отличное сооружение. Митинг прошел хорошо. Когда в своем выступлении я сообщил, что большая группа рабочих и ИТР, принимавших участие в сооружении станции, представлена к награждению, встречено было это сообщение с восторгом. Этот коллектив строителей перебрасывается на строительство крупной электростанции — Чигиринской на Днепре, и это под силу такому крупному, квалифицированному и слаженному коллективу.

16 января. По решению Совмина Союза и настоянию «идео­логов» ввели новый порядок торговли водкой: установили рес­публикам, краям, областям и городам определенный лимит продажи водочных изделий. И это называется борьбой с пьян­ством! В то же время спирто-водочные заводы работают на полную мощность, их продукция скапливается на складах, тор­говля не принимает к реализации, хотя план товарооборота явно не выполняется, тары не хватает, заводы на грани останов­ки. План товарооборота не выполняется, отсюда большие фи­нансовые затруднения в республике. Позвонил в Москву Гарбу­зову, министру финансов, и Байбакову в Госплан, просил помо­щи в финансовом отношении — разводят руками, а мне нечем платить зарплату трудящимся. Байбаков мне сообщил, что в стране в результате «борьбы с пьянством» образовался дефи­цит в 3,5 млн. рублей, торговать нечем. Итак, «идеолбГия и мораль» вступили в «спор» с экономикой и финансами. При­шлось «идеологам» отступить, вновь разрешили расширить тор­говлю водочными изделиями.

20 января. Сегодня в семейном кругу отметили день рожде­ния старшего внука Пети, ему исполнилось 11 лет. Как быстро идет время! Поросль растет, мы же с каждым годом увядаем. Но сдаваться не хочется.

По утвержденному графику Политбюро ЦК КПСС мне с 25 января положен зимний отпуск. В таких случаях при уходе в отпуск достаточно позвонить заведующему Общим отделом и сообщить, что ухожу в отпуск. И на сей раз я позвонил заместителю заведующего отделом Боголюбову. Он мне отве­тил, что со мной по этому вопросу хочет переговорить «сам Брежнев». Я позвонил Брежневу, доложил ему, что озимые посевы сильно повреждены морозами и «черными бурями».

Взятые монолиты для отращивания показьгоают, что, очевидно, пересевать придется 3—3,5 млн. гектаров — это с 9,5 млн. ози­мых по республике. Сообщил Брежневу, что энергетического топлива — угля, газа, мазута — явно не хватает для электро- станщ1Й, промышленных предприятий и бытовых нужд. Пред­принятые на месте кое-какие меры явно недостаточны, а глав­ное, это не местное явление. Дефищ1т топлива образовался по всей стране, и нужно срочно принимать меры, если мы не хотим парализовать работу промышленных предприятий и вызвать еще большее недовольство трудящихся. Брежнев меня выслу­шал спокойно, но промолчал. Он ведь теперь «пленен угаром» международной деятельности и предстоящей встречей с Никсо­ном. Почему-то с большим скрипом разрешил мне отпуск на 12—15 дней. И сообщил, чтобы я готовился к предстоящему Пленуму ЦК КПСС по животноводству.

25 января. Приехал в Трускавец на лечение. Со мной при­ехали два помопщика и до 28 января работали над моим выступ­лением на республиканском совещании агрономов.

Несколько раз на день звонит Лутак, все не ладится у него, много возникает вопросов. Настаивают снять с экрана кино­фильм Одесской киностудии «Долгие проводы», а я ее не смотрел. Что я могу по этому поводу сказать?

В мире творится что-то невероятное: буржуазная, сионй- стская пропаганда пошла в наступление. Надо бы нам разрабо­тать определенные меры по борьбе с ней. Но кто это может сделать при нашей системе? США давят на все педали, есть опасения, что при встрече Брежнева с Никсоном мы можем; пойти на некоторые уступки в идеологических вопросах. Прав­да, в разговорах речь идет о «последовательной, наступательной борьбе по разоблачению идеологии и практики сионизма, обра­щая особое внимание на его враждебность миру и прогрессу». Ясно, что сионизм и его идеология несовместимы с националь­ными интересами народов, в том числе и основной массой еврейского населения. Особую опасность вызывает то, что международный сионизм имеет, кроме своей идеологии, проч­ную основу — материальную базу. Он в своих действиях смыка­ется с крайне правыми реакционными и контрреволюционными силами в различных капиталистических странах мира. Нам следовало бы сейчас организовать эффективную контрпропа­ганду через все средства массовой информации, в том числе и через АПН, но пока мы раскачиваемся, время работает против нас. Вражеская пропаганда и идеология свирепствуют, наши же идеологи во главе с «теоретиком» Сусловым вроде бы оцепенели. Буржуазная пропаганда разбирает нас по периодам,

со своей точки зрения дает толкования и оценки, мы же мол­чим. Почему?..

Период 1917—1937 годов буржуазная пропаганда характери­зует как период «ослепительного энтузиазма масс под влия1шем идеологической обработки коммунистов».

Период 1937—1953 годов — «период животного страха со­ветских людей».

Период 1953—1963 годов — «период подачи надежд на демо­кратизацию советского строя, попытка создания новой Консти­туции, соблюдения законности».

Период 1963—1971 годов — «период скептицизма, разочаро­вания и обещаний».

Появилась «новая программа» ДДСС — Демократического движения Советского Союза. Это по сути своей самая разруши­тельная контрреволюционно-шовинистическая программа. Она ставит своей целью ограничить партию в ее политических и руководящих действиях, создать другие партии. Под «демокра­тизмом»' понимается свобода слова, печати, собраний, откры­тые выборы депутатов Верховного Совета. Упразднение или резкое ограничение действий органов КГБ — «идея свободного общества, идея общественной свободы». Все это вместе взятое смахивает на махровый анархизм. В «программе» говорится, что должна быть в стране свобода политической, экономиче­ской, культурной и национальной жизни, что «социализм лишен исторической перспективы». Сама по себе эта «программа» хотя и носит бредовый, сумбурный, контрреволюционный ха­рактер, но по своей демагогии она может стать в определенной степени притягательной. Тем более что мы не вносим десятиле­тиями никаких допустимых новшеств в нашу идеологическую и организационную работу. Все эти «программы и документы» и сама обстановка создают довольно неприятное, тревожное состояние.

На закрытой части Политбюро ЦК КПУ очень остро обсу­ждался вопрос, связанный с выводами комиссии ЦК КПУ по записке Дзюбы «Интернационализм или русификация». Комис­сия дала правильную оценку, была выпущена книга, в которой критиковалась «теория и труды» Дзюбы. Об этом со мной не один раз говорилось на партийных активах. Разбирал Дзюбу Срюз писателей Украины. ЦК КПСС был своевременно проин­формирован о предпринимаемых мерах, все члены Политбюро были согласны и поддерживали мероприятия. Но на заседании Политбюро ЦК КПУ после информации Федорчука выступили Щербицкий, Ляшко, Лутак, Титаренко: стали признавать «ошибки» в тактике по отношению к Дзюбе и требовать немед­ленного ареста Дзюбы и других. В противовес Овчаренко Ска- ба, Орер в своих выступлениях доказывали, что все было сделано правильно, в том числе и выводы комиссии ЦК КПУ правильны. А что касается арестов, то это дело уже органов КГБ и правосудия, а также законности. Не может же Политбю­ро ЦК КПУ или комиссия ЦК КПУ выносить решение об арестах! При обсуждении разгорелись страсти, делались по­спешные выводы. Пришлось мне кое-что корректировать, по­дправлять. Но чувствую, что обстановка сложная: при поддер­жке Москвы сколочен какой-то «блок». Вот и получалось, что Москва решала: принимать какие-либо меры административно­го воздействия или нет. А теперь оказалось, что виновны мы. Чувствую, что многие «грехи» Москва перевалит на меня. Но я все делал честно и открыто, при полной поддержке всех членов Политбюро ЦК КПУ. Да и не мог же я, не согласовав с Москвой, вынести решение Политбюро ЦК об аресте Дзюбы!

Был крупный разговор с Лутаком. Он применяет нечестные приемы в работе. Я высказал ему свое мнение, что при недове­рии на такой работе невозможно работать. И все же чувствую, что это все — марионетки: ни один из них не посмел бы так себя вести и говорить, если бы не чувствовали «направляющей руки» Москвы и прежде всего со стороны Брежнева и Суслова. Видно^ надо мной сгущаются тучи. Не нравятся мои откровен­ность й прямота постановки многих вопросов.

26 февраля. Органы КГБ настаивают: отвести кандидатуру Шевченко Д. А., доктора исторических наук, в члены-коррес- понденты: якобы у них имеются данные, что он сын жандарма; исключить Дзюбу из Союза цисателей Украины. А Франко Зиновия якобы согласилась «добровольно» написать открытое письмо в газету о своих «покаяниях». Подбираются к известно­му писателю В. Некрасову, уже вызывали его на допрос. О ху­дожнике Гончаре говорят, что он у себя на квартире имеет коллекцию стародавних икон, большой любитель искусства, но и несколько «вольнодум», хотя и член партии. КГБ домогается всю эту коллекцию «прикрыть» из-за боязни, что на квартире у Гончара собирается интеллигенция. Ставят все эти вопросы, а за моей реакцией «присматриваются». Ну что ж, и пусть. Но я не могу такие вопросы слепо, тем более тупо решать.

1 марта. Машиной выехал в районы Киевской области, посетил самые глубинные районы. Встречался с колхозниками, рабочими совхозов, ответственными руководителями хозяйств районов. Состояние озимых хорошее, животноводство же в большом запустении: кормов не хватает, в особенности кон­центрированных, в результате продуктивность животноводства низкая. Больше половины колхозов и совхозов закредитовайы. Оборотных средств никаких, выкупить горючее, сельхозинвен- тарь не на что. По сводкам, в среднем как будто бы показатели неплохие, но реальная жизнь ведь неумолима, требует конкрет­ности и ясности, все равно приходится держать ответ перед действительностью. Сильно огорчился таким состоянием дел; ничего не поделаешь — надо организовывать помощь хозяй­ствам района.

2 марта. Был в пригородных районах Киевской области, в Броварском и Бориспольском. Ознакомился с работой Борт­нического совхоза, впечатление хозяйство произвело хорошее, работает рентабельно, построены хорошие теплицы. Но давно надо было пересмотреть плановые нормативные показатели по урожайности всех культур. Ведь это поливные земли от сточ­ных городских вод. А урожаи планируются как на богарные земли, нет стимула бороться за повышение урожайности всех сельхозкультур.

Побывал в совхозе Требуховском, организованном на базе бывшего колхоза. Когда-то этот колхоз был передовым хозяй­ством не только в Киевской области. Мы его показывали всем иностранным делегациям, Председатель колхоза Ивано Михай­лович Ковбасинский, хороший организатор, настоящий умный хозяин ушел на пенсию. Создали совхоз — и такой парадокс: хозяйство резко покатилось вниз. Все им руководят, все требу­ют, довели хозяйство до полного запущения. Дисциплина стоит на низком уровне, оборотные средства отсутствуют, задолжен­ность банку по кредитам составляет свыше двух миллионов рублей, в кассе наличных ни копейки. Все это производит удручающее впечатление, оставляет тяжелый осадок. Зато на­чальства много: райком и обком партии, Министерство совхо­зов — это кроме других советских и общественных, а также контролирующих организаций. Надо срочно оказывать помощь хозяйству. Нельзя допустить дискредитацию «социалистическо­го» сектора хозяйства — ведь это совхоз.

4 марта. Провел совещание с членами Политбюро, выезжав­шими в области по сельхозработам, каждый из них сделал краткое сообщение о состоянии дел в пределах 10—15 минут. Во многих местах сложилось крайне тяжелое положение. Кор­мов, даже грубых, нет для животноводства. С ремонтом сель­хозтехники из-за отсутствия запасных частей дело обстоит до­вольно плохо. В ряде хозяйств нет в достаточном количестве кондиционных посевных семян, минеральных удобрений явно нехватает. Молодежь в селах не задерживается — нет надлежа­щих условий, население села явно стареет. В ряде мест вместо деловой организаторской работы по устранению трудностей занимаются чепухой, натаскивают и надумывают вопросы. На­род перестает верить в наши «неимоверные успехи» в области сельского хозяйства, цены на продукты на рынке неуклонно растут, килограмм мяса 4,5—5 рублей. В госторговле мяса по­чти нет, крайне ограниченный ассортимент хлебобулочных из­делий, большие перебои в снабжении животным и даже по­стным маслом; В ряде случаев в формах партищюй работы допускаются прямо недозволенные приемы администратирова- ния, а. кое-где «выдумки», вроде проведения «показательных ленинских партийных собраний».

Обсудили все вопросы, выслушали все информации — оса­док от всего довольно тяжелый. Наметили меры: создана опера­тивная группа по оказанию помощи в проведении весеннего сева. Организована переброска сельскохозяйственной техники в области и районы, раньше начинающие сев. Установлен контроль за подготовкой кондиционных семенных фондов. По­слал информацию в ЦК КПСС.

На Украине еще считается, что положение с сельским хозяй­ством благополучное, а что же делается тогда в других ме­стах?..

По информации министра сельского хозяйства В. В. Мацке- вича, по Союзу погибло 14—15 млн. гектаров озимых. Это очень отразится на валовом сборе зерна и кормовой базе живот­новодства.

''' м

12—15 марта. Был в командировке в Хмельницкой и Терно­польской областях. Провел беседу с членами бюро обкомов партии по политическим и хозяйственным вопросам. Участво­вал в работе X пленума Хмельницкого обкома партии. Пере­избрали первого секретаря обкома. Посетил и ознакомился с работой радиозавода и хлопчатобумажного комбината.

16 марта. Переговорил с Москвой — Кулаковым, Подгор­ным, Кириленко, Косыгиным, Капитоновым. Проинформиро­вал ЦК КПСС о делах в республике, в особенности по сельско­му хозяйству. Пожаловался на то, что чиновники из Госплана бестактно ответили на нашу просьбу оказать определенную помощь концентрированными кормами для животноводства: «Не надо было сдавать республике столько хлеба государству». Отмолчались.

Нашему центральному руководству надо бы больше зани­маться внутренними делами страны. Они не так уж у нас

хороши, как некоторые себе представляют, а в этом году придется особенно трудно. Но почти все «руководство» броси­лось в «решение» международных вопросов, да там ведь легче: поговорил, а ответственности никакой, зато радио, телевиде­ние, печать об этом беспрерывно трубят, печатают портреты.

18 марта. Дома в 15.00 собрались друзья, отметили день рождений Иринки — 59 лет. Время летит невероятно быстро. Все прошло хорошо, тепло, непринужденно, искренне поздрави­ли именинницу.

У меня состоялся разговор с редактором газеты «Правда» Зимяниным. В передовой газете «Агроном и урожай» ни еди­ным словом не упомянута даже республика, не то что дано освещение или опыт по проведению совещания агрономов рес­публики — это первое совещание в Союзе. Зимянин после моего разговора с ним признал «упущение» редколлегии.

В ЦК КПУ все члены Политбюро встретились с лучшими представителями школьных ученических производственных бригад. Выступали ребята, рассказывали о своей работе, осо­бенно хорошо выступили: Люда — село Лисоводы, Алла из Черкасс, Николай из Сум, молодой лесовод Василь из Кирово­градской области. Отличные ребята, интересно было бы про­следить их жизненный путь.

Выступил перед ребятами.

29 марта. В 18.00 я самолетом вылетел в Москву на заседа­ние Политбюро. Вопросов много, и все важные. И все же меня тревожит, почему Брежнев так настаивал на моем приезде. Повадку я его уже изучил, что-то готовится, жди какой-нибудь неожиданности, неприятности. Я уже так устал от всяких ин­триг, что готов ко всему. 31 марта Пленум ЦК КПУ, а я совсем еще не собрался с мыслями, подготовка занимает уйму времени.

30 марта. В 11.00 в Кремле открылось заседание Политбюро ЦК КПСС. Работали допоздна по основной повестке дня. Вне повестки дня информация — доклад Андропова о враждебной пропаганде и ее влиянии, об обострении классовой и идеологи­ческой борьбы. Об антипартийных и антисоветских проявлени­ях внутри страны, о некоторых попытках сколачивания полити­ческих блоков. О просачивании за кордон нежелательной ин­формации и распространении «самиздата». Началось обсужде­ние доклада Андропова, вот краткое изложение всех выступле­ний.

Первым выступил я. Главное сводилось к следующему: «Идет острая классовая идеологическая борьба, при этом влия­ние буржуазной пропаганды на умы наших людей, особенно молодежи, огромное. Мы же об этом почему-то стыдливо умалчиваем, не отдавая полного отчета в пагубных последстви­ях этой пропаганды. Спрашивается, чего молчать и что скры­вать? Раз происходит борьба, то она не может не затрагивать определенные слои населения. Мы же в этой борьбе занимаем какую-то пассивную позицию, все время твердим, что наша идеология беспредельно господствует среди нашего населения. Так мы думаем, так говорим, так пишем. Но бумага, газетные полосы — они гладкие, и на них все получается «гладко». На самом же деле имеется немало трудностей и осложнений. В ряде случаев у нас в стране действуют антипартийные и антисовет­ские элементы. Происходит смыкание НТС с буржуазными националистическими элементами всех мастей и оттенков и с сионистами. Китай проводит работу на ожйвление и поддер­жку эмиграционных украинских буржуазных националистов. Появился «самиздат» — «Украинские висти», в котором изло­жена «программа УНКП — Украинской национальной коммун нистической партии. Это уже политическая организационная активизация, тем более что в этом «документе» сообщается, что имеется комитет УНКП в составе 31 человека и, по сообщени­ям, «программу» подписало свыше 200 человек.

Против проявления национализма мы повели решительную борьбу еще в 1966 году. Когда появилась работа И. Дзюбы «Интернационализм или русификация», в ЦК КПУ была со­здана комиссия, которая разобрала этот труд, дала правильную оценку. Принято было решение ЦК КПУ, разоблачающее вра- ждебнос1’ь выступления Дзюбы. Мобилизовали партийную орь ганизацию на решительный отпор этим враждебным национали­стическим пройвлениям. Нами была выпущена книга «Что и как отстаивает Дзюба». Она носила острый, критический, разобла­чающий характер. Через определенные каналы мы эту книгу направили за границу, и в первую очередь в Канаду, Францию и ФРГ. Мы еще тогда ставили вопрос о пррголечении к ответ­ственности по всей строгости закона ^3;зюбу. Информировали обо всем ЦК КПСС. Но нам было сказано: не спешите с выво­дами, во всем надо разобраться, если начнем судить^ что ска^кут и какая будет на это реакция за границей. Связи с национали­стически настроенными лицами идут из-за границы, и в первую очередь из ФРГ. Недавно органы КГБ арестовали некоего Добуша, подданного Бельгии. Он в нашей стране побывал^^не один раз в качестве «туриста». Он имел связь с Зиновией Франко, Осадчим, Сизоненко; через Добуша передавалась за кордон националистическая «писанина». -

До сих пор органы КГБ не смогли установить, каким обра­зом и через какие каналы «труд» Дзюбы попал за границу. Там зокруг этой писанины разжигается антисоветизм, искажается наша национальная политика. Через Добуша получено свыше 100 посылок и передавались деньги, не один раз, по 300—1200 рублей 3. Франко и другим.

Нам надо пересмотреть некоторые положения по вопросам въезда иностранных туристов, е особенности из капстран, их свободного у нас действия, в том числе и международных телефонных разговоров. Мы за последнее время несколько притупили бдительность, у нас стали чуть ли не все народы братья. Расширение наших контактов даже на «высшем уровне» не должно притуплять остроту нашей бдительности. Надо, оче­видно, продумать вопрос, как ограничить выезд евреев из нашей страны. По этому вопросу много идет разговоров, народ высказы­вает недовольство, вносит предложения установить выплату затраченных средств на образование.

Национальная политика очень сложный и тонкий вопрос, к нему надо подходить осторожно, осмотрительно. Ведь можно неразумную форму русицизма превратить в антисоветизм. У нас против всех нездоровых проявлений есть власть и сила, а какая же это власть, если она там, где нужно, не применяет силу и закон?»

Во время моего выступления Брежнев подал несколько реп­лик по поводу моей вышедшей в 1971 году книги «Украина наша советская», что, мол, в этой книге воспевается казачество, пропагандируется архаизм. Далее Брежнев сказал, что он-то книги сам не видел и не читал, но «так говорят». Еще Брежнев спросил, почему по «трактату» Дзюбы не принято было реши­тельных мер — надо было больше проявить бдительности и в за­родыше все глушить. «Говорят, на западе Украины кое-где поднимают голову бандеровцы и оунбвцы, а их там проживает 50 тысяч человек». Чувствовалось, что Брежнев специально обостряет все эти вопросы, говорит своими словами, но не свои мысли, все наматывает, дает «канву» для подготовленных вы­ступлений. Я удивился легкому подходу к таким важным вопросам «политического руководителя такого ранга».

Когда начались выступления других товарищей, Брежнев несколько раз выходил из-за «председательского» стола, подхо­дил ко мне из-за спины и «дружески» клал мне на плечо руку. Это должно было означать, что, мол, все хорошо.

Выступление Кунаева. Чувствовалось, что он выступал явно под диктовку. Он говорил, что борьба с национализмом должна проводиться решительно. Все вопросы нашей национальной под^итики изложены в документах ЦК КПСС. На этом его речь и закончилась. Да, откровенно говоря, что он может смыслить в эрпросах сложности национальной политики?

Выступление Гришина. «Нам надо дать оценку положению дел, изложенных в докладе Андропова. Выработать практиче­ские предложения по усилению наших действий. Все враждеб­ные вылазки и действия не имеют поддержки в народе, но успокаиваться нельзя. Московская партийная организация проя­вляет высокую бдительность. Все вылазки разных отщепенцев не имеют никакого отношения к трудовому народу. Но нам нельзя оставлять безнаказанными виновных. Надо пресекать действия Солженицына, Якира, Сахарова и других. Их действия антисоветские, разлагающие. Национализм — это большая опасность для нашей страны».

Выступление Соломенцева. «Интернационализм — это наше большое завоевание, нам надо больше и предметнее работать с нашей молодежью. Патриотизм — главная сила в борьбе за сплоченность нашего народа. Отрицательные настроения, раз­ные нездоровые проявления образуются на почве национализ­ма». Далее он делает какой-то акцент на языке, при этом говорит, что «на Украине много вывесок и объявлений на украинском языке. А чем он отличается от русского? Только искажением последнего. Так зачем это делать?» (Договорился! Получил «инструкцию», но не смог ее даже толком выполнить. Оскорбил украинский народ, его язык, а значит, и культуру, проявил великорусский шовинизм, и все сходит). Он выступил против установления гербов городов, экскурсий и туризма по старинным городам и памятным местам. (Какой позор отказы­ваться от своей вековечной культуры! Чего можно ждать хоро­шего от такого рода «деятелей»?)

Выступление Пономарева. «Вопрос поставлен широко, глу­боко, и на него надо давать ответ. Проявление антисоветизма часто связано с национализмом. В трактате «Интернационализм или русификация» проявлен украинский национализм. Хорошо, что ЦК КПУ дал политическую оценку всему этому, но надо было бы это сделать раньше, и более решительно вести борьбу против всех националистов. Нам надо усилить идеологическую работу. Секретариат ЦК КПСС недостаточно вел борьбу про­тив проявления национализма во всех его формах».

Выступление Суслова. «Мы обсуждаем вопрос важный и принципиальный. Разные подонки поднимают голову, и опас­ность их действий нельзя недооценивать. В свое время бьШо сказано, что «политических преступников нет у нас», и это отрицательно сказалось, притупило действия органов КГБ. Нам надо ужесточить отношение к нашим врагам, решительно расправляться с ними, в особенности надо решить вопрос с Якиром, Солженицыным. Сахаров сколачивает «Комитет защиты прав человека» — от кого он хочет защищать и кого? Надо срочно разобраться с этими вопросами и принять решительные меры пресечения. Нам надо решительно нашей наступательной поли­тикой влиять, наступать на буржуазный либерализм, который пытается проводить Сахаров и К°. Надо обратить особое внима­ние на работу высших учебных заведений и работу со студента­ми. Секретариат ЦК КПСС много смотрел за вопросами нацио­нальной политики. В частности, было принято решение по Львовской области. Но реакция на это решение со стороны ЦК КПУ была замедленной, и сейчас надо проверить, как идет выполнение этого решения. Во Львове есть такой Левинский, он ярый враг ленинизма. Он сумел использовать решение секре­тариата в своих враждебных целях». (Кстати сказать, этому помог известный Маланчук, за что он и критиковался в журнале «Коммунист Украины».)

Суслов закончил свое выступление словами: «Нам надо уси­лить идеологическую работу повсеместно».

Выступление Рашидова. «Есть и у нас люди, которые на­строены антисоветски, но мы проводим большую работу. Для этого использовали постановление ЦК КПСС «О подготовке к празднованию 50 лет образования СССР».

Выступление Щербицкого. «Необходимо отметить, что на Украине есть проявления национализма. Имеется взаимосвязь так называемых «демократов» с сионистами и украинскими националистами. Мы еще недостаточно ведем борьбу с проявле­нием национализма. Напрасно подчас восхваляем старину, по­ощряем создание гербов в городах. По «книге» Дзюбы мы недостаточно приняли мер, и это была наша ошибка. Идеологи­ческая работа среди студентов и молодежи должна быть усиле­на. Мы неосторожно подходим к выдвижению кадров — берем курс, как правило, на украинцев».

(Выступление Щербицкого было предательским, он себя совсем раскрыл как подхалим, карьерист, беспринципный чело­век).

Выступление Кириленко. «Все вопросы, которые мы сего­дня обсуждаем, требуют дополнительного рассмотрения на ме­стах. Наличие всех фактов требует более решительных мер, надо проявлять больше смелости и глушить все враждебные проявления в их зародыше.Больше должно быть остроты в на­несении ударов, необходимо отказаться от излишней осторож­ности в пресечении проявлений национализма. Полностью ис­пользовать все наши возможности з борьбе против вражеских проявлений. Надо усилить интернациональное воспитание, не допускать вьшячивания национальных чувств, особенностей и привилегий.

Выступление Машерова. «Надо решительно пресекать вся­кую враждебную деятельность. Вопросам воспитания может помочь правильная установка на всех участках. Вопрос языка — острый вопрос, и к нему надо подходить осторожно, не затраги­вая национальных чувств народа. Возрождение и восхваление старины — это не наш дух. Должно быть уважительное отно­шение к другим народам».

Выступление Шелепина. «Нам надо определить причины внутренних и внешних международных политических осложне­ний. После Октябрьского (1964) Пленума ЦК КПСС наследство нашему руководству досталось трудное, сложное в результате ослабления идеологической работы. С Якиром и Солженицы­ным надо решать вопрос. Отрыжки национализма не сразу изживаются и отмирают, нам надо национализм разоблачать в международном плане. В той обстановке, в какой мы сейчас находимся, нам надо провести идеологическое совещание на высоком уровне. Обратить особое внимание на преподавание социально-экономических дисциплин во всех учебных заведег^- ях. Может быть, стоит подумать о создании комитета политиче­ской информации».

Выступление Демичева. «Обстановка на идеологическом фронте очень сложная и острая. Прямые выходы за границу Солженицьша очень коварны, он опасный враг, надо его изоли­ровать. Национализм — оружие наших идеологических врагов. «Труд» Дзюбы — зловредный, надо против него решительно выступить, укрепить идеологический фронт. О русском язы­ке — он главный язык нашей страны. Нельзя допустить, чтобы на Украине возродилась скрыпниковщина». (В этом месте речи Демичева последовала реплика Подгорного: «Давайте не захо­дить очень далеко, тов. Демичев, ибо Скрыпник был и остался верным большевиком». Демичев после реплики Подгорного сник, замялся и на этом закончил свою далеко не умную речь.)

Выступление Мжаванадзе. Сообщил, что из Грузии уже выехали 3 тысячи евреев. Национальный вопрос — очень слож­ный вопрос. Все республики равны в решении всех вопросов, и ни в чем никому нельзя давать какой-либо поблажки или привилегий.

Выступление Подгорного. «Вопрос мы обсуждаем важный, и очень жалко, что на этом заседании нет всех первых секрета­рей союзных республик. Во всех республиках есть недостатки в идеологическом воспитании и некоторое проявление нацио­нальных чувств. Но настроение политическое в целом везде хорошее. Нам пишут очень много писем, не злопыхательских, не направленных против нашей партии, а со справедливой критикой положения дел, недостатков в нашей работе. Наши недостатки, часто формализм в решениях вопросов, остальные суждения, недостаточная убедительность — все это способству­ет разжиганию национализма. Национальный вопрос остается еще очень сложным вопросом, и, конечно же, досадно, что некоторые националистические элементы эти сложности ис­пользуют против нас. Наша малейшая недоработка, упущение или искривление в национальных вопросах могут нанести нам большой вред. Нас каждый вопрос, связанный с национальным определением, должен занимать особо. Китай выступает за «самостоятельную Украину». Этот вопрос тоже должен нас настораживать.

Есть ли у нас база для возрождения национализма? Конечно же, нет, и тем не менее по всем национальным вопросам мы должны быть четкими в их определении. Якир, Сахаров, Сол- женицьш, Дзюба — какое у них основание для проявления их враждебной деятельности? Да, это прежде всего влияние на них враждебной нам идеологии. Почему за кордоном начали гово­рить о «труде» Дзюбы и о самом Дзюбе? Да потому, что он в своем «трактате» отражает желание и помыслы идеологов Запада. Нам надо больше работать с творческой и писательской интеллигенцией. Изучать ее настроения, своевременно помо­гать ей устранять колебания, если они появятся. Взять, к приме­ру, Д. Павлычко, молодого талантливого поэта Украины. Он в свое время имел некоторые нездоровые проявления, колеба­ния. Поработали с ним на Украине, и теперь он стоит на правильных позициях. Следовательно, как кто и с кем работа­ет — очень важно. Считаю неправильным, когда по политиче­ским вопросам идут сообщения в ЦК КПСС по линии КГБ, а не по линии партийных органов. Так в данном случае произошло и с Дзюбой. Нам надо получать обстоятельную политическую информацию по линии партийных органов. Все, что происхо­дит, не стоит преувеличивать и драматизировать, но нельзя и пускать на самотек. Надо во всем быть настороженными, йроявлять больше бдительности. Я не поддерживаю предложе­ние об увеличении штата КГБ для политической информации, тем более расширении прав КГБ. Надо посмотреть, кто у нас следит за идеологическим фронтом. В связи с этим, может быть, стоит в ЦК КПСС создать орган по руководству всеми идеологическими организациями. Якира и Солженицына надо выслать из Москвы».

Выступление Косыгина. «Вопрос национальной политики — это очень важный и сложный идеологический вопрос. Теорети­чески и практически он на современном этапе разработан слабо. В борьбе с фашизмом у нас был основной козырь — союз наших наций. Даже в капиталистических странах национальный вопрос является камнем преткновения в политике и социально-экономи­ческих вопросах. Вопросы политической, идеологической рабо­ты по национальному вопросу должны быть в центре внимания. Тут трудно искать причины возникновения национализма. А еще труднее его искоренять.

Мы должны применять как воспитательную, так и каратель­ную политику. По Западной Украине проведена большая и поло­жительная работа, но успокаиваться на этом нельзя».

Далее Косыгин говорил о кадровых вопросах и вдруг догово­рился до того, что сказал: «Создание в свое время совнархозов тоже было проявлением национализма». (Какая чушь!) «В на­шем искусстве, театрах, кино очень много отступлений от нашей идеологии. В мемуарной литературе, особенно военной, слабо освещают роль партии, ее организаторскую силу. Непонятно, почему на Украине в школах должны изучать украинский язык?» (Тут, надо сказать, Косыгин совсем договорился до отъявленно­го великодержавного шовинизма. По такому «принципу» во вСех союзных республиках должен быть отменен в школах родной язык). «Произведения Шевченко кое-где используются в нацио­налистических целях». (Конечно, все можно передернуть). «Се­вастополь испокон веков русский город. Почему и зачем там имеются вывески и витрины на украинском языке?» (Как видно, он оказался «сильным» знатоком национальной политики.) «О Солженицыне, Якире, Сахарове — это вопрос частный, и его надо решить отдельно».

Выступление Брежнева. «Обсуждение вопроса далеко вышло за пределы информации Андропова. Нам надо в корне пересмо­треть всю работу по борьбе с враждебными элементами. Дей­ствительно, имеет место слабая информация со стороны партий­ных органов в ЦК КПСС. И это факт, что тов. Шелест П. Е. недостаточно информировал ЦК КПСС, а события, носившие политический характер, не взволновали его и не было по этому поводу мне звонка. Притуплена политическая ответственность со стороны руководства республики». (Это все не соответствует истине и действительности! Соответствующая информация и звонки были, но решений по ним Москва не принимала, хотя ЦК КПУ и вносил каждый раз конкретные предложения.)

Далее Брежнев продолжал: «Нам надо наступать, а не обо­роняться, надо повести решительную борьбу против малейшего проявления враждебности. Ведь идет процесс классовой борь­бы,^вдерлргической борьбы, надо поднять политическую бди­тельность. Национальный вопрос — это сложный вопрос, его надо затрагивать, но вместе с тем надо затрагивать весьма осторожно. Но и при всех условиях нельзя его упускать из поля зрения. Одновременно надо воспитывать социалистический па­триотизм. Непонятно, зачем мы в литературе и искусстве воспе­ваем старину? Нам надо полнее, лу^ше в нашей воспитательной работе использовать решение ЦК КПСС по 50-летию СССР. Усилить идеологические отделы, в том числе и руководство кинокомитетом. (Здесь речь пошла о замене Романова — пред­седателя кинокомитета.) Нам надо усилить воспитательную работу по всем звеньям, комсомолу, студенческой молодежи, профсоюзам,— все это направить на улучшение нашей полити­ческой и идеологической работы. Продумать всю гамму вопро- срв воспитательной работы во всех областях нашей идеологии, усилить идеологическую бдительность. Кадровые вопросы — это гвоздь всей нашей работы. Сейчас в кадрах происходит большое перемещение, и поэтому надо установить другой по­дход к выдвижению кадров. Надо в значительной степени обно­вить аппарат ЦК КПСС. Здесь много людей «засиделось». (В ч<астности, он назвал фамилии Органова и Панюшкина из отде- л;а загранкадров. А это самые добропорядочные и честные работники, но имеющие свое мнение.) Надо посмотреть расста- нрвку кадров в центральном советском аппарате». И тут же сказал, что «плохо выдвигаются национальные кадры». «Бди­тельность, еще раз бдительность»,— такими словами Брежнев. закончил свое выступление.

. Решения никакого принято не было, а в протоколе записали: «Одобрить информацию Андропова».

После этого заседания у меня остался очень тяжелый оса­док. Я впервые задумался, как быть дальше? И пришел к выво­ду^ что надо уходить, ибо в таком ералаше дальше работать бьшо невозможно. В 24.00 я вылетел из Москвы в Киев, был дома только в 2 часа ночи.

31 марта, в 11.00 открылся Пленум ЦК КПУ. Он прошел неплохо, но настроение у меня было ужасное.

Принял И. Назаренко, директора Института марксизма-ле- вд^^зма, он проинформировал о работе института. Очень огор- че^н, что его предательски провалили на выборах в Академию наук. Рассказал о подлом поведении «историка» Никольского.

Он обвиняет всех и вся на Украине в сепаратизме и национализ­ме, извращает историю КПУ. Должного отпора не получает, в Москве его кое-кто «подбадривает» (наверняка в первую очередь Суслов). Щербицкий принимал Никольского. Из этого ясно, что происходит закулисная игра. Как все это надоело и как оно вредит настоящему делу.

Принял Крикуна, первого заместителя председателя КГБ УССР. Обсуждали вопросы подготовки к первомайским празд­никам; в целях обеспечения безопасности КГБ предлагает отод­винуть трибуну вглубь на 4—5 метров. Я не согласился, сказав, что, если бояться своего народа, тогда делать нечего — надо уходить с занимаемого поста. В Киев на первомайские праздни­ки прибывает большое количество иностранных туристов, в том числе и евреи из США, разрабатываются необходимые меро­приятия.

3 апреля. Позвонил мне Фролов, заведующий Отделом ма­шиностроения ЦК КПСС, сообщил, какие принимаются меры по моей записке в ЦК по производству на ХТЗ тракторов Т-150. Наконец-то, кажется, доходит, что так дальше работать невоз­можно.

Я позвонил Куликову В. Г-» начальнику Генерального штаба Министерства обороны СССР. Просил его найти возможность из списанной техники и имущества отпустить для нужд хозяй­ства республики тягачи, электростанции, цистерны, понтоны. Обещал разобраться и по возможности помочь.

Из Москвы позвонил мне П. А. Розенко. По моему заданию он был у Косыгина по вопросам . материально-технического обеспечения водоснабжения населения республики. Почти все вопросы по моему письму и разговору с 1Косыгиным решены. Это хорошо.

4 апреля. Проводил Иринку, Борю и Лелю в Италию по приглашению. Пусть поедут посмотрят, пока есть возможность. Чувствую, что это последняя возможность.

10 апреля. Заседание Политбюро ЦК КПУ. Рассматривается вопрос о ходе строительства Чернобыльской атомной электро­станции. Вопрос разобрали хорошо, надо принимать дополни­тельные меры, чтобы выправить положение. Также рассмотре­ли вопрос о дополнительных мерах по обеспечению водой населения и промышленных объектов республики в 1972 году. Складывается очень сложное положение.15 апреля. Всем составом Политбюро ЦК КПУ были на субботнике в Ботаническом саду. В субботнике принимали уча­стие вместе с нами рабочие «Арсенала», большинство молоде­жи, хорошие все ребята. Сам Ботанический сад неплохой, но мог быть лучше, дал задание представить мероприятия по комплексному развитию Ботанического сада АН УССР. После субботника побывал на квартирах у рабочих «Арсенала», а за­тем всю бригаду пригласил к себе домой — хорошо провели время.

16 анреляо В сельском хозяйстве положение сложное. На юге республики страшный суховей, большая тревога за урожай зерновых. Утверждают, что такого безводья не было на Украи­не 100 лет. Отсюда все беды для сельского хозяйства. Высокос- ный год, он еще принесет немало тревог, несчастий и бед, почему-то я это чувствую сердцем и душой.

19 апреляо Позвонил мне первый секретарь Донецкого обко­ма партии В. И. Дегтярев и сообщил, что органы КГБ дали справку о том, что якобы отец первого секретаря райкома партии Куликовой был полтора месяца в полиции при оккупа­ции немцами Донбасса. Опрос соседей не подтвердил эти фак­ты, но над Куликовой уже нависла угроза о том, что ее надо освобождать от должности секретаря райкома, раз есть «сигнал КГБ», хотя Куликова была во время войны совершенно малым ребенком, а сейчас работает очень хорошо, на постах первых секретарей райкомов женщин очень мало. Но теперь ее судьба никого больше не интересует. Я все же дал задание тщательно расследовать все вопросы и доложить ЦК КПУ.

Переговорил с Головченко (МВД) и Глухом, прокурором республики. Поручил побыстрее закончить следствие по Одес­се, связанное со взятками по квартирам. Ввиду того, что это большая группа, условились, что судить будем отдельными группами, но строго.

20 апреля. Принимал Погребняка, секретаря ЦК, и Шевчу­ка, заместителя Пред Совмина УССР, рассматривали вопросы производства обезжиренных молочных продуктов. Этим зани­маемся поневоле: не хватает молока покрьшать все потребности спроса. О производстве дополнительно к плану 28 тысяч тонн животного масла, в том числе большого количества «крестьян­ского» — 30%. Переходящий остаток масла должен был быть

17 тысяч тонн, а фактически осталось 5 тысяч тонн. Чем будем кормить людей, трудно себе представить. Многие предприятияпо переработке молока и мяса находятся в антисанитарном состоянии и являются источником кишечных заболеваний. В Херсоне в один день от употребления некачественных молоч­ных продуктов заболели 350 человек, в том числе 120 детей. Большая часть из заболевших госпитализирована. Послана ко­миссия для принятия мер на месте.

Погода в Киеве отвратительная: холод, 2 — 3 градуса тепла, ночью ожидаются заморозки до —4 градусов. Сейчас 18.00, идет оонльный снег, просто невыносимо от резкой перемены пого­ды, настроение угнетенное, просто несносное. Все в зелени и цвету, и все под обильным снегом, просто больно на все смотреть.

Переговорил с первым секретарем Крымского обкома пар­тии Кириченко, сказал ему, что много идет разговоров по случаю неправильных действий на местах в связи с затруднения­ми обеспечения населения водой, в том числе в первую очередь Севастополя, где резко ограничивается подача воды. Надо при­нять дополнительные меры для обеспечения водой населения. Договорился о проведении в Симферополе в первых числах мая совещания по орошаемому земледелию вместо ранее назначен­ного в Херсоне. Там свирепствуют кишечно-желудочные забо­левания. Зарегистрировано свыше 1500 случаев, сотни человек госпитадизированы. Не стоит рисковать большим заездом лю­дей в Херсон.

30 апреля. Принял академика Глушкова В. М., послушал его обстоятельную информацию о системе управления (ГАС). Очень много сложностей для внедрения в управление народным хозяйством Государственной Автоматической Системы. Для этого надо почти в корне изменить, упростить структуру нашего управления, только тогда ГАС может принести пользу. Но у нас консерватизм — страшная сила. Если при Хрущеве несколько страдали от реорганизаций, то сейчас на все смотрят настолько консервативно, что во многом существующая структура упра­вления народным хозяйством является тормозом. Что же луч­ше — смелость и знание дела или трусость и отворот от реаль­ной жизни?

Май 1972 года- Первомайская демонстращя прошла хорошо, мое выступление тоже прозвучало неплохо. Было некоторое огорчение на обеде от отдельных лиц, чувствуется какая-то напряженность. Только в первой декаде мая празднуем 1, 2, 7, 8,

9 мая. Когда же работать? Безрассудно тратим дорогое время.

3 мая. В Меловском районе Ворошиловградской области днями открывается обелиск в честь освобождения первого села украинской земли от немецкр-фашистских захватчиков. Это делается по моему предложению, надо послать на открытие кино- и фоторепортеров, корреспондентов, широко осветить это событие в средствах массовой информации. От ЦК КПУ и Совмина поставить корзину цветов.

4 мая. Позвонил Брежневу — проинформировал, как прош­ли Первомайские праздники, рассказал об общей политической обстановке и нежелательных проявлениях, которые произошли за дни праздников. О работе промышленности и транспорта в праздничные дни. Эти же данные сообщил и Суслову, тот просто промолчал, под конец просто буркнул что-то невнятное. Разговоры с Брежневым и Сусловым были довольно сухими.

5 мая. Обсуждал вопрос с секретарями ЦК КПУ о проведе­нии Пленума ЦК по идеологическим вопросам, в основу докла­да взять материалы по подготовке к 50-летию СССР.

Ставлю уже в третий раз вопрос об организации музея истории гражданской и Великой Отечественной войн. Об орга­низации, создании, строительстве, специального пансионата для старых большевиков. Непонятная инертность и безразличие в решении этих важных вопросов со стороны ответственных работников Совмина республики.

Писатель Бердник (фантаст) подал заявление в ЦК КПУ с жалобой на действия органов КГБ. Они его третируют, провоцируют, сделали обыск на его квартире. Он в знак проте­ста объявил голодовку и находится у себя на квартире. Поручил Федченко, заведующему отделом ЦК КПУ, переговорить с Бердниковым. К сожалению, все факты подтвердились. Во­круг всего этого создается нездоровый ажиотаж.

6 мая. Поступают жалобы на перебои в торговле молоком, хлебом. Хлеба расходится значительно больше, чем прежде; комбикормов нет, население в ряде случаев скармливает хлеб скоту. Надо установить контроль, куда уходит нестандартный и черствьщ хлеб и сколько такого хлеба по республике. Дал задание все проверить и доложить. С хлебом в стране складыва­ется тяжелое положение. Безусловно, придется закупать значи­тельное количество в США. Аргентине.

Рассматривал вопросы работы отраслей оборонной промыш­ленности. Складывается тяжелое положение с освоением и про­изводством новейшей военной техники и вооружения. Произ­водство ракет с разделяющимися головками (кассетных) задер­живается. Производство новых танков просто тормозится. От­зывы о наших ракетах в США не очень лестные. Надо очевид­но, в мае провести совещание ракетостроителей. Еще написать письмо в ЦК КПСС, в котором высказать тревогу по всем вопросам новой военной техники. Над военными нет никакого контроля, они что хотят, то и делают с военной промышленно­стью. Все это обходится в миллиарды рублей государству. Писать письмо в ЦК КПСС по всем этим безобразиям — это значит снова вызвать недовольство и какую-то «бешеную», хотя плохо скрываемую «ревность» Брежнева. А спрашивается, по­чему? Вот так и задумываешься, как же поступить?

9 мая. День Победы. В 11.00 возложение венков у обелиска Славы и Вечного огня. В 13.20 машиной выехал в Симферополь на совещание по орошаемому земледелию. По дороге посетил и ознакомился с Млиевской плодово-ягодной станцией в Черкас­ской области. Хорошее хозяйство, но беда наша, просто траге­дия как везде: подсиживание, раздор, все это отражается на работе. Как избежать этого и когда мы избавимся от этого гнуснейшего порока?

Ночевал в Кировограде, рано утром выехал полями по Днепропетровской и Херсонской областям, поля везде хорошие. Ночевал в Новой Каховке, туда же подъехали руководители Крымской области.

11 мая осмотр орошаемых полей и поливной техники, посе­тил совхоз «Саки», очень интересное теплично-парниковое хо­зяйство, работает хорошо, рентабельно, собирает высокие уро­жаи овощей.

Внезапный перевод с Украины.

«Самый черный день моей жизни».

19 мая. В 10.00 в Свердловском зале Кремля открылся Пленум ЦК КПСС. Обсуждались два вопроса: 1. Об обмене партийных билетов — докладчик Капитонов. 2. О международ­ном положении — доклад Брежнева.

По первому вопросу выступило пять человек. Затем до обеденного перерыва заслушали доклад Брежнева. Доклад Брежнева был каким-то возвышенно-торжественным, «всепобе­ждающим».

Во время обеденного перерыва я заметил, какую-то суету: многие из членов Политбюро как-то странно, скрытно пробира­лись на 3-й этаж в кабинет Брежнева, я туда приглашен не был. Поехал обедать в постпредство, со мной обедали Щербицкий, Ляшко, Дрозденко. Разговор как-то не клеился, довольно стран­но вел себя Щербицкий.

После обеда приступили к обсуждению доклада Брежнева. От Украины дали слово Ватченко, первому секретарю Днепро­петровской области, хотя меня предупредили, чтобы я готовил­ся выступать, и я готов был выступить.

Когда выступил четвертый оратор, Брежнев вызвал меня из зала в комнату президиума, правду скажу, что у меня что-то оборвалось — я почувствовал недоброе.

За последние месяцы между мной и Брежневым появилась какая-то холодность, натянутость, и причина мне еще не была совсем ясной. Я думал, что состоится откровенный, может быть, даже крутой и крупный разговор. Когда я вошел в комна­ту президиума, там сидел Брежнев и уже ждал меня; против обыкновения в прихожей стоял его порученец, меня это тоже несколько насторожило. Пошел общий, ничего не значащий разговор. Брежнев спросил, как дела, как настроение, что нового. Я старался проинформировать его о делах в республи­ке, но, видя, что это все его совсем не интересует, умолк. Молчание продолжалось несколько минут. Затем Брежнев не без опаски повел разговор, что, мол, ты, Петр Ефимович, уже

10 лет Первым секретарем ЦК КПУ, может, пора тебе переме­нить обстановку. Когда долго работаешь на одном месте, при­тупляется чутье, надоедаешь ты людям и они тебе. Я прямо спросил его, о чем идет разговор, почему так скоропалительно и внезапно встал вопрос? Брежнев несколько замялся, но затем сказал: «Надо сменить тебе обстановку, перейти работать в Мо­скву». Спрашиваю, какая причина этому, молчит. Только по­вторяет: «Надо сменить обстановку. С твоим опытом ты нужен здесь, в Москве. А там надо омолодить кадры, надо готовить смену. Давай согласие. Все будет хорошо — это я тебе говорю». Речь пока не шла о конкретной работе. Я сказал Брежневу: «Если вы считаете, что надо омолаживать кадры, делайте это. Но ведь в центре надо тоже омолаживать кадры. Какоц мне смысл в 64 года начинать новую строку в моей жизни? И если это так, как вы говорите, что только нужно мне «переменить обстановку и омолодить кадры» и других претензий ко мне нет, то отпустите меня на пенсию, я, кажется, достаточно отработал и на хозяйственной работе, и на партийной работе». Тут он взбудоражился и сказал: «Что ты ставишь вопрос о пенсии, как Воронов в свое время о переходе на другую работу?» Я ответил: «Мне неизвестно, как ставил вопрос Воронов о переходе на пенсию, да он и моложе меня. Я прошу отпустить меня на отдых». Тут, очевидно сгоряча, Брежнев сказал: «А что об этом подумает партийный актив?» Я ответил: «Подумают, что я ушел по старости и по состоянию здоровья». Брежнев резко сказал: «Ты же здоровый как бык, на тебе еще можно ездить десяток лет. С чем тебе жалко расставаться? У тебя в Москве будет все — моя личная дружба, ты всегда будешь моим домаш­ним другом, будем вместе ездить на охоту». Я ответил, что дело не в этом и не это главное, а действительно расставаться т5[жело. Только 10 лет проработал в ЦК КПУ, много остается еще неосуществленных замыслов и планов. Он мне ответил: «В Москве тоже возникнут планы и замыслы, ты пойдешь рабо­тать в Совмин зампредом». Не успел я опомниться и осмыслить это предложение, а он продолжал наседать: «А что, тебе мало? Ведь это зам. Предсовмина такой страны! Будешь заниматься промышленностью, в том числе и военной, у тебя ведь огром­ный опыт, и он нам нужен в Москве». Я Брежневу ответил: «Дело не в том, мало или много, так не рассуждают, а дело в коренной ломке и целесообразности всей этой затеи. Вы мне скажите прямо: какая все же главная причина моей замены? Я старался работать с отдачей всех сил и умения, дела в респуб- лР1ке идут неплохо». Брежнев на мой вопрос ответил: «По работе к тебе претензий нет, но так надо сделать для общей пользы дела. Отпустить тебя сейчас на пенсию не можем. Пройдет время, и уйдешь на пенсию, и хорошую пенсию.

А сейчас ты должен быть в Москве. Давай согласие, и все члены Политбюро правильно поймут этот твой шаг. Насчет работы, ее объема в дальнейшем посмотрим». С большой болью в сердце я сказал: «Ну что ж, если по-другому нельзя поступить, делайте как хотите». Он встал обрадованно: свер­шил «великое» дело, обнял меня, расцеловал и почему-то ска­зал: «Спасибо». На этом наш разговор с ним закончился. Он вышел в зал заседаний, а через несколько минут с большой горечью, поняв, что на этом моя политическая карьера закон­чилась, вышел и я в зал заседаний.

Через некоторое время, увидев, что из зала вышел Подгор­ный, вышел и я. Он нервно закуривает и спрашивает меня: «Ну что, говорил с тобой Брежнев и дал ли ты согласие?» Я отве­тил, что дал под большим напором, просился на пенсию, он не согласился меня отпустить. Подгорный ответил: «Правильно, что не отпустил на пенсию, и правильно, что ты дал согласие. Переходи в Москву, будем вместе работать, ты нужен здесь, а то останешься секретарем партийной организации Украины». Я Подгорному сказал, что мне очень тяжело. «Понимаю, нелег­ко. Сам вспоминаю, с какой горечью и тяжестью уходил с Украины в Москву». Я сказал ему, что было бы другое дело, когда бы я переходил работать в ЦК КПСС, а то какая огромная ломка. Подгорный мне ответил: «Ничего, все обо­трется. У тебя огромный опыт и хозяйственной, и партийной работы». Во мне же бился вопрос: почему и за что?

Все произошло неожиданно, просто внезапно, а я ведь в ра­боту вкладывал все силы, весь свой опыт, разум. Много сдела­но, немало осталось замыслов и планов. И тут, сам не знаю почему, я в свой дневник записал: «Мой родной край, народ, мужайся! Предстоят трудные тебе дни и годы». Но мне еще надо работать для себя, Отечества, детей внуков, Иринки. Тяжело, грустно, обидно, больно до невозможности. Трудно себе представить все это. Не ожидал никогда, что так круто будет решен вопрос. Многим будет очень тяжело в связи с моим уходом с Украины.

После Пленума ЦК КПСС, вечером, состоялось заседание Политбюро, решались некоторые вопросы. Затем Брежнев поднял вопрос о заместителе председателя Совмина, при этом сказал: «Нам надо брать в центр опытных работников. Здесь дел очень много, и ответственньпс. В связи с этим вносится предложение: Петра Ефимовича Шелеста утвердить заместите­лем Пред Совмина. Человек он опытный, пусть помогает. А у нас дел много. Я с ним по этому вопросу имел разговор, он сперва не давал согласия, а затем согласился. Я приношу, Петр

Ефимович, извинения, что раньше не смог переговорить по этому вопросу». Я заметил, что для многих членов Политбюро такой оборот дела был полной неожиданностью. Знали об этом, кроме Брежнева, Подгорный, Косыгин, Суслов. Уверен, что знали и Щербицкий и Кунаев. Кто-то из присутствующих подал реплику: «А как он сам на это смотрит, что скажет?» Что скажешь в такой обстановке? Я только и сказал: «Всему есть начало и конец».

Некоторые начали меня поздравлять. Спрашивается, с чем? Брежнев, обращаясь ко мне, сказал, что задерживаться в Киеве не стоит, много дел в Москве. В это время Щербицкий подал голос, что, мол, в Киеве надо разобраться со многими вопроса­ми. Брежнев ему в ответ сказал: «Разберетесь сами — все будет хорошо». Щербицкий отвечает: «Что же хорошего? Забрали первого секретаря и ничего не спросили». А я вижу, что у самого играюще, просто сияющее лицо, и все это было разыграно как по нотам. Подошел ко мне Косыгин — подбод­рил, поздравил, сказал: «Ничего, поработаем вместе». Так по­явилось решение Политбюро ЦК КПСС, протокол № 47, § IV «О заместителе Председателя Совета Министров СССР. Утвер­дить тов. Шелеста П. Е. заместителем Председателя Совмина СССР, освободив его от обязанностей Первого секретаря ЦК Компартии Украины». Поздно вечером улетел в Киев. Со мной летели Щербицкий и Ляшко. Разговор совсем не клеился, да и не до того мне было.

Очень тяжело мне, плохо, что Брежнев со мной не погово­рил обо всем откровенно, но что же сделаешь — видно, это его «почерк» так обращаться с товарищами, которые «помогали» ему прийти к власти. Напрасно он так жестоко со мной посту­пил, когда-то об этом история свое слово скажет, а он пожале­ет.

Поздно вечером прямо с аэродрома приехал на дачу в Меже- горье. На улице чудесная погода. Все в зелени, в цвету, а у меня черная тоска на сердце и душе, неодолимая тяжесть и обида. Вся семья переживает страшный удар. Многие жалеют о слу­чившемся, и мне многих очень жалко. Очень тяжело, но надо крепиться. Ночь была кошмарной. Не раз подкатывали слезы, давило горло, от незаслуженной обиды. Молодец Иринка, она тоже переживает, но все время подбадривает меня, держится хорошо, хотя, я вижу, ей очень тяжело за меня.

20 — 21 мая. Появился Указ Президиума Верховного Совета СССР о моем назначении заместителем Предсовмина. Я начал разбирать все свои «архивы». Многие сувениры отправил в фи­лиал Музея В. И. Ленина и Дворец пионеров. Многие звонят, спрашивают, что случилось. А что я могу сказать? Произвол, клевета, трусость, интриги и жестокость сыграли свою роль, причем позорную — вот причина того, что случилось.

22 мая. Пришел ко мне Я. К. Руденко, заведующий Отделом оборонной промышленности ЦК КПУ. Вижу, чувствую, что он искренне расстроен: «Украина в трауре, люди не понимают, что делается. Никто за внутреннее состояние в стране не несет ответственности и не отвечает. У нас в руководстве не любят энергичных, смелых, самостоятельных, откровенных работниг ков. Авторитет ваш кое-кого испугал, вас просто съели». Руден­ко был до того огорчен случившимся, что просто у меня в кабинете расплакался, чем причинил мне еще большую боль. Подобные заявления я слыхал от десятков людей. Они говори­ли, что со мной неправильно поступили и мы об этом можем сказать где угодно. Все, с кем мне пришлось разговаривать, высказывают мнение, что во всем этом деле сыграл самую подлую роль Щербицкий.

Решил некоторые вопросы с устройством квартир обслужи­вающего персонала. Свою квартиру оставил за собой — об этом сказал хозяйственникам ЦК КПУ. Некоторые кадры вре­менно поедут со мной в Москву для определенной преемствен­ности, осмотрятся на месте, как быть дальше.

Переговорил с некоторыми областями, везде высказывают недоумение по поводу моего «перемещения», жалеют об этом и заявляют, что творится вопиющий произвол и несправедли­вость. Почему этот вопрос решают без Пленума ЦК КПУ?

Когда у меня в Москве был разговор с Брежневым, я спро­сил его, кто же будет вместо меня. Он ушел от прямого ответа: «Посмотрим». Я ему высказал свое мнение, что на пост первого секретаря брать надо Ляшко, на второго — Иващенко из Харь­кова или Дегтярева из Донецка, Лутака — на Председателя Президиума Верховного Совета или же Кальченко. По осталь­ным кандидатурам он умолчал, а по первому секретарю не выдержал, сказал: «У нас там есть член Политбюро». Вспоми­нал эти слова, и для меня все яснее становилась вся «кухня», затеянная с моим перемещением.

Переговорил с Кириленко, так как два дня не могу соеди­ниться по телефону с Брежневым. Кириленко я сказал, что мне очень тяжело. Поступили со мной грубо, оскорбительно, трудно представить большую вероломность, чем допущена по отноше­нию ко мне. Нет у нас в центре уважения, любви к инициатив­ным, принципиальным, болеющим за дело кадрам, а существу­ют черная зависть, боязнь и мелочная ревность. Разговор с Ки­риленко был у меня резкий, неприятный. Чем это все может кончиться, трудно представить себе. Я сказал Кириленко, что два дня не могу дозвониться до Брежнева, но я знаю, что он у себя на месте. Я хотел уточнить, как и когда проводить Пленум ЦК .КПУ и кого рекомендует ЦК КПСС на первого секретаря. Я спрашивал, почему от меня все это держится в строгом секрете?

Состоялся у меня крупный разговор со Щербицким, все, что я знал о его «действиям» в отношении меня, я ему высказал в глаза. Что он неискренний, опасный человек, большой карье­рист и подхалим, что я плохо знал его и некоторых людей из близкого окружения, много доверялся им. И все же большин­ство работников честных, искренних, добросовестных, но им трудно будет работать с этим продажным подхалимом.

23 мая в воскресенье утром мне на дачу позвонил Лутак и сообщил, что из Москвы звонил Суслов и сообщил, чтобы я сегодня же вылетел в Москву. Я ответил Лутаку, что у меня есть телефон и что если я нужен Суслову так срочно, то пусть он мне позвонит.

Через некоторое время позвонил мне Суслов и довольно сухим, официальным тоном предложил мне прибыть в Москву. Причем категорически настаивал на этом, подтверждая, что в Москве много работы в связи с приездом Никсона и что меня там «все» ждут. Я ответил Суслову, что немедленно прибыть не могу по состоянию здоровья. Да и Пленум ЦК КПУ назначен на

25 мая, хочу побыть на Пленуме, по-человечески проститься с теми, с кем мне пришлось работать на Украине не один десяток лет. Ведь я только Первым секретарем ЦК КПУ проработал около 10 лет. Суслов мне ответил: «Пленум откла­дывается, а вы должны быть в Москве». И тут же добавил: «Иначе будет плохо». Я уже не мог этого выдержать и сказал ему: «Тов. Суслов, вы меня не пугайте, ничего я не боюсь, хуже и страшнее не будет, чем то, что вы со мной сделали». После такого ответа Суслов притих. Я Суслову сказал, что самолетом лететь не могу по состоянию здоровья, а поездом тоже не могу выехать «немедленно», ибо у меня есть еще свои дела. На этом разговор и был закончен. Но из этих разговоров я понял, что происходит какое-то маневрироваьше временем. Очевидно, до них дошло настроение и высказывания среди членов ЦК КПУ и партийного актива по поводу моего такого «выдвижения» и использования кадров. Вот они и решили «сманеврировать»: отложить Пленум ЦК и провести его в мое отсутствие. Все это выглядело несолидно, глупо, трусливо, по-воровски. Как будто бы я мог предпринять что-либо другое, чем решение Политбю­ро ЦК КПСС. Ведь я не один десяток лет в партии, да и «порядки» наши знаю хорошо. Тяжелый осадок остался от разговора с Сусловым. Я-то хорошо понимал, что звонок ко мне Суслова и его разговор в таком тоне со мной ~ это не самоинициатива его, я ведь его «храбрость» хорошо знаю. И тем более я еш;е больше стал убеждаться, что Брежнев поступил со мной не по-партийному, грубо, оскорбительно, нетактично, фарисейски. Его «клятва» в дружбе — это просто прием мелкого человека, прикрытие лицемерия и трусости. Ну что ж, будем ждать (если вообще выдержу), что будет дальше.

Я собрал весь аппарат ЦК КПУ. С ним сердечно, тепло, искренне простился. И со стороны аппарата чувствовал я тепло­ту, уважение, но вместе с этим какое-то замешательство, сму­щение и недоумение: что же случилось? Поблагодарил всех за совместную работу, попросил прощения за то, что, может быть, кого когда чем обидел. Сказал, что работали мы хорошо, дружно, пожелал успехов и слаженной работы, здоровья и бла­гополучия каждому из них. Высказал сожаление, что уезжаю до Пленума ЦК КПУ, но так складываются обстойтельства. Мно­гие просто прослезились, пожелали мне успехов, здоровья, просили не забывать их совместной работы. А разве это воз­можно забыть? На встрече с аппаратом присутствовали и те, которые будут радоваться случившемуся.

Вечер 23 мая. Надо было решать судьбу своих помощников, близких людей. Они все тяжело переживают мой уход. Он затрагивает большой круг людей. Все это воспринимается с большой болезненностью, очень жалко всего. Но будем наде­яться, что все обустроится: ведь нет у человека безвыходного положения, если он этого хочет.

24 мая. Члены Политбюро ЦК КПУ хотят мне устроить прощальный обед, а он мне хуже горькой редьки. Знаю, что среди этих «деятелей» немало подлецов, и смотреть мне на них противно. Обед все же состоялся, но разговора откровенного не было. Все замкнуто, натянуто. Хотя и поднимали тосты за здоровье мое и успехи в «новой работе», и большинство это делало искренне, а кое-кто и лицемерил.

Сегодня вечером поездом с Ириной выезжаю в Москву. Со мной едет помощник Пахаренко, обслуживающий персонал, «личная» охрана. На душе неимоверная тоска, грусть, обида. Чем все это может кончиться, трудно даже сейчас предполо­жить. На вокзал приехали проводить меня все члены Политбю­ро ЦК КПУ и, как обычно, «официальные» лица. В прощаль­ных речах была какая-то скованность. Простились холодно. Не успел поезд, который меня везет в Москву, выйти за стрелки и семафор, как последовал звонок в Москву, что я уехал. От Суслова последовало указание: «Завтра, 25 мая, утром провести Пленум ЦК КПУ. Первым секретарем избрать Щербицкого. От ЦК КПСС никого на Пленуме не будет». Всю ночь был ав­рал — звонили, разыскивали членов ЦК КПУ, свозили их самолетами, автомашинами. Очевидцы и участники говорили, что все это походило на «мобилизацию военного времени», причем не на планомерную, организованную, а на растерянную и перепуганную. В 10 часов утра провели Пленум, я еще, по существу, не успел оглядеться в Москве.

25 мая. Итак, я прибыл в Москву. (Ровно 30 лет тому назад, в мае 1942 года, я из Челябинска прибыл в Москву для работы в аппарате ЦК ВКП/б/). В Москве квартиры нет, определили на дачу, а дача — это захолустье, какая-то времянка: «поднимают» настроение.

В этот же день был в ЦК КПСС. С Брежневым не встретил­ся: он готовится к предстоящей встрече с Никсоном. Была встреча с Кириленко и Сусловым, но разговора не получилось, так, общеизвестные, ничего не значащие «изречения». Чув­ствуется какая-то неловкость и неуверенность у них обоих. Я с ними заговорил, что, мол, получилось нехорошо: сегодня состоялся Пленум ЦК КПУ, можно было бы побыть мне на нем, проститься с товарищами. Все же в общей сложности в ЦК проработал более 10 лет. Но пусть то, что я не был на Плену­ме, будет на совести некоторых. Суслов как-то иезуитски, лицемерно, но все же смущенно и в некотором замешательстве сказал, что-де он ничего не знает о Пленуме. Но тут же спохватился и «пожалел» меня: «Может быть, и лучше, Петр Ефимович, что вас не было на Пленуме, меньше травм».

Но, конечно же, не этим руководствовались Брежнев и Сус­лов, когда меня, по существу, устранили от участия в работе Пленума — был страх. От этого разговора у меня остался неприятный осадок.

Того же дня был в Совмине. Управделами Смиртюков и на­чальник хозу Леонтьев показали мне мой кабинет, приемную, секретариат — все обставлено неплохо. Разговаривал с Мазуро­вым К. Т. В общих чертах он ознакомил меня с объемом работы, условиями и спецификой. Тут же откровенно сказал: «Петр Ефимович, тебе трудно будет привыкнуть, я вот уже здесь четвертый год, а привыкнуть никак не могу». Называется, «поддержал».

Переговорил с Косыгиным по телефону. Условились, что завтра, 26 мая, я должен быть у него — будем определяться с моим объемам работы. Разговор был добродушным, посмот­рим, что будет дальше.

26 мая Косыгин не позвонил мне, второй день нахожусь в Москве без дела. Знакомлюсь с документами Совмина и жду, а чего жду, сам не знаю. Привычка — большая сила. Как трудно от нее отвыкать.

Сегодня в центральной печати есть сообщение о прошедшем Пленуме ЦК КПУ, нелегко было это мне читать. Додумались- таки сообщить в печати, в связи с чем я освобожден от обязан­ностей Первого секретаря ЦК КПУ и члена Политбюро ЦК КПУ.

За обедом я встретился с Косыгиным. Он сказал, что еще не определился с моими обязанностями. Но тут же повел разговор, чтобы я взялся курировать топливо и энергетику — самое тяжелое в народном хозяйстве. Я от этого «предложения» отказался, мотивируя тем, что с этими отраслями хозяйства я знаком плохо. На этом и закончился с Косыгиным разговор. Он добавил: «Еще посоветуемся».

Позвонил в Киев Лутаку и спросил его, как же это случи­лось, что я не успел доехать до Москвы, а вы поспешно, воровским способом провели Пленум. Л у так мне ответил, что они ни при чем: им позвонил Суслов и «дал команду». Я все же спросил Лутака, как прошел Пленум. Он ответил, что было некоторое волнение и напряжение, но «все прошло хорошо».

26 мая. Позвонил мне Брежнев уже после моей встречи с Косыгиным. Поприветствовал меня с приездом в Москву, перебросились ничего не значащими словами и репликами. Непонятна осталась для меня его фраза: «Ничего, разберемся в этом лабиринте». Им я был приглашен на подписание совет- ско-американских соглашений и документов и на прием в по­сольство США. Брежнев ходит просто «победителем», как-то он в узком кругу сказал: «Я прижал Никсона по всем вопросам так, что ему деваться некуда было». Бахвальство и самонадеян­ность, он говорится — «вершина власти далеко не всегда есть вершина мудрости и ума».

На дачу приехал поздно. Страшно устал, тоска невыноси­мая, надо бы отделываться от этого состояния побыстрее, если это в моем состоянии вообще возможно сделать.

Все же не выдержал — ночью написал заявление в Полит- броро ЦК КПСС. Вот его содержание, вернее, копия:

В Политбюро ЦК КПСС

Заявление

В связи с резким ухудшением здоровья и крайне угнетенным морально-физическим состоянием, вызванными всеми обстоя­тельствами, прошу Политбюро ЦК КПСС освободить меня от обязанностей члена Политбюро и навязанной мне должности заместителя Предсовмина. В 65 лет нет смысла начинать жизнь снова. Может быть, она хотя бы немного и сохранится такой, какой сложилась. Если заслужил, установите мне соответствую- ш,ую пенсию и определенные льготы. Мой партийный и трудо­вой стаж известен. Возвратите меня, хотя и «искалеченного» морально, к семье, сыновьям и внукам. Многим товарищам спасибо за совместную работу и искреннее сочувствие о случив­шемся. Прошу Вас поверить искренности высказанных слов и моего состояния, морального и физического. Не усугубляйте мою тяжесть, не доводите до печальных нежелательных послед­ствий. В своей работе я всегда за все платил сам. Прошу удовлетворить мою просьбу.

26 мая 1978 года П. Шелест»

О содержании моего заявления в Политбюро кое-кто из членов Политбюро знал. Я сам поделился с ними. Некоторые отговаривают, советуют не спешить с таким заявлением, в том числе Подгорный и Полянский. Говорят, что это будет воспри­нято как протест. Это правильно, что в этом изложении про­тест, обида, возмущение несправедливостью и вероломством. Мне очень тяжело, и все же, очевидно, надо выдержать это напряжение, иначе может быть очень неприятный резонанс среди партийного актива.

28 мая. Был на работе, смотрел некоторую почту, газеты, журналы. От такого безделья просто деваться некуда. Скорее бы уж решался вопрос об обязанностях и объеме работы, чтобы как-то постепенно вводить себя в рабочую колею. Хотел выехать на предприятия в города, области, республики для ознакомления, но «порядок» такой, что без Брежнева никто никуда выехать не имеет права, хотя это и диктуется интереса­ми дела. А Брежневу сейчас не до этого: он «творит мировую политику».

Вечером с Иринкой смотрели у Образцова «Божественную комедию».

29 мая. В 9 часов утра срочное заседание Политбюро, во­прос о ходе переговоров с американцами и подписании дополни­тельных соглашений в 14.00, а в 15.00 прием в Колонном зале Дома союзов в честь Никсона и его проводы. Он улетает в Киев. На приеме были с Ириной — формальность, спектакль на большой сцене с плохой игрой.

Я не верю ни одному слову американскому, наверное, и у них такое же чувство к нам. При проводах Никсона из Москвы в Киев произошла «заминка» у самолета Ил-62: более 45 минут не могли завести один мотор. Пришлось менять само­лет и пересаживать всех пассажиров. Думаю, что американцы из этого инцидента сделают свои выводы. У нас же все сошло гладко, хотя это просто ЧП и скандал. Но глава Аэрофлота Бугаев находится под «крышей и особой опекой» Брежнева, а за что? Известно за что!!

Вечером Ирина уехала в Киев для завершения дел, мне без нее будет еще тяжелее, жду скорейшего ее приезда в Москву.

30 мая. Уже в Москве я нахожусь пять дней, становится все тоскливее. Переговорил с Подгорным, сказал ему о своем состоянии. Он ответил: «Понимаю, нелегко все это перенести, но посмотрим, что будет дальше?» Тут же: «Заявление не подавай».

Позвонил мне Титов В. Н., работает в СЭВ, поздравил с пе­реездом в Москву. Поговорили, он меня пытался успокоить. Все же молодец, хотя бы участливо отнесся. Вечером в 19.30 Подгорный, Полянский, Шелепин и я были на стадионе «Дина­мо», смотрели футбол команд «Торпедо» и «Динамо» (Москва), поговорили, но наш разговор стал достоянием «служб» и Бреж­нева. Немного развеялся, но плохо, очень плохо провел ночь: какие-то кошмары снились. Скорее бы все это кончалось.

31 мая. Утром позвонил мне на работу в кабинет Брежнев, поговорили по вопросам, ничего не значащим. Он сказал, что мне поставят прямую связь с ним. Что она даст, кроме лишнего подслушивающего аппарата?

В 11.00 — заседание Президиума Верховного Совета СССР — ратификация договора с ФРГ. Но это уже «блекнет». Сейчас все затмевает визит Шксона и подписание соглашений с США.

В 15.00 заседание Политбюро ЦК КПСС — итоги визита Никсона. Информация Брежнева — общая характеристика под­готовки и проведения самих переговоров. Изложение «истории» подготовки и проведения переговоров на «высшем уровне». Это определение впервые было сказано Брежневым, и позаимство­вано оно им было у американцев. В переговорах затронут был большой круг вопросов, в подготовке материалов для ведения переговоров участвовало много людей. Но все вопросы реша­лись на «высшем уровне». Переговоры были сложные, но целенаправленные. С нашей стороны по всем вопросам был большой напор на американцев. По информации Брежнева выступили: Косыгин, Подгорный, Гречко, Громыко.

Теперь говорят, что успехи внешней политики начались после XXIII съезда КПСС. А как же тогда, спрашивается, с ленинской международной политикой и предыдущими съезда­ми партии и проводимой до этого политикой?

Брежневу явно нравились подхалимство и его восхваление его в свете с «успехами» международной политики* Но это делали немногие люди, подхалимы и политические слепцы, которые основоположения нашей международной и внешней политики приводили к истокам только ЮС1У съезда — это ведь искажение истории.

В разговоре с Косыгиным он мне назвал объем работы — курировать и опекать Министерство тяжелого и общего маши­ностроения. Я провел работу с кураторами Совмина, ознако­мился с объемами работы министерства, переговорил с мини­страми. Теперь пошла после этого какая-то возня, много дема­гогии в распределении обязанностей среди многочисленных за­мов Косыгина. Я в разговоре с Косыгиным сказал ему, что. я поставлен в смешное положение. Может быть, я вообще здесь в Москве и Совмине лишний? Об этом при встрече, решил я, скажу и Брежневу. Косыгин меня успокаивал, говорил, что все это зависит не только от него, и прежде всего не от него, и что все уладится. Очевидно, мое настроение и высказывание было передано Брежневу*, ибо на второй день он мне позвонил сам и сказал, что все уже решено, так как я хотел. Мне поручается курировать министерства: 1. Министерство путей сообщения (МПС). 2. Министерство Морского флота (ММФ). 3. Мини­стерство связи (МС). 4. Министерство здравоохранения (МЗХ). 5. Министерство медицинской промышленности. 6. Министер­ство транспортного строительства. 7. Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности. 8. Речной, автомо­бильный транспорт, автодороги. В каждой отрасли свои слож­ности и трудности, все эти министерства работают на всю страну, на все отрасли народного хозяйства. Но теперь у меня хоть есть обязанности, как-то определен объем работы.

Итак, я стал постоянным жителем Москвы. Вот этого я ни­когда не желал делать, но что ж, видно, так суждено.

1 июня. Находился на первом заседании Президиума Совми­на: полное разочарование. Много беспредметных, лишних разго­воров. Подготовка материалов слабая, половина представлен­ных материалов откладывается. Все говорят, и «все все знают». Какая-то ложная и надуманная «демократия» в разговорах, а Косыгин почти единолично навязывает свое мнение, и по нему принимаются решения. Он тоже «все знает» и мало кого выслу­шивает. Министры, солидные, знающие свое дело люди, ведут себя как мальчишки на поручениях. Первое впечатление от этого «заседания» удручающее. Еще тяжелее становится от того, что в такой обстановке придется мне работать.

Утром в 8.30 из Киева позвонила мне Иринка. Очень рас­строена подлостью: вокруг меня организована клевета, всякая гадость подняла голову. Надо Иринку успокоить — ей ведь тоже тяжело.

2 июня. Был в ЦК КПСС, встретился с Сусловым и Кирилен­ко. Разговор был о работе — сказал им, что объем и обязанно­сти в работе моей вроде бы окончательно уже определились. Я перед ними поставил вопрос: отк^^да идет организованная клевета и травля меня на Украине, много ненужных разговоров вокруг моего перемещения по работе? Я пока остаюсь членом Политбюро, и ненужные разговоры вредят как мне лично, так и общему делу. Они разводили руками и не могли ничего сказать. Они-де ждали в Москве Щербицкого — могли бы с ним перего­ворить, выяснить, но он не появился. Зато тот получил полную «консультацию» от Брежнева, как плести вокруг меня интриги и разного рода сплетни и небылицы, чтобы унизить мой автори­тет, прежде всего на Украине.

В тот же день я позвонил в Киев Щербицкому. Был довольно крутой и неприятный разговор — он его запомнил на всю жизнь.

Щербицкий сам по своей натуре трусливый и мнительный, и по отношению ко мне он самостоятельно не посмел бы распространять гадости. Это все делается при поддержке и с сан­кции, даже организации Брежнева. Это для меня становится все более и более ясным.

4 июня. Воскресенье, выходной. Иринка в Киеве, тоска. «Скомандовал» своим прикрепленным поехать на ВДНХ — там очень много народа, стоит неимоверная жара.

Посмотрел павильон космонавтики, очень интересный. Па­вильон медицины бедный, просто примитивный, надо кому-то подсказать, чтобы обратили внимание на этот вопрос. Во второй половине дня был на реке Москве, прошелся по реке на катере. А день все же чертовски длинный.5 июля. Сегодня ровно два года, как умерла Дарья Петров­на, мне очень жалко ее. Толковая, умная была женщина, она была мне вместо родной матери. Она бы в этот трудный и тяжкий час во многом помогла бы нам с Ириной. До сих пор Ирина в К^еве, кончает там дела. Ей там в этот день особенно тяжело.

Позвонил мне Андропов (КГБ), предложил на выбор две дачи — в Заречье и Колчуге. Остановился на Колчуге, хотя колчугинскую дачу и называют «замком привидений». Ну что ж, в моем положении привидения просто развлечения.

6 июня. Не успел уехать Никсон, как прилетел с огромной свитой в старческом возрасте вождь Югославии Тито. Все в угаре — приемы, обеды, переговоры, снова завтрак, проводы и встречи.

Имел разговор с А. Н. Косыгиным — он заметил мое мо­ральное и душевное состояние и сам со мной заговорил: «Петр Ефимович, у тебя сейчас центральный вопрос — не впасть в меланхолию, не допустить ослабления самоконтроля. Дер­жаться подтянуто, ходить с поднятой головой, гордо: ведь на тебе нет ни единого черного пятнышка, ты все отдавал партии и народу. Бывают несправедливости, незаслуженные обиды, но все это история корректирует, иногда жестоко наказывает лю­дей, допустивших несправедливость. Я сам был в большой опале при Сталине. Мне было очень тяжело, и я тебя понимаю. Меня никуда не приглашали, не давали читать никаких докумен­тов, даже пытались снимать с меня допрос. Сталин был введен в заблуждение, послушал наговорщиков, интриганов, вот я и попал в такое положение. Ведь только в горе и беде познаются настоящие друзья. Я имею в виду, что и в наше время льстещ>1 и шавки из подворотни подают голос и имеют какое-то влияние. Держись, все пройдет». Ну что ж, спасибо Алексею Николаевичу за эти слова и поддержку. Креплюсь, думаю, что в работе многое притупится, но обида, несправедли­вость никогда не забудутся. Мне очень жалко Иринку и сыновей моих, если бы не они, я бы принял другие меры и шаги.

7 июня. Сегодня в 15.00 заседание Президиума Совмина прошло более организованно, спокойно, много интересных во­просов. Надо втягиваться в новые условия работы.

10 июня. Переговорил с Андроповым и Федорчуком (КГБ), просил их не обижать людей из их ведомства, которые работаливместе со мной, они ведь выполняли свой служебный долг. Надо их определить на работу, а кому нужно, установить пенсии. Пообещали все сделать.

Министр лесной и деревообрабатывающей промышленности Тимофеев попросил разрешения выехать на 10—12 дней в Ир­кутск и на Байкал — по делам. Разрешил. Завидую ему. Я сей­час бы уехал куда угодно — на год, на два. Здесь противно все и вся.

Был разговор с Полянским Д. С. Он мне сказал: «Повсе­местно с Украины, да и в Москве, о тебе идут Хорошие отзывы партийного актива, министров, аппарата. Что случилось, труд­но понять и разобраться. Претензий в Политбюро к тебе никогда не было. Поговаривают, что какие-то сигналы были с Украины, а главное сработала «днепропетровская группа». А в общем, я считаю,— говорил он,— что тебя при сем, что случилось, можно было бы оставить на Украине Председателем Президиума Верховного Совета. Все это бьыю бы хорошо среди партийного актива воспринято, и ты с твоим опытом и знаниями принес бы большую пользу общему делу».

Вечером этого же дня я разговаривал с Н. В. Подгорным. Затронул вопрос моего ухода на Украину. Он заколебался. Для меня ясно, что не он решает эти вопросы. Но все же сказал: «Я с тобой работал бы с большим удовольствием, но тебе будет тяжело, да и нынешнее руководство республики при поддержке центра не пойдет на этот шаг: они тебя боятся, зная твой характер и опыт работы. Ведь ты же не будешь терпеть и мириться с безобразием и Подхалимством?» Я ответил, что это верно. «Ну вот, в этом и вся загвоздка. Оставайся здесь, хотя понимаю, что тебе нелегко это делать».

14 нюня« В 15.00 заседание Президиума Совмина. До чего же все проходит бестолково, неорганизованно и сумбурно, просто терпеть невозможно. Не думал я, что в центре так работают, какая-то полная неразбериха. Во всем этом чувствую себя отвратительно. Наверное, долго будет эта тяжесть, с ней надо пока что бороться, но все равно пройдет время, и со всем этим надо будет кончать. Ознакамливался со справками, структурой, объемом работы министерств и ведомств, которые курирую.

15 июня. Ко мне на работу зашел Мжаванадзе В. П., гово­рили о стихийном бедствии в Грузии. Затем он перевел разговор на мое «перемещение»: «Никто не понимает, что произошло, что случилось. Все задают такой вопрос, но вразумительного ответа никто не может дать». Я сам не могу дать ответа на то, что произошло со мной, я только сейчас понимаю, что напрасно поддался на фарисейские уговоры Брежнева. Надо было уйти в «отставку» и остаться в Киеве. Чувствую, что здоровье мое основательно подорвано, и делу я здесь помогу мало. По мно­гим вопросам уже сейчас приходится учиться и переучиваться.

По прямому телефону позвонил Брежневу. Мне сказали, что он за городом и, возможно, будет только к вечеру. Просил передать ему о моем звонке. Надо мне встретиться с Брежне­вым, переговорить, ибо я все больше вынашиваю мысль о пода­че заявления об уходе в отставку. Уехать к семье, уйти совсем с политической арены. Но я чувствую, что Брежнев уходит от встречи, выискивает разные предлоги или просто отмалчивает­ся на мои звонки й просьбы.

17 июня. Наконец состоялся разговор с Брежневым. Он носил общий характер, как-то при встрече, на ходу. Пообещал, что позвонит через 2—3 дня.

21 июня. Так Брежнев мне и не пазвонил, хотя и обещал, и это не в первый раз — таков уж у него «стиль». Он чувствует, что со мной предстоит напряженный разговор, и уходит от него или же чего-то ожидает, «ориентируется» в обстановке. Во всем должна быть подведена черта, поставлена точка.

23 июня. Переговорил с министром Морского флота Гужен- ко Т. Б. о принятии дополнительных мер по выполнению ва­лютного фонда-плана по доходам ММФ. Нелегко это будет сделать: 150 судов вот уже 4—5 месяцев бездействуют, 75 во Вьетнаме заблокированы американскими минами, 25—30 на Кубе стоят под разгрузкой по 2—3 месяца, в Англии лесовозы не разгружаются, бастуют докеры.

Доложил Косыгину о принятых дополнительных мерах по карантинным вопросам по Астрахани и другим волжским горо­дам и в целом по Волжскому бассейну. Косыгин с представлен­ными мероприятиями согласился.

25 июня. В сопровождении министра Речного флота РСФСР Кучкина С. А. прошелся на его катере по каналу, водохранили­щам — до большой Волги. Чудесные места, грандиозные соору­жения. Посмотрели шлюзы, насосные станции. Надо будет показать канал, водохранилище и шлюзы Ирине и детям.

26 июня. Утром провел большое совещание по ходу капи­тального строительства и вводу мощностей по министерствам, которые я курирую. Выясняется много трудностей: далеко не вся техническая документация имеется, не хватает ассигнова­ний, материально-техническое обеспечение из рук вон плохо поставлено. На 60—70% обеспечиваются стройки цементом, металлом, лесом, кровлей, даже стеновым материалом. Нет комплектации оборудования, не хватает рабочей силы. И так везде и повсюду, и столько лет! Куда мы идем и куда можем прийти с таким «научным» планированием и «руководством»?

Позвонил мне Федоров В. С., министр нефтехимической промышленности, жалуется, что несколько дней не может до­биться разрешения на выезд в командировку по срочному делу. Просит моего согласия. Я не курирую его и все же дал разреше­ние на свой страх и риск.

Я позвонил в Киев второму секратарю ЦК КПУ Лутаку, высказал ему свое мнение о нем и о других «деятелях» — время и люди меняются: невероятно, чтобы управленцы ЦК требова­ли возвратить папку-портфель 5-летней давности!

27 июня« Имел обстоятельную беседу с министром связи СССР тов.Псурцевым Н. Д. Разобрали вопросы капитального строительства и ввода мощностей — незавидное положение по известным причинам. Техническое оснащение связи страны низ­кое. По телефонизации населенных пунктов и индивидуальному использованию телефонов мы занимаем последнее место в Ев­ропе. В 1971 году, 31 октября, было принято решение ЦК КПСС и Совмина по развитию связи в стране. Но получилось так, что решение приняли и забыли о нем. По выполнению этого решения никто ничего не делает. Поручил своему аппара­ту поднять это решение, проверить ход его выполнения.

28 июня. Утром мне позвонил Брежнев, но меня не было. Я был на заседании комиссии по хлебным делам. Приехал, позвонил ему, но его уже не было. Что он мне хотел сказать, не знаю, но переговорить с ним мне крайне необходимо.

В 15.00 заседание Президиума Совмина. Вопросов много. Заседание прошло неплохо, хотя бы уже потому, что не было бестолковщины, крика, шума, трескотни. Я дал задание Бонда­ренко и Кареву продумать вопрос моей поездки в командировку для ознакомления на месте с объектами по железнодорожному транспорту, в особенности по строительству вторых путей, с работой Речного флота, ознакомления с отдельными пункта­ми лесозаготовок и деревообработки в районах Архангельска, Мурманска, Петрозаводска, Ленинграда. Срок командировки — 10—12 дней. Второй тур командировки я хотел совершить на Дальний Восток. Ехать надо и потому, чтобы переменить тяго­стную обстановку. Но выехать мне не разрешили.

1 июля. Утром в 9.00 встретил из Киева Иринку и внучат -- Диму и Алешу. Ирина расстроена. Вполне понятно: сборы, расставания с хорошими людьми, городом, положением, к кото­рому привыкли. Все это нелегко дается.

Сделал первые наброски записки в Политбюро ЦК и Совмин о начале безотлагательного строительства Байкало-Амурской магистрали, о ее большом экономическом и стратегическом значении. Подключил на окончательную доработку записки специалистов научно-исследовательских проблем транспорта и военных. Документ должен быть солидным, убедительным, доказательным.

5 июля. Заседание Президиума Совмина СССР прошло бо- лее-менее организованно и спокойно. Мне поручено оконча­тельно рассмотреть редакцию постановления Совмина по во­просам безопасности движения на автомобильном транспорте страны.

Прием в кубинском посольстве — толпа, жара, нудно, уто­мительно. Расточительство невиданное, столы Ломятся от раз­ных яств, закусок и выпивок — и все это идет за счет нашей страны, на трудовые копейки народа. Кому эти приемы нужны? Если бы знал истинное положение рабочий класс, который является «подлинным хозяином страны», как мы транжирим направо и налево народные деньги, он наверняка сказал бы свое далеко не одобрительное слово в адрес руководства, которое бесконтрольно расходует огромные средства на ненужные дела, в уш[ерб своему народу.

Сделал свои замечания к проекту письма в Политбюро ЦК КПСС по вопросу строительства БАМа. Мои замечания сводят­ся к следующему: вопрос строительства БАМа сам по себе не новый ~ он обсуждался и при И. В. Сталине, и при Н. С. Хру- ш,еве. И тем не менее, с учетом изменившейся обстановки на Дальнем Востоке, Политбюро должно пристально изучить этот вопрос. Это вопрос большой стратегии, обороны, развития богатств Сибири и Дальнего Востока, освоения Дальнего Восто­ка и закрепления там кадров.

8 июля о Заболевания, причем массовые, холерой в Астраха­ни продолжаются, обстановка чрезвычайно усложняется. По решению чрезвычайной комиссии в Астрахань направляется 1000 человек солдат и офицеров внутренних войск. По этому поводу мне позвонил заместитель министра МВД Викторов А. Б., просил помощи в переброске железнодорожным тран­спортом войск и оборудования. Проверил через Петровскогонеобходимость переброски такого количества войск. Дал указа­ние МПС выделить необходимый подвижной состав.

12 июля. Рассмотрел письмо Совмина Украины о начале строительства железной дороги от Симферополя до Ялты. По­ручил квалифицированной комиссии дать заключение о целесо­образности постановки вопроса. Но сейчас нет возможности начать даже проектирование — придется вопрос вынести за пределы пятилетки. Спрашивается, какой?

В Москву приехали Боря и Леля, надо с ними о многом переговорить, старшего внука Петю определить в хороший пионерский лагерь. Позвонил Тяжельникову Е. М., первому секретарю ЦК ВЛКСМ. Вопрос решен — Петя едет в лагерь «Орленок».

29 июля. В 10 часов утра в кабинете Косыгина под его председательством заседание комиссии Политбюро ЦК КПСС по отработке документа о перспективном, долгосрочном плани­ровании народного хозяйства страны на 1975—1990 годы. В этом вопросе страшная путаница, неразбериха, а ведь эконо­мика подчиняется определенным положениям, законам и прави­лам, а не отдельным пожеланиям и фантазиям. Во всей работе экономики нет даже намека на «научное планирование». Поток тирад по вопросу составления планов. Длинные речи, отдель­ные фразы, пространные реплики, отрывки речей в довольно приподнятом тоне — вот и весь разговор. Косыгин в своем выступлении начал поучать всех, в том числе и Госплан, как надо составлять текущие и перспективные планы, при этом допускал большую путаницу в вопросах ведения планового хо­зяйства. Косыгин критикует Госплан, Байбаков защищает выд­винутые положения о наметках плана. Затем весь огонь крити­ки обрушивается на Горегляда, заместителя Байбакова, началь­ника сводного планирования. А что он может сделать, слепой и бесправный исполнитель волевых решений в планировании?

Косыгин не желает слушать доводов и разъяснений ни Бай­бакова, ни Горегляда, все кричит: «Я! Я! Я!» Тягчайший остался осадок от этого заседания комиссии столь авторитетного и вы­сокого органа. По предложению Госплана выступили: Косыгин, Полянский, Байбаков, Соломенцев, Шелест, Горегляд, Гостев. Все это члены комиссии Политбюро. Заседание комиссии так ни к какому решению и не пришло. Поручили Госплану «допол­нительно подработать вопрос».

Провел совещание с работниками МПС и Морфлота о пред­стоящей перевозке закупленного хлеба. Определили порты, количество необходимых судов, расчет в железнодорожных вагонах, пункты назначения разгрузки, элеваторы; погрузочные и разгрузочные средства; привлечение Речного флота и автомо­бильного транспорта для перевозки зерна, обеспеченность рабо­чей силой. Поручено составить совмещенный график всех опера­ций по перевозке зерна. Я созвонился с республиками и областями по организации приемки, перевозки и хранения хлеба.

Был на городском торжественном собрании по поводу 28-й годовщины национального праздника <^Возрождение Польши». В Москве стоит невероятная жара, страшный смрад.

Сегодня ровно два месяца, как я прибыл в Москву, и в этот день без меня состоялся Пленум ЦК КПУ. Нелегко я прожил в столице эти два месяца. Надо крепиться. До моего «заветного» 65-летия осталось еще 10 месяцев, а там будет видцо, как поступить. Но я чувствую, что в такой обстановке и при такой системе работать просто мне немыслимо. Я не хочу и не могу быть слепым статистом на большой сцене, «большим чиновником» без прав, с кажущимися большими обязанностями. Да и надо пони­мать, что отвечают не только те, кто ведет, а те, кто позволяет себя вести. На любой работе, тем более на большой политиче­ской работе, главное — ответственность и переживание за пору­ченное тебе дело, а не самолюбование высоким постом.

Брежнев и Подгорный отдыхают в Крыму. По ряду служеб­ных вопросов несколько раз пытался связаться с Брежневым, так и не смог. Переговорил с Подгорным — настроение у него кислое.

27 июля. Принял Гвардейцева, начальника 9-го сектора МПВО. Ознакомился со схемой моего местопребывания на с.яучай «особого» периода. Информация была довольно обстоя­тельной, много имеется недочетов в организадии этой службы, в том числе и по вопросам связи.

В 15.00 заседание Политбюро ЦК КПСС, вопросов много, и почти все связаны с внешнеполитическими событиями. Очень мало вопросов внутренней деятельности страны, и они почему-то находятся в тени. Я проинформировал Политбюро ЦК КПСС

о проведенной подготовке по перевозке хлеба, закупленного за границей. Это вызвало большой интерес.

28 июля. Петровский Б. В. информировал о своей поездке в Астрахань и Волгоград. Положение довольно грустное — в этих областных центрах во многих районах отсутствует канализация, в особенности в Астрахани. Водопровод старый, надлежащих, а то и совсем никаких очистных сооружений нет. Заболевания холерой продолжаются, стоит сильная жара, все пляжи на Волге закрыты. Петровский встречался с секретарями Астра­ханского и Волгоградского обкомов партии. Ими на месте принимаются меры по борьбе с холерой, но далеко не все от них зависит. В Херсоне зарегистрированы дополнительно случаи заболевания холерой. Напряженность большая, все вопросы держим в поле зрения.

31 И1к>ля, Из Тюмени мне позвонил Г. И. Воронов. Он пред­седатель правительственной комиссии по расследованию желез­нодорожной катастрофы. Много человеческих жертв. Едет в Свердловск в управление железной дороги для доследования дела катастрофы.

1 августа. Позвонил мне Промыслов В. Ф., председатель Моссовета. Просит поддержать вопрос реконструкции окруж­ной автодороги. Надо поддержать, тут даже нет, казалось бы, вопроса: окружная автомагистраль явно не обеспечивает нара­стающего автогрузооборота, а главное — безопасности движе­ния, в особенности в осенне-зимний период. По этому же вопросу позвонил мне и секретарь МГК Греков Л. И. То, что этот вопрос беспокоит москвичей, это хорошо, но они сами слабо ставят актуальные и неотложные вопросы развития Мо­сквы. Правительство и ЦК КПСС слабо занимаются нуждами столицы, хотя разговоров по этому вопросу много. Надо осно­вательно помогать москвичам. Одним брошенным Брежневым лозунгом: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город» — ничему не поможешь. Да и сам лозунг довольно странный и неопределенный — если уж коммунистический, так, следовательно, и образцовый — зачем же нужна тавтология? Подхватили этот лозунг, не подумав о его содержании и смыс­ле, а главное — возможностях.

Позвонил мне Полянский и сообщил, что он разговаривал по телефону с Брежневым по ряду вопросов, и в разговоре Бреж­нев интересовался и моей работой, и настроением. Я при этом подумал, что все это фальшь со стороны Брежнева. Он мог бы и сам мне позвонить и поинтересоваться моим состоянием и работой. Было время, когда сам Брежнев мне звонил на день по три раза и все находил темы для разговоров. С Полянским мы часто разговариваем по всем вопросам. Кажется, он меня правильно понимает и разделяет все мои мысли по поводу непомерно растущего «культа» Брежнева. Согласен и с тем, что тот совершенно устранился от руководства страной, а целиком увлечен ролью «борца за мир во всем мире».

3 августа. Мне позвонил Пономарев Б. Н. и сообщил, что ЦК Итальянской компартии прислал мне приглашение провести отпуск у них в стране. Я его спросил: «Ну и что же мне делать?» Он ответил, что по этому вопросу надо посоветоваться с Бреж­невым. «Да я вот уже больше двух недель не могу с ним связаться». Спустя некоторое время мне вновь позвонил Поно­марев и довольно «вежливо» так обращается: «Петр Ефимович, мы здесь посоветовались и решили, что не стоит вам сейчас ехать в Италию, там обстановка не совсем подходящая, и там на отдыхе никто никогда не был из членов Политбюро»; Ну и что же, побывал бы я первый! Брежнев просто не пустил меня в Италию. Я написал итальянским товарищам благодарность за приглашение и, сославшись на «занятость», выразил сожаление, что не смогу воспользоваться их любезностью.

В Москве стоит сильная жара, вокруг Москвы большие лесные и торфяные пожары, на тушение их мобилизованы воинские подразделения, имеются уже первые жертвы. По Москве большая загазованность. Минздрав провел работу по забору проб. В ряде районов она за пределами нормы: 30—35 миллиграммов на кубический метр воздуха при норме 9—14 млг. Детские дома и дома престарелых в Подмосковье из района пожаров эвакуированы. В Москве на 8—10-х этажах просто дышать нечем, сплошной дым, по утрам видимость 15—20 метров. По Москве в сутки по 350—400 вызовов «скорой помо­щи» по отравлениям СО2. Москвичи проявили большую беспеч­ность, что не информировали своевременно о состоянии дел с лесными и торфяными пожарами.

8 августа, В 16.00 заседание Политбюро ЦК КПСС. Чув­ствуется нервозность: положение в сельском хозяйства критиче­ское. Выступление Брежнева было, как всегда, наигранным, в некоторых практических вопросах он безбожно путается, совершенно оторван от истинного положения дел и реальной обстановки, но старалася позировать, делать вид, что он все и вся знает, а главное, давать установку и поучать, как надо работать.

13 августа. Воскресенье, я нахожусь на работе. Разбор по­чты, подготовка «чиновничьих» писем, хотя и очень важных. Не привык я к такому образу и стилю работы. Самоубийствен­ное одиночество. Набираюсь силы все это выдержать.

16 августа. По всем сводкам, телеграммам, требованиям с мест видно, что положение в стране с материально-техниче­ским обеспечением строек, транспорта просто катастрофиче­ское. Огромный дефицит металла, цемента, леса, строительных материалов, кабельной продукции, транспорта всех видов. Эко­номика страны в «задерганном» состоянии, вся работа прово­дится как аврал. Перспективой заняться нет времени, да ею никто и не занимается по-настоящему. Технический прогресс, культура производства, качество вьпхускаемой продукции, про­изводительность труда — все эти и другие вопросы являются чрезвычайно значительными, произносятся одни призывы, вы­сокопарные слова, и ничего не подкрепляется делом. Металл, лес, цемент, кабельную продукцию, автотранспорт в немалых количествах отправляем за границу, а свою работу просто из-за нехватки всего этого лихорадим.

На строительных и сельскохозяйственных работах страны сейчас находится свьппе одного миллиона студентов. Вопрос важный и нужный: по трудовому воспитанию молодежи и оказа­нию помощи в решении народнохозяйственных задач страны. Но далеко не везде созданы бытовые условия, отсутствует элементарная техника безопасности, многие ребята простужива­ются, болеют. Немало несчастных случаев со смертельным исходом. Вот и сейчас позвонил мне Псурцев, министр связи СССР, доложил, что в Свердловской области на работах по Минсвязи погибло 5 студентов, 8 человек тяжело ранено.

18 августа. Вот уже четвертый месяц в портах Англии простаивают 54 наших лесовоза. Докеры бастуют, наш профсо­юз поддерживает эту забастовку, в результате суда стоят в без­действии, мы терпим колоссальный материальный ущерб, недо­бор валюты. По моему совету министр Морского флота Гужен- ко написал по этому вопросу записку в ЦК КПСС, тем более что в Англию идет еще караван наших лесовозов. На записку министра никакой реакции. Разве это порядок?

19 августа. Вот и прошло ровно три месяца с того черного дня, 19 мая, когда я волей Брежнева был отстранен от активной политической жизни. Тяжесть, обида, крайняя неудовлетворен­ность высокой чисто «чиновничьей» должностью. На работе иногда притупляются обида и боль, но временами бывает нев­моготу. Выждать год, а там видно будет. Ясно одно, что в таких условиях работать просто невозможно.

Пёреговорил с Д. С. Полянским по ряду вопросов, что-то у нас в руководстве не совсем ладное делается. Брежнев все больше распоясьшается и старается все и всех под себя «под­мять». Подгорный стоит как-то в стороне от рассмотрения народнохозяйственного плана на 1973 год.Вечером был на даче в Качуге, гулял с внуками и сыновья­ми. Они ничего не понимают, что со мной случилось, да я и сам ничего не могу понять: откуда на меня свалилась такая напасть? Ребята и внуки задают вопрос: «Когда мы поедем в Киев?» А что я могу на это ответить? Ведь из Киева я уехал как ссыльный. Иринка тоскует, переживает. Она верная подруга, хороший товарищ. Мне ее очень жалко, но она молодец, крепко поддерживает меня в это трудное время.

По существу, началась сложная, трудная страница моей биографии. Надо иметь большую выдержку, терпение, больше проявлять разборчивости в людях. Бывают сладкие слова, но они хуже самой подколодной змеи — нельзя им доверять, это очень опасно, я в этом убедился на своем горьком опыте. Дальше нельзя так существовать, хочется еще по-настоящему пожить.

22 августа. Подписал информацию в ЦК КПСС по вопросу перевозки и перевалок импортного хлеба. На перевозке хлеба занято около 60 единиц наших кораблей. В пути находится около полутора млн. тонн хлеба. Разрешен заход нашим кораб­лям в большие озера США. Теперь, н'адо полагать, отгрузка хлеба увеличится.

У Брежнева состоялось совещание. Разговор велся обо всем и ни о чем конкретном и определенном. Он сам мне позвонил и «пригласил» на совещание, говорил, что якобы он мне не­сколько раз звонил из Крыма. Это ведь неправда: в моей приемной всегда находился дежурный, и он бы мне передал. На совещании он два или три раза упоминал мое имя и отчество в положительном плане. После совещания сам сказал, что мне разрешен отпуск и поездка на отдых в Чехословакию, в Карло­вы Вары, а затем в Румынию, на Черноморское побережье. Сам он уезжает в Казахстан и Сибирь, чувствует, что хлеб там есть, вот и едет сделать очередной вояж, чтобы затем сказать о своей особой роли в заготовках хлеба.

27 августа. Из Киева возвратилась Иринка с отвратитель­ным настроением, мне ее очень жалко, бедняга, она очень переживает все случившееся со мной. «Доброжелатели» еще подогревают, трактуют и судят обо всем по своему умозаключе­нию. Мной все очень тяжело переживается. Если бы не Ирин­ка, дети и внуки, если бы не все это, я бы все свои мучения закончил в один миг с большим «эффектом». Пусть бы судили, как хотели, мне ведь все равно было бы. Но надо терпеть, больше выдержки. Все, что случилось, нам обоим с Иринкой стоит очень дорого, много нервов и здоровья.

Переговорил с Подгорным, на душе и сердце стало немного легче. Брежнев все больше и больше начинает игнорировать и расправляться с товарищами, которые принимали самое ак­тивное участие в осуществлении и проведении октябрьского Пленума ЦК КПСС (1964), который привел волей слепой судь­бы к власти Брежнева. Как я ошибся в нем! Но еще большая трагедия в том, что не я один ошибся, и вообще теперь мы часто думаем, зачем мы все это делали с октябрьским Плену­мом, зачем мы освобождали Н. С. Хрущева? Ведь сейчас дела­ется гораздо все хуже, а «культ» Брежнева с каждым днем все больше и больше раздувается. Чувствую, что наделает Брежнев много разных гнусностей, гл \ постей и огромных ошибок, кото­рые дорого нам обойдутся.

4 сентября. Из аэропорта Шереметьево в 10.00 вылетел специальным самолетом в Прагу, а оттуда — машиной в Кар­ловы Вары. Отдыхал и лечился там с 2 по 24 сентября. Мно­го посмотрел, побывал на предприятиях. В Карловых Варах встречался с В. Биляком. Он специально приезжал ко мне на виллу «Яворинка», где я остановился. Разговор с Биляковым был откровенный и интересный. Чувствуется, что он не удо­влетворен своим положением и хотел бы возвратиться с Сло­вакию. Но Гусак его не отпускает, руководствуясь соображе­ниями: Биляк, во-первых, очень нужен Гусаку, иначе он окон­чательно запутается; во-вторых. Гусак боится пускать Биляка в Словакию на самостоятельную «деятельность». Биляк мне откровенно сказал, что Гусак, конечно, случайно всплыл на такую большую политическую арену, к тому же он очень много говорит и много пьет. К великому сожалению, это относится не только к Густаву Гусаку, а и к Леониду Бреж­неву.

24 сентября — 4 октября. Самолетом из Чехословакии при­летел в Румынию. Был в Бухаресте, а затем на побережье Черного моря. Румьшы принимали подчеркнуто вежливо. По­смотрел морской порт Констанцу, в который вообще мало кого допускают, его большую реконструкцию. Курорты Румынии строят дорого, целыми комплексами, с очень оригинальным архитектурным решением. Был в горах в Брашове, где особен­но теплые и хорошие встречи. Осмотрел прекрасный Бухарест. Отлич;ный город. Нашим городам до него далеко. Смотрел и знакомился с новыми жилыми массивами в Бухаресте. Здесь же посмотрел высотную гостиницу, которую румынам построи­ли американцы. Подобного строения мне еще не приходилось видеть — все сделано отлично. Меня принял Чаушеску. Беседа с ним была продолжительной и интересной. Из Бухареста позвонил в Москву, переговорил с Подгорным, Полянским, Мазуровым, говорят, что все идет своим чередом, все в поряд­ке, отпуск можно продолжать.

5— 15 октября. Находился в Пицунде, куда прилетел из Бухареста. Погода стоит хорошая. Был в Сочи, осмотрел город, новый цирк, морской порт. Посетил на специальном морском судне Сухуми, познакомился с парком, портом, побывал на могиле Нади Курченко. Позвонил в Киев, разговаривал с Ляш ко — открепили моих от спецбазы. Подлецы, что же они делают? Этого ведь ни забыть, ни простить нельзя! Настроснне испорчено, окончательно и надолго.

18 октября. После отпуска приступил к работе. Просматри­вал почту. Щербицкий при поддержке и руководстве Брежнева совсем распоясался. Думал я, что это непорядочньш человек, но не допускал, что это такая сволочь, подхалим и льстец. Надо всей этой подлости давать решительный отпор. Но я чертовски устал. Я не мог быть и не буду никогда подхалимом и льстецом. Кто льстит, тот не уважает ни того, кому льстит, ни себя. Я этого не могу терпеть. Мне стало совершенно ясно, что Брежнев задался целью постепенно сбивать мою растущую популярность, подрывать доверие ко мне, а если бы он мог, он готов и скомпрометировать меня.

20 октября. Сегодня из Киева приехал Виталий. Он мне передал много неприятных новостей, разговоров и сплетен. Его по работе начинают притеснять, не дают разрешения на выезд в ФРГ по линии АН СССР, хотя имеется личное приглашения Гамбургского университета. Это все дело рук украинских «дея­телей». Одним словом, пришли к власти и господствуют интри­ганы, подхалимы, льстецы и подлецы, а их кое-кто поощряет из Москвы. Все, что делается, нелегко мне переносить. Сегодня по делам в Киев уезжает Иринка, ей там при такой обстановке будет нелегко. Надо ее основатель'но поберечь.

Переговорил по телефону с Черненко и Капитоновым, спро­сил их, нет ли каких-либо документов обо мне, так как идет бешеная организованная травля. Они оба спокойно ответили, что они никакими документами или материалами не располага­ют — я им почему-то верю. Значит, разгул травли идет из центра, причем организованно, при прямой поддержке Брежне­ва. Какой же он двуличный человек! Суслов от прямой со мной встречи всячески уклоняется.

На Украине беспощадно расправляются с кадрами, которые имеют свою точку зрения и принципиальность. Убрали секрета­ря ЦК КПУ по идеологии Овчаренко с формулировкой: «С работой справлялся неудовлетворительно. По ряду вопросов идеологической работы занимал нечеткие позиции. Проявлял непоследовательность и даже беспринципность, за что критико­вался на XXIV съезде КПУ и на пленумах по идеологическим вопросам. Укрепить руководство». Все это шито белыми нитка­ми. Критика недостатков не дает права для расправ, он стоял идеологически на правильных позициях. Даже в Москве был на хороше!^ счету такого «идеолога», как Суслов. И одно время его хотели даже забрать в идеологический отдел ЦК КПСС. Что же случилось? А просто избиение хороших, способных, честных, имеющих свое собственное мнение, но не угодных новому руководству работншсов. Тем более что Овчаренко многое знал о том «заговоре», который вили вокруг меня. Он неоднократно об этом мне намекал, но я не мог допустить мысли о такой подлости. После моего «ухода» он в определен­ной среде обо всем рассказывал, его «засекли» органы КГБ, и вот он стал неугодным работником.

Поздно вечером по телефону ВЧ говорил со Щербицким. Он довольно обстоятельно докладывал по всем хозяйственным во­просам и делам в республике. Затем я прямо спросил его, что за возня идет на Украине вокруг меня. Он ответил, что много идет всяких разговоров по кадровым вопросам по Киеву, Одессе, Херсону, которые затрагивают меня. Я сказал Щербицкому, что все вопросы кадров по этим и другим областям и городам — их выдвижение, освобождение, перемещение — решались кол­легиально всеми, почему же я должен быть один в ответе, если что и получилось не так, как мы бы хотели? Щерицкий замол­чал, потому что нечего было сказать. Дело было в другом. Очень прискорбно, что у нас, в нашей партии, среди руководя­щего состава культивируется порочная практика. Она и поро­ждает явления, когда отдельные «руководители» ползают перед тобой, когда ты обладаешь властью, и тут же, через час, безбожно клевещут, чернят все и вся, когда уходишь на другую работу. Все ясно, что все это делается с поощрения центра, но ведь здесь тоже не вечные люди.

27 октября. Я все чаще и чаще задумываюсь над вопросом: почему среди нас, коммунистов-единомышленников, среди ру­ководящего состава, существует такая коварная подлость, же­стокость, необъективность и несправедливость по отношению к бьюшим товарищам по работе при перемене его места и долж­ности. Где же гуманность, о которой мы так «прекрасно» говорим? Где товарищество, уважение друг друга? Всего этого по-настоящему-то и нет. Нас губят, разъедают подхалимство, лесть, угодничество, трусость за свое положение. Борьба за власть стала еще сильнее и ожесточеннее, чем в прошлом за частную собственность. Власть — значит все. Вот так и дей­ствует Брежнев по принципу: «разделяй и властвуй». А кто ему и что может сказать — нет такого человека и даже коллектива. Все это очень плохо и даже трагически может сказаться на воспитании нашей молодежи, подрастающего поколения. Поте­ряют они веру во все святое, за что пролито так много крови и положено жизней. Человеку честному, справедливому, кото­рому противно приспособленчество, угодничество, лесть и по­дхалимство, двурушничество, очень трудно жить и работать. Когда же этому всему позору будет конец в нашей коммунисти­ческой среде? Очевидно, тогда, когда партийный руководитель будет подотчетен какому-то органу не формально, а по суще­ству. Мне временами до безумия жалко близких товарищей, сыновей, внуков, Иринку, всю семью. Ради этого надо крепить­ся. Но все равно справедливость должна восторжествовать.

6— 8 ноября. Торжественное заседание, посвященное Вели­кой Октябрьской революции. 7 ноября был на трибуне Мавзо­лея вместе со всеми членами Политбюро. Холод стоит изряд­ный. Парад и демонстрация прошли хорошо. Прием — скучно, формально, тускло. Вот и в Киеве впервые за многие годы праздники прошли без меня. На душе горечь.

Хорошо, что закончились праздничные дни. В рабочее вре­мя все же немного забываешься.

11 ноября. Мне сообщил начальник 4-го Главного управле­ния Минздрава СССР тов. Чазов Е. И. что состояние здоро­вья Брежнева неважное, что ему сделана операция.

Девиз подлецов, авантюристов гласит: «Я имею право преда­вать близких мне людей, но никогда я не позволю никому из них предать меня». Все больше становится заметным проявление честолюбия, разжигание «культа» Брежнева. Со своими колле­гами, не допускающими лести, подхалимства, угодничества, более способными его по организационным вопросам, умнее его и лучше разбирающихся в делах, он расправляется изуверски, утонченно и довольно жестоко. Что будет дальше? Ведь мне уже все равно хуже не будет, но дела-то нашей партии от этого будут страдать. А Брежневу кажется, что он прав, поступая таким образом, не подумав над тем, будешь ли ты прав завтра, будешь ли прав перед историей, перед партией, народом?

13 ноября. Проголосовал о награждении орденом Ленинаи второй Золотой Звездой героя Соцтруда Суслова в связи с его 70-летием. Пора бы ему и совесть проявить — уйти бы на «заслуженный» отдых и этим самым дать дорогу молодым кадрам. Нет, не так у нас все построено. Многие держатся за «положение», и этот «партийный иезуйт» будет держаться до последнего.

23 ноября. Надо до поры до времени все терпеть, пережи­вать. Сколько осталось еще жить — неизвестно, а мучений и страданий очень много. Трагедия еще в том, что, ты ничего не можешь сделать против косности и рутины. Хочется иногда бросить все к чертовой матери и уйти из этого бедлама. Тяжело мне находиться под ударами организованной травли. Неровен час, можно совершить непоправимое. Виновники всей моей тягости — Брежнев, Суслов и трусливый подхалим Щербицкий. Но я уверен, что их постигнет горькая судьба. Всякая подлость не остается ненаказуемой и не проходит даром.

6 декабря. В 16.00 совещание у Брежнева, обсуждается вопрос о приезде чилийской правительственной делегации во главе с Альенде президентом Чили. В составе делегащ1и секретарь Чилийской компартии Корвалан Мы собрались, чтобы выработать политические и экономические мероприятия по поддержке режима Альенде. В Чили с каждым днем полити­ческое и экономическое состояние усложняется. Но мы об этом стыдлино умалчиваем. Все больше наша массовая пропаганда утверждает, что в Чили «одерживает верх» демократия, проис­ходят крупные сощ1альные преобразования и что это теперь второй крупный после Кубы форпост револющюнных преобра­зований в Латинской Америке. Но это все только наши жела­ния, политические иллюзии, видимость, пропагандистский при­ем. А пока что принимаем решение: чтобы как-то спасать положение в Чили, надо срочно отправить туда 250 тонн пшени- щ>1, 1000 тонн жиров, 23 тысячи тонн хлопка, 5000 грузовых автомашин. Легкого стрелкового оружия и снаряжения на

25 млн. рублей. Мне поручено вместе с Морфлотом подрабо­тать вопрос о срочной отправке в Чили всех грузов. Мной подсчитано вместе с Морфлотом, что одна перевозка будет стоить свыше 40 млн. рублей. Для перевозки всех грузов потре­буется работа в течение 6 месяцев 10 кораблей, а их не хватает для перевозки своих грузов.

На этом заседании решили вопрос о проведении торжествен­ного заседания, посвященного образованию СССР. Докладчик Брежнев попросил для доклада 3 часа. Торжественное заседание провести 21 декабря.

Условился со Щербицким встретиться 20 декабря и погово­рить по ряду вопросов. Он дал на это согласие. (Но впослед­ствии уклонился от встречи под разными благовидными предло­гами. Обошлось не без консультации с Брежневым, ибо оба они хорошо знали, какой разговор у меня мог быть при встрече с ними. Брежнев тоже избегает со мной встречи наедине). Я наметил перечень вопросов, по которым пойдет разговор при встрече с Брежневым или со Щербицким: «О форме и поспеш­ности решения моего «ухода» с должности Первого секретаря ЦК КПУ. Чем была вызвана поспешность и в чем причина такого решения? Почему мне никто не дает на этот вопрос вразумительного ответа? Пленум ЦК КПУ провели в пожарном порядке, когда я еще не успел доехать до Москвы. А я ведь только в ЦК проработал 10 лет, можно и должно было бы все сделать по-партийному, по-человечески: побывать мне на Пле­нуме ЦК, проститься с партийным активом, членами ЦК КПУ. Почему этого не сделали? Побоялись эксцессов? Да разве я мог бы допустить что-либо подобное! Тут, как говорится, «на воре и шапка горит». Почему происходит ложь и клевета, неправиль­ная информация на стиль и методы моей работы в бытность работы в ЦК КПУ? Ведь до этого мне нигде никто ничего подобного не предъявлял. Все это доводится вплоть до секрета­рей райкомов партии. В аппарате ЦК КПУ тоже прорабатыва­ют методы, и руководство организованно натравливает аппарат на все прошлое. Организованно гонение на все кадры, которые близко работали со мной, вплоть до кадров КГБ. Много идет болтовни о якобы какой-то моей «нескромности» — все это натаскивается искусственно. Пытаются приклеить мне ярлык «экономического национализма», а что это — сами не-знают. Это же возмутительно! Идет гонение и на семью; подвергают беспрерывным проверкам разными комиссиями работу моих сыновей, сомнению — их квалификацию, деловые качества, даже ученое звание младшего сына. Накладывают запрет на его выезд в заграничную командировку с научной целью. Обливают грязью мою супругу, клевеш,ут, что якобы она ездила в туристи­ческие экскурсии за границу за государственный счет. Это является самой наглой ложью и клеветой.

Самым гнусным является и то, что искажается история: в киножурналах торжественных заседаний я «убран», и вместо меня везде фигурирует Щербицкий. Это же возмутительно и га­достно. Что же я, враг народа? Такая организованная травля может довести меня до отчаяния, до трагедии. Я перед партией, перед народом своим ни в чем не провинился, всегда работал честно, отдавал все свои силы, опыт и знания на общее дело. Меня теперешняя работа не удовлетворяет, на ней только тупеешь. Полное бесправие в деятельности. Я ведь просил Вас,

тов. Брежнев, оставить меня в Киеве в связи с уходом меня на. пенсию. Я Вам заявляю, что если не будут вами приняты меры, ограждающие мое человеческое достоинство и партийную честь, не прекратится организованная травля, то я вынужден буду открыто, публично организовать свою собственную защи­ту. Я вижу во всем этом только то, что если ты не льстец, не подхалим и не угодник, а имеешь свое мнение по ряду вопросов, то защищать можешь только сам себя».

(Все это впоследствии я изложил в письме на имя Политбю­ро и при встрече высказал прямо в лицо Брежневу. Но толку от этого было мало. Он при этом, прочтя письма, только и сказал: «Что же ты хочешь, чтобы оставить этот документ и чтобы меня после моей смерти пинали ногами?» В ответ я Брежневу сказал: «Вы думаете, что будет с вами после смерти вашей? А меня живого мерзавцы пинают. Что же мне делать?» Бреж­нев молчит. Вот таким нелегким был для меня разговор с Бреж­невым).

В Кремле в специальной комнате отмечали 66-летие Бреж­нева. Был узкий круг — члены и кандидаты Политбюро, секре­тари ЦК КПСС. Почти все выступающие пели Брежневу дифи­рамбы, восхваляли его «деятельность и гениальность». Я сидел молча. Тогда обратился ко мне Брежнев с вопросом, читал ли я его доклад к 50-летию СССР и каково мое мнение? Я ответил, что свои замечания и предложения по докладу я отослал его помощникам.

20 декабря. Порт Хайфон подвергся жестокой бомбардиров­ке ВВС США: в польское судно два прямых попадения бомб, судно горит и тонет, имеются жертвы — убитые и раненые, команда покинула корабль и принята на борт нашего судна. Прошло уже 8 месяцев со дня подписания нами документа с США. В этом документе говорилось и о прекращении бомбар­дировки Вьетнама. Ничего не стоят эти бумажки! Но мы их в своей политике очень фетишизируем. Когда-нибудь вся эта игра нам дорого обойдется. А с кого будет спрос? И кто будет отвечать? Народ, он ведь в первую очередь выносит и терпит тяжесть причуд политиканов.

1973 год. Пошел 19-й год с того времени, как я ушел с хозяйственной работы, с должности директора авиационного завода на партийную работу. С тех пор много утекло воды. Многому научился, многое видел, приобрел знания и опыт. Теперешнее мое положение — свидетельство тому, что мной

многое было не учтено и потеряно. Если бы я начинал все заново, то многое пересмотрел бы. А в общем, я доволен, что везде работал честно, преданно и могу смотреть прямо в глаза любому. Мои сыновья, семья, настоящие друзья гордились мной. Я отдавался весь работе, для личной жизни не было времени, а если и вырьгоал, то крохи. Сейчас главное — здоро­вье, крепиться, еще раз крепиться до лучших времен, а они настанут обязательно.

13 января. Обстоятельно поговорили с Д. С. Полянским о всех текущих делах, затронул вопрос содержания и формы моей записки в ЦК КПСС по вопросам управления народным хозяйством страны. Он сам одобрительно отнесся к моим пред­ложениям, но так же, как и я, не верит в осуществление их в жизнь. Кроме того, он сказал мне, что я в результате этой записки наживу себе врагов среди руководителей. Поговорили о том, что форма, поведение и обращение Брежнева с товари­щами по работе просто отвратительны. Он с каждым днем все больше становится «вождем». Далеко не то, что мы хотели, когда решали вопрос о смене руководства, и чувствуется, что чем дальше, тем отношение будут ухудшаться и усугубляться. Мы тогда еще не допускали, да и не знали, что наш разговор с Полянским станет известным Брежневу через систему под­слушивания.

Позвонил мне И. Г. Новиков, заместитель Предсовмина. Довольно обстоятельно поговорили по вопросам структурного и организащюнного улучшения управления народным хозяй­ством. Обмен мнениями прошел хорошо.. Он читал мою запи­ску, отозвался о ней хорошо, но сказал, что постановка вопро­сов в ней довольно смелая. Это мне за последние два дня говорит второй человек. Но я-то по-другому не мог ставить вопросов, хотя и знаю, что мне это зачтется.

Знакомился с материалами на Политбюро ЦК КПСС — вопросов много. Большинство из них внешнеполитические. Есть и важные вопросы экономические. И все же мы мало, недостаточно глубоко занимаемся внутренними вопросами соб­ственной страны. Это ясно — ведь это гораздо труднее для руководства, чем вообще руководить всем и вся. А наше народ­ное хозяйство, внутренние дела требуют пристального внима­ния, умения, большой заботы и ответственности. Итоги 1972 года далеко не могут нас радовать — рост промышленного производства ниже намеченного плана, недодано за год продук- цш на 4,5 миллиарда рублей. Производительность труда на много ниже плановой, а около 22% предприятий страны не выполнили планов по производительности труда. Националь­ный доход на много ниже запланированного. Таким образом, план текущей пятилетки под большой угрозой. А «мы» все разъезжаем по всему миру. У нашего руководства «перья отрос­ли из пушка, а настоящих крыльев не хватает». Идет большая политическая игра, и в ней нельзя принимать большие решения в зависимости от личных эмоций и реакции. Субъективный подход в политике часто приводит к серьезным и труднопопра­вимым ошибкам, дорого обходится стране, народу.

24 января. Позвонил мне Д. С. Полянский, был общий раз­говор по работе, но я чувствовал, что он чем-то сильно расстро­ен, взбудоражен, я его спросил. Вот что он мне рассказал: «После моего выступления на Президиуме Совмина в ЦК КПСС стало изветно, что якобы я в своем выступлении по вопросу руководства сельским хозяйством страны в завуалиро­ванной форме критиковал руководство ЦК. Источником этой информации, вернее говоря дезинформации, является Мацке- вич. В ЦК мое выступление всесторонне «изучается» и «анали­зируется». Я Полянскому сказал, что я тоже был на этом заседании и слушал его выступление, и я его оцениваю как высококвалифицированное, объективно-справедливое, крити­ческое, с анализом истинного положения дел в сельском хозяй­стве. Старался как-то успокоить Полянского. Но сам думал: раз это дошло до руководства, то надо ждать какого-то нового решения в отношении Полянского. Все же большая подлость со стороны Мацкевича! Зачем же искажать факты и дезинформи­ровать? На этой, к сожалению, грязи многие держатся, даже часто продвигаются, как лучше и вовремя сказать словцо руко­водителю. Это позорное явление в нашей жизни далеко еще не изжито. Да и изживется ли вообще?

События в Чечено-Ингушетии заслуживают особого внима­ния. Несмотря на принятые меры, возмущение не утихает, чувствуется, что все это направляется опытной рукой. Надо бы было разработать более радикальные меры, но никто на это не решается — у наших руководителей появился какой-то страх и даже паника. Говорят, что у нас не может быть национальной розни, но события в Чечено-Ингушетии говорят об обратном, что неумный и необдуманный шаг всегда может вызвать недо­вольство, затронуть национальные чувства. Суть вопроса по Ингушетии: в 1944 году из Ингушетии было выслано около Л2 тысяч ингушей. В 1957 году их возвратили на свои места, но к этому времени часть Ингушетии прирезали к Грозному, где проживает свыше 14 тысяч ингушей. Все ингушское население требует восстановить ингушетский район полностью, где про­живает около 40 тысяч человек, в том числе 4 тысячи русских. Что бы вовремя пойти на это справедливое требование? Нша- кого конфликта не было бы,

2 февраля. На Политбюро Брежнев «информирует» о его встрече с Помпиду^^^, как он выразился: «Мы с ним обменялись идеологиями». Как можно было обменяться идеологиями, да еще с Помпиду? Далее Брежнев сказал, что обсуждались евро­пейские вопросы. В какой плоскости проходило обсуждение, цо каким конкретным вопросам — обо всем этом нйчего не гово­рилось. Приняли решение: «Одобрить деятельность Брежнева при переговорах с Помпиду». Многие из нас так и не поняли, что же мы «одобряем».

После того как были закончены все вопросы по повестке дня, Брежнев как будто между прочим поднял вопрос о мини­стре сельского хозяйства СССР. Тут же сообщил, что он прини­мал Мацкевича и что последний подал заявление о его освобож­дении от должности министра и просится направить его на работу за границу. Далее Брежнев сказал: «Я дал согласие на уход Мацкевича с должности министра сельского хозяйства. Как, товарищи, вы думаете?» Все молчат. Что же говорить, когда вопрос, по существу, решен. Тут же Брежнев велел, чтобы зашел в зал заседания Мацкевич. Он зашел — был бледнее стенки. Брежнев ему сказал, что его просьба удовле­творена, что касается работы его за границей, то этот вопрос будет рассмотрен отдельно. (Вскоре Мацкевич поехал послом СССР в Чехословакию). На этом с Мацкевичем и было покон­чено.

Тут же Брежнев поднял вопрос о министре сельского хозяй­ства и пустился в рассуждения, что «сельское хозяйство страны дает 30% национального дохода. Хотя и имеются некоторые достижения в области сельского хозяйства,, однако темпы его развития нас не удовлетворяют, да не удовлетворяются и нужды населения и промышленности в продуктах сельского хозяйства. Мы неоднокра1гно критиковали Министерство сельского хозяй­ства и Мацкевича, но дело, видно, не в этом. Нам надо всем больше уделять внимания вопросам сельского хозяйства». Все сидели и слушали эти давно избитые истины по сельскому хозяйству. Продолжая свою «умную» речь, Брежнев говорил, что «Кулакову и Полянскому давно было дано задание подоб­рать кандидатуру на министра сельского хозяйства, но такой кандидатуры до сих пор так и нет. А она должна быть изве­стной, авторитетной в партийных и советских органах и вхожей в эти органы. Поэтому я долго думал над такой кандидатурой и вношу предложение министром сельского хозяйства назначить тов. Полянского».

Все молчат, видно, для многих это было неожиданностью, и по всему было видно и заметно, что если кандидатура Полян­ского и обговаривалась, то с несколькими лицами, а именно с Косыгиным, Подгорным и Кулаковым. Полянский сидел ря­дом со мной и, видно, не расслышав своей фамилии, спросил меня: «Петр Ефимович, о ком идет речь?» Я ответил ему: «Дмитрий Степанович, что ты? Не услышал? Ведь идет о тебе». Он на меня посмотрел с каким-то недоверием и изумлением и сказал: «Ты брось шутить такими вопросами». Я ответил ему, что именно Брежнев назвал его фамилию. «Но со мной ведь до этого никто не говорил об этом!» Я ему ответил: «А что, тебе неизвестно, что это излюбленный метод Брежнева — внезап­ность?» Пока мы переговаривались с Полянским, Брежнев обратился к нему: «Дмитрий Степанович! Почему вы молчите?» Он ответил: «Что я должен говорить?» Последовал ответ Бреж­нева: «Так ведь о вас идет речь». Полянский ответил, что ведь с ним никто не говорил по этому вопросу. Брежнев в ответ: «А что с вами говорить? Вот и говорим при всех. Вы занимаетесь сельским хозяйством, знаете условия, для вас ничего нового в этом вопросе не может быть». Полянский побледнел, изме­нился в лице. Видно было, что этот удар ему нанесен неожидан­но, просто в буквальном смысле из-за угла. Я уже говорил, что сидел рядом с ним, и, когда он поднялся, я со страхом смотрел на него и боялся, что с ним может случиться что-то непоправи­мое. Я в это время думал о том, какие недостойные, гнусные, изуверские приемы применяет Брежнев к своим близким това­рищам по работе, именно к тем, которые больше всего содей­ствовали его приходу к руководству. И это делается от жестоко­сти, садизма, трусости, отсутствия должного партийного такта для такого уровня руководителя. Неужели у Брежнева не на­шлось 5 — 10 минут времени предварительно переговорить с членом Политбюро ЦК КПСС о его перемещении по работе, если это вообще вызывается необходимостью! Но дело все в том, что никакой целесообразности в таком перемещении нет. Просто поставлена задача убрать Полянского с поста первого заместителя Пред Совмина, ведающего сельским хозяйством и по многим вопросам остро и открыто выступающего в ЦК и Сов­мине по вопросам сельского хозяйства в защиту его интересов.

Полянский, поднялся — серо-бледный от неожиданной для его постановки вопроса. Он сказал: «Леонид Ильич, я просил бы вас этого не делать. Для меня все это слишком неожиданно. Я даже готов дать ответ на такое предложение. Кроме того, мое состояние здоровья не позволит мне полностью отдаться этому огромному участку, и я не хочу вас подводить». Тут последовала реплика со стороны Брежнева: «А что, работая первым замом Предсовмина, не требуется здоровье? Я думаю,что заявление Полянского несостоятельно, мы все в какой-то мере больные, но работаем же». Косыгин подал реплику: «Пра­вильно поставлен вопрос. На такой участок, как сельское хозяй­ство, кандидатура Полянского вполне подходит». Полянский ответил: «Я ведь в Совмине занимаюсь вопросами сельского хозяйства». На это последовал ответ Брежнева: «Министром работать — это другое дело. Тут будете решать вопросы кон­кретно, самостоятельно». (О какой самостоятельности шла речь, где она у наших министров, тем более у министра сельского хозяйства?) Кто-то еще, кажется, Кулаков, подал реплику, что предложение Леонида Ильича правильное и вопрос надо решать. Полянский только и сказал: «Я бы просил не решать окончатель­но этого вопроса. Но если решите, что же я могу сделать? Придется подчиниться».

Так был решен вопрос о Полянском как о министре сельского хозяйства, и этим самым предрешен вопрос о его дальнейшем пребывании в составе Политбюро ЦК КПСС. Так оно впослед­ствии и получилось. Да по-иному и не могло быть — все сводилось Брежневым к этому.

Поздно вечером мне позвонил Черненко и сказал, что он звонит по поручению Брежнева — надо согласовать Указ об освобождении Мацкевича от обязанностей министра сельского хозяйства и о назначении Полянского министром, а также об освобождении Полянского от обязанностей первого заместителя Пред Совмина. На следующий день, 3 февраля, в печати появи­лись указы. Брежнев явно спешил.

3 февраля. Утром мне позвонил Полянский и рассказал, что он вечером 2 февраля все же добился приема у Брежнева. На встрече тот якобы приносил свои извинения, что раньше не смог переговорить с Полянским о его перемещении. Но верить Брежневу нельзя — это было сделано по «приему внезапности». Что же касается «покаяния» — улыбки, бархатного голоса и слезливых глаз — то всеми этими качествами хорошо облада­ют льстецы, подлецы и деспоты; в их улыбках всегда ищи волчий оскал. Я все это на себе хорошо испытал. Но Дмитрия Степано­вича я старался несколько успокоить. Зная его состояние, я сказал: «Ну и хорошо, что ты имел разговор с Брежневым».

5 февраля. Мне позвонил Полянский. Настроение у него хорошее, но чувствую, что оно наиграно. Он мне сообщил, что Брежнев дал согласие присутствовать на коллегии Министерства сельского хозяйства, где он представит Полянского. Я чувствую, что уже одно это обещание и слово подбодрили человека. Так почему же доброе слово в спокойной обстановке не было сказано раньше?

10 февраля. Вредно и опасно как проявление национализма, так и национальное безразличие, граничащее с космополитиз­мом. Прискорбно, когда по важнейшим государственным вопро­сам принимаются решения единолично, даже без консультации со специалистами. Нет глубокого анализа, коллеги по работе и их мнение не берутся в расчет. Раньше это мы называли «волюнтаризмом», сейчас это оказывается «личная инициатива» и «гениальность руководителя». Все это, безусловно, доведет до печального конца и этого «гения».

12 февраля. Организованная травля, дискриминация, разно­го рода пакости усиливаются вокруг некоторых членов Полит­бюро ЦК КПСС, товарищей по работе, единомышленников. Вот один из свежих фактов: при подписании соглашения с вьет­намцами присутствовали все члены Политбюро, был сделан общий снимок. Но вот вышел журнал «Огонек», в нем на снимке нет Полянского, Шелеста, Воронова: места, где они были на первоначальном снимке, вытравлены и помещены другие «физиономии». Кто это мог сделать, с чьего указания? Мы все трое по этому поводу обменялись мнениями, я высказал свое соображение, что эта гнусная травля и, казалось бы, мелочность не могли обойтись без «вождя» — со мной согласи­лись, но добавили, что это с «подачи» Суслова и его же осуществление. Полянский собирался по этому вопросу с кем-то переговорить. Но главное было еще впереди, мы все же не допускали, хотя и предполагали, что наши телефонные и другие разговоры везде прослушиваются. Стал этот разговор известен «вождю» — это означало, что надо ждать еще больших гадо­стей и пакостей.

14 февраля. Сегодня мой день рождения — вот и стукнуло 65 лет. Много и мало. Много по годам, мало по тому, что можно было бы еще сделать полезного для народа, кадрам молодым передать накопленный жизнью и делом опыт. По состоянию здоровья, энергии, бодрости, напористости можно было бы поработать, но вся обстановка, травля изнуряют, так долго выдержать нельзя, просто невозможно, держусь на последнем пределе. Многие звонили, поздравляли с днем рождения, много получил телеграмм и писем от коллективов и отдельных лиц. Из Румынии позвонил И. В. Дрозденко, поздравил. Сотрудники объединенной больницы 4-го Главного управления Минздрава СССР прислали поздравительный адрес — 35 подписей во главе с Чазовым Е. И. Поздравил коллектив Секретариата и КГБ, поступило много телеграмм и писем с поздравлениями из мно­гих городов страны от разных людей.Позвонил мне и Брежнев — поздравил. Тон разговора был ровный, хороший, но в искренность его слов я не верю. Разуве­рился на конкретных фактах. Приятно было полз^шть поздра­вления из Киева от многих товарищей, но самые приятные поздравления из Киева — это поздравления от внуков — Пети, Димы, Ирочкй, Алеши. В Москву, на дачу, в Калчугу, приехал сын Боря с Лелей. Было несколько человек близких людей. В кругу семьи и друзей отметили хорошо мой день рождения, хотя на душе кошки скребут.

15 февраля. Проголосовал постановление Политбюро ЦК КПСС о присвоении звания Героя Социалистического Труда Подгорному Н. В. в связи с 70-летием. Это теперь у него вторая Золотая Звезда Героя. Посмотрел текст приветствия Подгорно­му от ЦК КПСС, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР.

18 февраля. Поздравил Н. В. Подгорного с днем рождения и награждением его второй Золотой Звездой Героя Соцтруда и орденом Ленина. А вечером в 17.00 19 февраля в зале Политбюро состоялось вручение наград. Брежнев, вручая на­грады, рассыпался в похвалах и заслугах Подгорного — каза­лось, их «дружбе» не будет конца. И все это была фальшь и инсценировка.

Сегодня прошло ровно 10 месяцев, как состоялось решение о моем переводе на работу в Москву. Но у меня до сих пор невероятная тяжесть и обида, даже не по существу самого решения, а за хамское отношение ко мне. Почему меня третиру­ют и травят? Кто может дать мне ответ на мой больной вопрос? Формально дают ответ, а по существу разумного содержания во всех ответах нет.

23 февраля. Получил разрешение на отпуск, сегодня же вечером поездом уезжаю в Кисловодск. Хорошо, что едем в отпуск вместе с Иринкой, немного побудем вместе, отойдем от всей этой возни.

Разместились мы в особняке, внешне все идет неплохо. В это же время здесь отдыхал и А. Н. Косыгин. Несколько раз с ним встречались на прогулке, я к нему заходил в люке — в санаторий «Красные камни». Много гуляли, ездили в Приэль- брусье, подымались на канатной дороге на Чигет. Заезжали ко мне в особняк первый секретарь Ставропольского крайкома партии М. Горбачев с начальником КГБ края и первым секрета­рем Кисловодского горкома партии. Были друзья и товарищи. Отдыхал неплохо, главное, не знал тревоги, хотя часто сосало, томило. Недаром мне снилась большая лошадь, которая свали­лась с большой горы в обрыв. Это большая ложь вокруг меня, но все это в конце концов свалится в пропасть. Я ведь ни в чем не виноват. Интриги и клевета, организованные Брежневым, Сусловым, Щербицким, пройдут, но я их навеки проклинаю. Им ведь в конце концов несдобровать.

22 марта* После отпуска вышел на работу. Хочется погово­рить с настоящими людьми труда, рабочими, крестьянами, ко­торые производят ценности и на свой счет содержат огромную свору бездельников и демагогов. Ведь настоящие люди труда не знают всех тонкостей — подлости.

23 марта. В 11.00 у меня в кабинете первый серкретарь Ленинского райкома партии Москвы Лавров И. Г. и заведую­щий сектором учета Т. Храмова Т. М. Вручили мне партбилет нового образца № 00000015. Они пожелали мне доброго здоро­вья, успехов в работе, многих лет жизни. Я поблагодарил их за все. В апреле будет 46 лет, как я в партии, всегда честно, преданно служил ей и своему народу, по зову сердца, и совести своей.

24 марта, В 12.00 по специальному телефону я позвонил Брежневу. Разговор сразу пошел общий, спокойный. Он, как обычно, начал жаловаться на загруженность и сильную уста­лость. Сообщил мне, что он уже прадед, с чем я его и поздра­вил. Спросил меня, как я отдохнул, как устроился с квартирой. Поблагодарил его за участие и проявленную заботу. Одновре­менно я ему сказал, что настроение у меня просто ужасное, так и жди стресса. Попросился к нему на прием, сказал, что хочу встретиться и высказать все свои мысли. Брежнев на эту мою просьбу ответил, что эта встреча и разговор с ним мне ничего хорошего не дадут.

После разговора с Брежневым я сразу же позвонил Под­горному, разговор был хороший. Ок обратился ко мне по имени, спросил, как я отдохнул, поговорили о некоторых жи­тейских делах. Я Подгорному сказал, что только что разговари­вал с Брежневым, попросился к нему на прием, разговор был спокойный, обещал мне позвонить, когда он может меня при­нять. Подгорный мне сказал: «Ну что ж, хорошо. Только смотри не горячись». Я ему ответил, что изложу то, что думаю.

24 марта в 15.00 состоялись встреча и разговор с Л. И. Бреж­невым. Я высказал ему свою озабоченность по поводу организо­ванной травли и третирования меня. Сказал ему, что без «сан­кции» свыше не может проводиться такая организованная тра­вля. Я ведь пока что член Политбюро ЦК КПСС, и критико­вать, третировать, открыто ревизовать мои действия в мою бытность Первым секретарем ЦК КПУ без прямого указания центра никто никогда бы не посмел, да, в конце концов у нас в партии так и не заведено это. Я прямо и открыто ему сказал, что когда он возвращался из Праги и остановился в Киеве, тогда он и дал «санкцию» на все эти безобразия.

Брежнев отрицал свое участие в травле против меня. Я про­должал свой вопрос, обращенный к Брежневу: «Спрашиваю, когда было у нас так, чтобы члена Политбюро, его действия, работу критиковали бы в низовых партийных органах, тем более что все это делается без всяких оснований и доказа­тельств? Разве это все укрепляет порядок в нашей партии?» Брежнев отмалчивается, хотя и проронил, что он не в курсе дела (проправился «не совсем») и что он разберется по этому поводу и еще раз со мной встретится. По его поведению, ответам на мои вопросы я еще раз убедился, что Брежнев просто юлит и лицемерит — я ему ни в чем не верил. И продол­жал излагать свои мысли. Брежнев временами вставлял репли­ки и начал много говорить о себе, как с ним после Сталина неправильно и несправедливо поступили — по существу, выбро­сили за борт. Тут я ему сказал: «Вам было нелегко — прошло столько лет, а вы того забыть не можете, несправедливость ведь очень сильно ранит человека. Так почему же допускается все это по отношению ко мне, по какому праву и на основании чего? Я тоже ни в чем не виноват и могу смело смотреть в глаза любому. Я чист перед партией и народом. Сколько я вкладываю сил в работу — за это говорят сами результаты. Безусловно, работая почти 10 лет Первым секретарем ЦК КПУ, у меня могли быть недостатки и упущения в работе, но не умышлен­ные действия, как кое-кто пытается исказить действительность. В части национальной политики я всегда был и остаюсь интер­националистом, но от своего народа, своей принадлежности к нации, ее культуре, истории никогда не откажусь: ведь я не Фома безродный. Поступать по-другому перед своим наро­дом — значит предать, изменить ему. Таких «деятелей» надо презирать, да их и сам народ презирает. Мне пытаются при­клеивать разные ярлыки, наговаривают, клевещут, ведется ли­ния на мое политическое уничтожение. Я спрашиваю, кому все это на руку? Ну, будет еще одна жертва интриг, шантажа, наговора — действий «людишек от политики». Ради чего?

О брошюре «Украина наша советская». Я и сейчас утвер­ждаю, что в ней все вопросы изложены правильно, с классовых, идеологических, интернациональных и исторических позиций. На эту книгу были даны хорошие, положительные рецензии. Не исключено, что она страдает некоторыми неточностями и недостатками, но она ведь не вредна, не враждебна, как кое- кто пытается это трактовать. Зачем же ее было изымать и критиковать в журнале «Коммунист Украины»?» Тут мне Брежнев сказал, что он этой книги сам не читал и по этому поводу ничего сказать не может, но что мне ее писать не надо было.

Я его спросил: «Почему?» Он промолчал. Я продолжал: «Если я написал и уже совершился факт ее появления, а вы полагаете, что за изложенные мысли я должен нести ответ­ственность, то обсудите этот вопрос на Политбюро. Но нельзя же трепать мое имя кому как вздумается — ведь я член Полит­бюро». Брежнев промолчал. Затем обратился ко мне с вопро­сом, что ты, мол, недоволен и обижен на меня, ходишь угрю­мым, мало контактируешь с товарищами. Я ему ответил, что мне веселиться не от чего. Да, мне нелегко, мне просто тяжело, тем более с начавшейся вокруг меня кампанией травли. Я вре­менами чувствую, что теряю равновесие, и чем это все может кончиться, сам не знаю. А кто меня спросил, побеседовал со мной о моей теперешней работе поддержал меня в нелегкую мою минуту? В таком состоянии, в котором я нахожусь, недале­ко и до трагедии. Очевидно, по моему состоянию это было видно, потому что Брежнев начал меня успокаивать. Сам себя я убеждаю, что мне надо держаться, что честные люди, знаю­щие меня, даже в составе Политбюро переживают и болеют за меня. Брежнев перевел разговор: «А какие у тебя взаимоотно­шения с Косыгиным?» Я, естественно, ответил, что я с работой осваиваюсь. В ней есть своя специфика, взаимоотношения с Ко­сыгиным, мне кажется, у меня вполне нормальные. Если я к нему по какому вопросу обращаюсь, он меня выслушивает, оказывает внимание и помощь. Под конец нашей беседы я зая­вил Брежневу, что считаю позорным явлением организованную травлю. Организаторы ее — это подлые люди, не политики, а «политиканы», и пусть они помнят, что все, что со мной происходит, это все на их совести, если она у них есть. История этого не простит.

26 марта был у меня длительный, сложный и тяжелый разговор с Подгорным. Он всю обстановку и сложность понима­ет, но все так далеко зашло, что он ничем уже мне помочь не может, хотя всячески старается меня подбодрить. Подгорный мне сказал, что против меня действсгвала «днепропетров­ская группа». Теперь мне совсем становится ясным, что ее вдохновляет сам Брежнев. Рекомендации Подгорного о том, чтобы я не горячился, надо принять. Но дальше, я не могу терпеть такой травли.

Нелегкий, длительный разговор у меня состоялся с сьшовья- ми Борей и Виталием. Я им изложил свои дальнейшие планы моего ухода в отставку. Они все это тяжело переживают, но у меня другого выхода нет. Почти всю ночь с Ириной обсужда­ли складывающуюся обстановку и ситуацию. Ясно, что от Брежнева ничего хорошего ждать нельзя: он ведь первоисточ­ник моей проработки на Украине. У него теперь только не хватает смелости дать «отбой» — не та натура. Иринка очень все тяжело переживает, но держится хорошо, и меня поддержи­вает основательно — молодец, спасибо ей за все это.

Написал заявление — вот его содержание:

«В Политбюро ЦК КПСС.

В партий я уже 46 лет, за все время моего пребывания в партии я честно служил партии, народу, стране. Только на партийной работе проработал 27 лёт. Работая почти 10 лет Первым секретарем ЦК КПУ, я был в составе Президиума и Политбюро ЦК КПСС, всегда старался прикладывать свои силы и знания, как лучше выполнять решения партии. В про­цессе работы могли быть недостатки и даже упущения. Но я честно, добросовестно трудился. Случилось так, что помимо моей воли и желания меня переместили на другой участок работы. Стараюсь и на этом участке все делать, что зависит от меня. Но, очевидно, времена обстоятельств, сложность всей ситуации подорвали мое здоровье — мне трудно все переносить. Мне пошел 66-й год — поработал немало. Прошу Политбюро ЦК КПСС освободить меня от занимаемой дрлжности и обязан­ностей члена Политбюро, установив мне пенсию и положенные льготы. Благодарю всех вас за совместную работу.

П. Шелест»,

26 марта 1973 года.

Ночь с 26 на 27 марта провел ужасно, в каких-то кошмарах. Невероятное что-то творится, невообразимое. Спрашивается, за что, по какому праву на меня все это обрушивается? Неуже­ли наша система дает право отдельным «партийным проходим­цам» решать судьбу, травить товарищей, переворачивать всю жизнь, политически уничтожать? Чтобы очернить, уничтожить, для этого ума не нужно — достаточно одйой подлости. Если наша система это позволяет, то дела наши плохи. Ох, как мы еще далеки от «идеала» коммунистических отношений. Я за последнее время часто думаю об этом, и мне становится до боли обидно. А что могут подумать о нас честные рядовые коммуни­сты — рабочие люди? О наших отвратительных формах травли и уничтожения любого человека, честно отдавшего всего себя делу Родины. Так где же наша правда, справедливость, о кото­рой мы так громогласно говорим и пишем? Я еще силен физически, духом и морально, но не могу мириться с положени­ем не потому, что держусь за какое-то положение, власть. Нет! В своей работе «прелесть власти» я испробовал достаточно, и если честно работать, то власть это нелегкая ноша, с меня ее хватит вполне. Я за то, чтобы вопросы решались открыто, по- человечески, как принято было когда-то в нашей партии. Всему тому, что делается вокруг меня, я могу противопоставить толь­ко выдержку, стойкость, но все это стоит мне огромных усилий и здоровья. В моих тяготах виновны три человека: Брежнев, Суслов, Щербицкий. Это их нечестный прием по отношению ко мне. В руководстве есть люди, которые осуждают их гнусные приемы. Придет время, и вся гнусность раскроется. Я мог бы и сейчас разоблачить эти приемы по отношению к «расстановке кадров», но ведь это может бросить черную тень на нашу партик)!

2 апреля 1973 года. В 17.00 заседание Политбюро. Решено созвать Пленум на 26 апреля, рассмотреть вопросы: о междуна­родном положении, о визите в ФРГ.

На Политбюро рассматривались вопросы: «О многотомной исторрш КПСС». По этому вопросу имеется много неточностей, даже искажений. Рассматривался вопрос о статусе дважды Ге­роя Социалистического Труда. Решили — дважды Героям Со­циалистического Труда устанавливать бронзовый бюст на роди­не, теперь добавили, что если Герой Социалистического Труда и Герой Советского союза, которым является «вождь», то тоже устанавливать бюст. Спешит.

Вечером были: Брежнев, Подгорный, Полянский, я, Шеле- пин, даже Суслов во Дворце спорта в Лужниках на хоккее, все прошло спокойно.

В «Коммунисте» № 4 (орган ЦК КПУ) опубликована редак­ционная статья с критикой на мою книгу «Украина наша совет­ская»: дано указание обсудить эту сатью и книгу на всех город­ских и областных активах. Она изъята из продажи и библиотек, кто не читал ее, появился особый интерес к ней, на «черном рынке» она ценится в 25—30 рублей. Только дурость и ограни­ченность могли привести к такому ажиотажу вокруг этой книги. Был большой спрос и на журнал «Коммунист» № 4 (потом его изъяли из продажи вообще, потому что он вызвал много вопро­сов и недоумений). Так или иначе, а травля меня продолжается и довольно организованно, хотя и неразумно.

17 апреля* Состоялся Пленум ЦК КПУ по вопросам кадров. В докладе Щербицкий с «доброго» благословения высокопоста­вленного игрока судьбами человека, меня не обошел. Какой только гадости не говорили в мой адрес, подлецы и мерзавцы. Интриган Щербицкий и К° действовали как двурушники и трусы по принципу: чтобы всплыть на поверхность, надо утопить другого, чтобы казаться самому чистым, надо вьшачкать друго­го. В информации о прошедшем Пленуме даже в «Правде» написано: «Участники Пленума остро осудили проявление на­ционального чванства и ограниченности у отдельных руководя­щих работников, их беспринципность и зазнайство, нетерпимое отношение к мнению других, склонность к саморекламе». Та­кую формулировку могли в «Правде» поместить только с разре­шения и рекомендации центра — она прямо направлена против меня. И не случайно такие подонки и ничтожества, как Козырь и Андреев, выступая на Пленуме, «лично благодарили» Брежне­ва за то, что он якобы «помог оздоровить обстановку на Украине». Теперь уже совсем становится ясным, что организо­ванная травля и третирование исходят от Брежнева и Суслова. Подонки, отш;епенцы и предатели своего народа — Щербицкий, Лутак, Грушецкий, Ватченко и им подобные — готовы действо­вать по указке как борзые. И это называется «принципиально­стью». Позор!

На Пленуме прозвучали и трезвые суждения. Ну ладно, допустим, говорили некоторые, что Шелест имел недостатки в руководстве. Так почему же вы, члены Политбюро ЦК КПУ,

об этом не говорили, когда он работал и был здесь? Это в президиуме вызвало большое замешательство. В зале не­сколько минут продолжались шум и бурные разговоры; Щер­бицкий выскочил из президиума и долго не появлялся. А в за­ключительном слове Щербицкий уже обо мне не обмолвился ни одним словом. Трусы несчастные.

19 апреля я позвонил Капитонову и Петровичеву в ЦК КПСС и спросил их, что им известно о Пленуме ЦК КПУ? Ответили, что цельного материала у них о Пленуме нет, есть отдельные отрывочные сведения, ни о чем не говоряш;ие. Пред­ставителя ЦК КПСС на Пленуме не было. Я высказал им свою озабоченность и тревогу по поводу того, что мне стало известно о Пленуме из сообщения «Правды». Думаю, что они оба не сказали мне правды: во-первых, они ее подлинно не знали, а во- вторых, им запретили меня информировать.

20 апреля. Из Киева мне позвонили наши близкие знакомые Слава и Светлана — был хороший разговор. Светлана была в АПН — там ведь грамотные и знающие люди. Они все возмущаются появлением, содержанием и формой редакцион­ной статьи в «Коммунисте», всей свистопляской вокруг меня на

Пленуме ЦК КПУ. Всем ясно, что все идет с «подачи» Москвы. Вокруг всего этого много нездоровых разговоров, не в пользу организаторов моей травли. Света и Слава отражают настрое­ние культурной рабочей и студенческой молодежи.

21 апреля. Был во Дворце съездов на торжественном вечере, посвященном годовщине рождения В. И. Ленина. Многие това­рищи из Политбюро заметили мое настроение и состояние, старались подбодрить, поддержать участием, добрым словом. Откровенно говорил с Полянским и Шелепиным — они оба меня хорошо понимают, но что из этого? Чем они мне могут помочь? Ведь каждый из них ходит по «канату» — недалек тот час, когда и с ними поступят так же, как и со мной. Все, что творится вокруг меня, делается преднамеренно, очень подло и трусливо. Очень горько, обидно и опасно, когда руководитель необъективен, занимается интриганством, завистлив и даже жаден. Самолюбуется, все ведет на игре в «справедливость», в то же время сам отъявленный Лицемер. Такой человек не может понять душу и сердце товарища, человека, сделавшего для его прихода к власти очень много. Где же правда? Ее ведь нет, вот уж поистине, как говорит поэт:

В этом мире не вырастет правды побег.

Справедливость не правила миром вовек.

Не считай, что изменишь течение жизни.

За подрубленный сук не держись, человек!!!

(Омар Хайям)

22 апреля. Был у меня разговор с Подгорным. Он меня спросил, встречался ли я еще раз с Брежневым. Если разговор состоится, то просил ему позвонить. Тут же он сказал, что, возможно, на этом Пленуме Брежнев и выйдет с твоим вопро­сом, но перед этим он обязательно должен с тобой перегово­рить. Ориентируйся по обстановке, если будет стоять вопрос об освобождении от членства в Политбюро, лучший исход уйти на «отдых», как положену члену Политбюро. Постановка вопроса на Пленуме может возникнуть под внешними воздействиями, и она будет исходить от Щербицкого и К° при «дирижерстве» Суслова, а Брежнев у них на поводу — он не имеет своего твердого мнения, как всегда и во всем. Чувствую, что больше лицемерия, интриг и травли я выдержать не могу. Написал заявление на имя Брежнева и Политбюро ЦК КПСС, в котором изложил все мои переживания, высказал протест против неспра­ведливых на меня гонений, написал о себе и своей семье — все это я вручу Брежневу при встрече с ним и все ему устно выскажу. Будут силы, найду форму изложить всю подлость и лицемерие, организованные вокруг меня.

Смерть сама по себе — это для каждого человека неотврати­мое явление, никто не может ее отвергнуть. Но издевательство, глумление, травля — это тяжелее самой смерти, ибо это «дело» рук злобного, черствого, бессердечного человека. Попал Я в опалу потому, что всегда имел свое мнение, никогда не был подхалимом, приспособленцем, лизоблюдом. Всегда вопросы решал смело, брал на себя ответственность, работал честно, не оглядывался, что будет? Делал все так, как требовала жизнь. Нашлись «людишки», которые вместо того, чтобы честно тру­диться, занимались интриганством и доносами, нагнетали обста­новку! И это называется «коммунисты-единомышленники». А я всю жизнь верил и пропагандировал справедливость! Оказа­лось, что это святая наивность — вот за все и поплатился.

Сенаторы США еврейской национальности делают неверо­ятный нажим на нас по поводу отмены нашего закона о взыма- нии налога от отъезжающих в Израиль и получивших у нас высшее образование или ту же ученую степень. Кое-кто колеб­лется. Думаю, что давления не выдержат, а ведь это прямое вмешательство в наши внутренние дела. Первым начинает сда­вать позиции Брежнев.

Подписал документы по Минморфлоту, МПС, Моссовету и ряду других министерств и ведомств. Предчувствую, что это предпоследние официальные бумаги, которые подписываются мною. На этом, очевидно, и заканчивается моя деятельность на этой работе. А сколько бы я еще смог принести пользы, сделать хороших дел!..

о

23 анреляо Рассматривал почту, документы, кое-что имеет- стя довольно любопытное и забавное с точки зрения идеологии. В Польше 38 миллионов человек населения, на это число жителей 13 тысяч костелов. В стране католическая церковь имеет очень большое влияние. Кардинал Вышинский поставил вопрос перед правительством о строительстве еще 1000 косте­лов. В Польше уже сейчас больше костелов, чем их было в буржуазной Польше. Ватикан всячески поддерживает и поощ­ряет действия Вышинского.

Посмотрел последние материалы по Политбюро ЦК КПСС. Вот на этом и заканчивается, кажется, моя деятельность как члена Политбюро. Несмотря на усталость, измотанность всеми интригами вокруг меня и травлей, все же уходить на «отдых» жалко, мог бы еще поработать.в 16 часов 15 минут мне позвонил Брежнев — приглашает к 18—19.00 на беседу к себе. Прощел ровно месяц, как я у него был на приеме и высказал свое мнение. Подготовил и заявление на Политбюро ЦК КПСС:

«Политбюро ЦК КПСС.

Прошу рассмотреть мое заявление. В партии уже 46 лет. Я всегда честно и добросовестно вьшолнял все поручения и за­дания партии. Только на ответственной партийной работе про­работал 27 лет, в том числе первым секретарем Киевского обкома 7 лет и затем в ЦК КПУ 10 лет, из них Первым секретарем ЦК КПУ 9 лет.

Общий трудовой стаж 54 года, из них 22 года работал на заводах. За всю свою трудовую жизнь, где бы ни работал, честно трудился, отдавал делу все свои силы и знания. Так случилось, что Политбюро ЦК КПСС сочло необходимым перебросить меня на другой участок работы — в Совмин СССР. Скажу откровенно, ддя меня это было неожиданностью и пере­живал я это тяжело. По прибытии в Москву я включился в новую работу, объем и круг обязанностей меня заинтересо­вал. Я отдавал все свои силы и знания делу. Установились хорошие деловые контакты с министерствами и ведомствами, с товарищами по работе.

Вот уже год, как я работаю на новой работе, и в течение всего этого времени идет травля меня, третирование, причем это делается методически, организованно. Подбирают мате­риал, обвиняют в несуществующих погрешностям, публично и в печати прорабатывают мои в прошлом «действия», хотя до этого и сейчас мне открыто никто этих моих «погрешностей» не предъявляет. Устраивают гонение на мою семью^ сыновей.

Я перед партией и народом ни в чем не повинен, честно и добросовестно служил им в меру моих сил, знаний и способно­стей. Был в составе Президиума и Политбюро ЦК КПСС почти 12 лет, вьшолнял честно и добросовестно эти обязанности. И если у меня и были какие недостатки и упущения в работе, то они делались не преднамеренно, а просто так бывает в жизни и работе. Мне пошел 66-й год. За это время в работе я наверня­ка сделал немало хорошего, за^^ем же неизвестно за что такая травля и издевательство надо мной? Выдержать все это невоз­можно ни физически, ни морально. Да и уверен, что это никому не принесет никакой пользы, а вред общему делу наверняка. В силу сложившихся обстоятельств здоровье мое подорвано, я физически и морально устал. Пусть все, что происходит вокруг меня, останется на совести людей, которые так безжало­стно, жестоко, безосновательно пытаются со мной расправить­ся — и это делают «единомышленники»! История и время рассудят все это, только жалко — к этому времени некому будет нести ответственность за все эти политические преступле­ния. Оградить меня от травли, третированрш, необоснованного обвинения — можно и должно, если бы к этому была проявлена воля и желание, не было бы попустительства во всем этом шабаше. Не знаю, сколько мне еще осталось прожить, но так продолжаться не может. Прошу оградить меня от дальнешей травли, не унижать и не ущемлять мою семью. Я просто морально надломлен и в таких условиях работать не могу. Поэтому прошу ЦК КПСС освободить меня от занимаемой должности и обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС. Назна­чить мне пенсию и установить существующие льготы.

Благодарю всех за совместную работу.

23 апреля 1973 года. П.- Шелест».

На приеме у Брежнева я был с 19.00 до 20.30 — разговор состоялся длительный и изнурительный, хотя он и был относи­тельно спокойным. Брежневу я высказал все, что у меня нако­пилось на душе и сердце: о несправедливом ко мне отношении, необъективности, предвзятости решения моих вопросов, об ор­ганизованном третировании и травле меня. Высказав все это, я тут же вручил мое заявление Брежневу, он его долго читал, очевидно, обдумывал, что же мне на него ответить, и наконец сказал: «Что же ты хочешь, чтобы после смерти поняли, что я на тебя гонения устраивал? Нет, заявление такого содержания я не возьму от тебя». Начал предлагать разные варианты моего заявления, попытался даже угрожать мне: можно, мол, решить с тобой по-всякому, так, что тебе товарищи и руки не подадут. Я его в упор спросил: «В таком случае скажите, что мне ставилось в вину, когда решался вопрос о моем уходе с Украи­ны?» Он долго елозил, но сказал: «Накопилось много материа­лов, часть правды, но много и наносного». Я настаивал на том, чтобы мне Брежнев сказал правду. Я говорил, что вправе знать, должен знать о себе. Брежнев много думал и сказал: «Ты много проявлял самостоятельности в решении вопросов, часто не считался с Москвой. Были элементы местничества и проявле­ния национализма». Я все это категорически отверг как клевету и наговор. Что касается проявления самотоятельности в реше­нии вопросов, так по-другому я и не мог работать, и вся моя работа была для партии и народа. Еще раз я попросил Брежне­ва установить мне пенсию и льготы, не третировать мою семью, прекратить травлю меня. Возможно, в будущем предоставить мне какой-то участок работы, только на производстве. Он пообещал сделать все возможное. Тут же я ему вручил личное письмо, в котором изложил обстановку, предостерег его от некоторых пагубных явлений, а именно — от непомерного ро­ста его культа личности, подхалимства, льстецов. Все это мо­жет кончиться печально для него. Он мое письмо прочел и спрятал при мне в свой сейф. Расстались мы с Брежневым «хорошо». Я даже от него получил поцелуй, но это был поцелуй иуды, ибо все, что со мной произошло, это дело рук самого Брежнева, его подхалимов и льстецов, которых он больше всего любит. Я сказал Брежневу, что по состоянию здоровья я не могу быть на Пленуме ЦК, и просил его решить мой вопрос в мое отсутствие. Он пообещал все сделать в спокойной и «объективной» форме. Вот так и закончился этот тяжелый разговор. Свое гнусное, подлое «дело» сделали клевета, дезин­формация, лесть, подлость отдельных «политических деятелей. Все это я еще раз высказал Брежневу и изложил в письме, которое ему лично адресовал.

После этой беседы у меня наступило непонятное чувство — тягости и одновременно облегчения. Облегчения, очевидно, потому, что я ухожу от многих грязных дел в «больших» политических кругах, от того, что я больше не буду причастен к росту культа Брежнева, которому рано или поздно придет позорный конец. Думаю, что пока есть какие-то силы, я найду себя в другом, более благородном деле.

24 апреля. Имел разговор с Подгорным, Полянским, Андро­повым. Все им рассказал о моем разговоре с Брежневым и моем решении (вернее сказать, моем принуждении) уйти в отставку. Для некоторых мое решение было неожиданным. Подгорный знал всю обстановку и обещал все сделать, чтобы мне была дана достойная обеспеченность.

25 апреля. Утром почувствовал себя очень плохо — сердеч­ный приступ. Приехавшие на дачу врачи, уложили меня в по­стель.

26 апреля. В 10.00 открылся Пленум ЦК. Я лежу больной. Врачи подозревают предынфарктное состояние. Строго-настро- го приказали лежать в постели. Чувствую себя очень плохо, пытаюсь что-то читать — ничего решительно не идет в голову. Вижу, что моя бедная Иринка тоже мучается, переживает, но старается держаться и еще подбадривать и меня. Завтра будет все решено, и я стану никем и ничем. Опасаюсь, что все обещания и увещевания Брежнева останутся пустыми словами, такими же, как он мне говорил о моем переходе на работу в Москву: «Положись на меня». Но я вижу, убедился в том, что на него полагаться ненадежно, более того — даже опасно.

27 апреля. Закончил работу Пленум ЦК КПСС. Черные силы сделали свое грязное дело. Я уже не в составе руковод­ства — пошел на «отдых по состоянию здоровья». Народ ухмы­ляется: ведь всем известно и видно, что в составе Политбюро я был самым крепким человеком и довольно работоспособным. Организаторы моей травли — Брежнев, Суслов, Щербицкий и К° торжествуют «победу». Но рок судьбы не минет их. Они когда-нибудь понесут ответственность за все свои деяния. Я жертва зависти, трусости, клеветы. У Брежнева не хватало смелости, а главное — не было желания отбросить все, отмести от меня всю клевету, дать возможность восторжествовать спра­ведливости, если такая вообще существует среди руководства. Г. И. Воронова тоже освободили от обязанностей члена Полит­бюро, он тоже жертва. Брежнев его боялся и невзлюбил за его откровенность, принципиальность. Он так же, как и я, не обладает гнусными качествами беспринципности и соглашатель­ства во всем и вся, а главное — с «вождем». В общем, Воронова тоже «съел» Брежнев. Членами Политбюро избраны: А. А- . Гречко — министр обороны, Ю. В. Андропов — председатель КГБ. По этому поводу много разговоров среди партийного актива: «Брежнев через армию и КГБ укрепляет свои политиче­ские позиции в партии — после такой акции его «культ» уже будет укрепляться. Все это воспринято в партии и народе с большей опаской. Членом Политбюро избран А. А. Громы­ко — министр иностранных дел. Сейчас в составе Политбюро

15 человек. Какая крайняя необходимость была нарушать реше­ния съезда?

Поздно вечером после окончания Пленума мне на дачу позвонил Д. С. Полянский. Он высказал сочувствие и подбод­рил. Вкратце рассказал содержание процедуры моего «освобож­дения»: Брежнев, выступая, сказал, что «Петр Ефимович два­жды был у меня и ставил вопрос о своем освобождении в связи с ухудшающимся здоровьем. Вот его заявление, его сегодня нет на Пленуме по состоянию здоровья, он просил рассмотреть его вопрос в его отсутствие. Вносится предложение освободить его от обязанностей члена Политбюро ЦК КПСС в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья». Такое решение и принял Пленум ЦК. Я подумал, какое лицемерие, вероломство, нет правды, справедливости, нет защиты от клеветы, беззакония и вероломства. Почему у нас так повелось, что подлецы, хотя и временно, берут верх, уничтожают вчерашнего товарища, и защиты нигде не найдешь? Ночь не спал — было очень плохо, тяжело. Врачи успокаивают. Я-то и сам знаю, что моя жизнь теперь зависит только от самого себя. Собрать все силы и еще быть свидетелем гибели всех подлецов моей травли и наруше­ния всех партийных норм.

28 апреля. Позвонил мне Г. И. Воронов и сказал: «Ну вот, Петр Ефимович, мы с тобой и стали коллегами по решению Пленума. Ну что сделаешь? Против существуюш;его ныне веро­ломства не устоишь. В чем мы виновны, никто ничего не может сказать, да и защиты не у кого искать, сплошной произвол. Вчера я разговаривал с Н. В. Подгорным. Я ему сказал: «Вот как бывает — всякое дерьмо, которое в свое время ползало перед Петром Ефимовичем, теперь подняло голову, клевещет и льет всякую грязь. По существу, бьют лежачего, а для этого не нужно ни смелости, ни храбрости — это все низко и подло. Не нашелся человек, который бы прекратил все эти безобра­зия. Нет, наоборот, помогали всему этому позорному явлению, поощряли. Все это наводит на грустные размышления, и это позорно для руководителя». Что я мог сказать Г. И. Воронову? Поблагодарил его за участие, высказал и ему свое сочувствие. Больше ничего не мог сказать — мне было обидно и больно за себя, за «наши» порядки, за все, что творится в партийной элите.

Итак, прошел мой первый день «пенсионера». Снова много раздумий. Я подавлен, но горд за свой честный, безупречный труд, за честное и доброе отношение к людям, меня никто не может упрекнуть в противном. Всякая сволочь, травившая меня,— это временное явление. Им кажется, что они торже­ствуют. Нет, гнусный, нечестный человек не может быть гор­дым и счастливым человеком. Расплата ведь все равно придет. Мне сейчас главное — не потерять себя. Начать писать заметки по моим дневниковым записям. Авось пригодится для истории.

30 апреля. Утром были врачи, относятся очень внимательно. Ночью в 2 часа 15 минут был первый сильный сердечный приступ, ночь провел тревожно — очень болело сердце.

Поступили первомайские поздравления. Многие порядочные люди не забывают. Было много телефонных звонков, в том числе и от А. В. Сидоренко, был хороший теплый разговор. Все относятся с должным пониманием к случившемуся со мной. От руководства ни слова, пригласительного билета на перво­майскую демонстрацию не прислали. Прикрепленных убрали. В метро, на улице идет много разговоров по происшедшим событиям в Политбюро, люди высказывают сожаление и недоу­мение. Трудно понять, что происходит. Придет время, все станет ясным. А пока что непомерно раздувается «культ лично­сти» Брежнева. По этому поводу даже не удержался «Голос Америки»: не преминул сказать свое «слово», далеко не ле-стное. Только в передовой «Правды» 6 раз упоминается фамилия Брежнева — все его «непревзойденные заслуги, гениальность, проницательность, мудрость», что он «выдающийся политиче­ский деятель эпохи, что формирует политику мира во всем мире». Как это все затасканно, как не стыдно ему самому и организато­рам всей этой шумихи, а ведь все это когда-то скажется на самом «гении».

Но самая большая трагедия в том, что этим мы развращаем народ, партию, особенно молодежь. Нам перестают верить, а этим самым мы сами же подрываем нашу идеологию.

Май 1973 года.

Вот и Первое мая. За несколько десятилетий я впервые не участвую в празднике, для меня это большая тягость. Но отчасти и облегчение, что я не буду видеть некоторые физиономии «деятелей».

На Первомайские праздники из Киева приехали Виталий, Алла и внучата Дима и Алеша — уже это облегчает немного тяжесть.

2 мая. В 11.00 позвонил мне Д. С. Полянский. Из всех «единомышленников» и товарищей один он решился позвонить мне и поздравить с праздником, поинтересоваться, какое у меня самочувствие. Все остальные молчат, как будто бы и не было товарища, с которым работали на политической арене не один десяток лет. Вот «чуткость», цена слов и заверений Брежнева.

Мне еще больше тяжело и потому, что я многое знаю, вижу, чувствую и со многим не мирился и не могу мириться. Ибо многое делается во вред народу, нашей стране. Никто глубоко и объек­тивно, без прикрас и лакировки не разбирает и не анализирует сущность, содержание, перспективу развития нашей экономики, социальных вопросов, истинного роста материального благосо­стояния своего собственного народа, развития настоящего техни­ческого прогресса. Но самое страшное, что постепенно, но неуклонно народ перестает верить нам, постепенно, но неуклонно теряет веру не только в наши слова и обещания, айв нашу идеологию. Мы много пишем, шумим во всех средствах массовой информации о наших «неимоверных» успехах, обольщаемся ими, бахвалимся, а дела-то у нас не так уж и хороши, как мы себе пытаемся их представить. «Культ» Брежнева, его восхваление процветают просто непомерно. Горько и обидно, что наша страна с таким трудолюбимым и талантливым народом сползает все больше в сторону сырьевого придатка капиталистического мира. Мы безрассудно торгуем нефтью, газом, рудой, лесом, обкрады­ваем наше и будущее поколения, этим варварским способом истощаем наши природные, невосполнимые сырьевые ресурсы.«Вождь» окончательно бросился в «международную полити­ку», по своей политической самоуверенности он думает, что именно он вершит международные судьбы. А кто же будет заниматься внутренними вопросами страны? Но когда-то все равно придется держать ответ за все это, ответ по большому счету.

3 мая. Сегодня седьмой день, как я на «отдыхе», и все идет «хорошо», как обещали: телефоны отрезали, газет не присыла­ют, от продуктового магазина открепили, машину отобрали, одним словом, проявили «полнейшую заботу». Пришлось при­бегать к посторонней помощи, чтобы из города на дачу привез­ли хлеба, мяса, масла и так нужной мне для здоровья минераль­ной воды. Я остался на даче, по существу, в полнейшей изоля- Щ1И. Напрягу все силы, чтобы описать всю правду о происшед­шем со мной, покажу всю подлость «единомышленников».

8 мая. В газетах, в том числе и в «Правде», на последней странице в отделе «Хроника» опубликован указ. Содержание его: «Президиум Верховного Совета СССР освободил тов. Ше­леста Петра Ефимовича от обязанностей заместителя Цредседа- теля Совета Министров СССР в связи с уходом на Пенсию». Возможно, еще возможно, что такую хронику подадут обо мне как некролог, да мне все равно будет тогда. Но прежде я хотел бы прочитать (хотя и хвалебный) некролог о некоторых «едино­мышленниках», и прежде всего это касается Брежнева, Сусло­ва, Щербицкого и всей К° «днепропетровской». И такой час придет обязательно.

9 мая. Сегодня большой праздник — День Победы. Прошло уже 11 дней со дня Пленума ЦК КПСС, а мои «дела» с уходом на пенсию так никак и не решены. Нахожусь в тяжелом поло­жении, у меня и семьи нет достойного элементарного уровня существования, спрашивается, за что все это и по какому праву? Вот налицо самоуправство, игнорирование всех законов и эле­ментарного приличия. Несколько раз звонил Брежневу — с ним меня не соединяют. А сам-то он должен был бы понимать, в каком положения и состоянии я нахожусь!

12 мая. Брежневым совершен вояж в ГДР и Польшу — сыгран очередной спектакль по очень плохому сценарию, в ко­тором «герой» показал себя с самой неприглядной стороны, «артист, рисовальщик» — позорное зрелище. Страшно обидно, когда у руководства стоит случайный человек. Ведь руководи­тель всегда попадает в зону «большого объектива». Но перед любым объективом, тем более перед «большим», достойный руководитель должен уметь себя держать. Наш же «герой» даже во время исполнения гимна не сумел удержаться от позер­ства и вертлявости в расчете на то, что на него обратят особое внимание. Да, обратили внимание и «оценили по достоинству». Брежнев ведь смертельно боится узнать о себе правду, ведь для этого нужна смелость и мужество, а где ему взять то и другое? Но все равно вся правда о нем будет сказана, и сказана до конца.

14 мая. До сих пор мой вопрос не решен, денег ни копейки, снабжения никакого.

15 мая. В «Правде» 45 раз упоминается фамилия Брежнева в разных вариантах, все это у народа вызывает пока что ухмылку — пусть, «чем бы дитя не тешилось» — говорят неко­торые. Но ведь это наносит огромный урон нашей партии! Б газетах появляются статьи крупных известных ученых, в них ни слова о «вожде», и это характерно.

Вот уже 15 дней подряд все средства массовой информации изо дня в день, с утра до поздней ночи трубят о «выдающемся событии» — присуждении Брежневу премии Мира. Что это? Культ, самореклама, или и то и другое? Потеря скромности. А о скромности он очень любит говорить. Люди спрашивают, куда дел Брежнев полученную денежную премию, он ведь ее не пожертвовал на детские учреждения, хотя сам любит говорить о «заботе» о детях — он из-за своей «скромности» молчит о премии. Да его непомерная жадность никогда ему не позволит сделать такой шаг — пожертвовать свою премию.

28 мая. Был в Москве в Министерстве социального обеспе­чения РСФСР у министра Комаровой Д. П. Приняла хорошо, много говорили по общим делам и вопросам. Рекомендовала писать мне, а писать есть о чем и о ком: пусть мои записки не увидят света, но из них станет известно, станет достоянием, в назидание потомству, разоблачение всей гнусности и интри; ганства. Комарова передала мне сердечный привет от министра социального обеспечения УССР А. Ф. Федорова — он обо мне отзывался очень хорошо.

29 мая. Продолжается невероятная шумиха и трескотня вокруг предстоящего визита в ФРГ. Отвлекаем массы от мыс­лей о трудностях внутри страны. Успокаиваем сами себя наши-^ ми невероятными «успехами» во внешнеполитических вопросах, чем притупляем бдительность, классовую и идеологическую остроту. .

Встретил Марию Федоровну, директора гостиницы «Мо­сква». Состоялся интересный разговор. Она сказала: «Не огор­чайтесь, Петр Ефимович, все придут к этому, правда, кое-кто старается держаться на карачках, хотя уже давно не способен к активной работе, тем более в таком масштабе». Продолжая разговор, она сказала: «Петр Ефимович, Вас многие знают, уважают, любят за Вашу работоспособность, смелость и само­стоятельность в решении вопросов. На государственной работе у нас работать очень трудно и сложно: не .так что сказал, все это могут истолковать по-другому. Да еще и подхалимов остает­ся в руководстве очень много, помогают хороших людей уб­рать. В нашей жизни непонятным остается многое, а люди становятся все больше обозленными. Настоящих друзей, тем более надежных, остается мало». Под конец беседы она мне сказала, что будет рада чем-либо мне помочь. Я поблагодарил ее за хорошие слова и сочувствие ко мне.

30 мая. «Вождь» находится с визитом в ФРГ. В «Литератур­ной газете» появился снимок: Брежнев, Бранд и его супруга стоят под руку, улыбаясь. Кому это нужно, неужел11 мы такие «друзья и приятели», чтобы это так рекламировать в нашей печати? В народе все это воспринимается очень критически и осуждающе. Позорно и совсем не стоило руководителю нашей партии так позировать, размениваться и рисоваться, тем более забывать, что еще не совсем зажили раны, не высохли слезы матерей по сыновьям и дочерям, жен по мужьям, невест по женихам. Почему же, по какому праву такое пренебрежение к мнению и голосу своего собственного народа? Саморисование, самовлюбленность, много идет по этому поводу разговоров: нелестные отзывы о его моральном облике, о притворстве, наигранности. О коррупции и жадности его самого и его семьи. Завидово стало местом разврата, все это ложится черным пятном на его «деятельность», порочит нашу партию перед честными трудовыми людьми. Ведь ничего нет вечного и совер- п!1енно секретного, все это когда-то вскроется как гнойный нарыв. Ну, как у нас и «заведено», тогда самые приближенные, подхалимы и льстецы станут самыми «ярыми разоблачителями» всей- этой подлости и гнилости, а пока что все это наносит огромный вред нашей партии, ее авторитету.

Июнь 1973 года. Я ушел от активной политической деятель- йости, но я со стороны наблюдаю и анализирую все происходя­щее, делаю выводы, сравнения. Больно, очень больно за наши порядки в стране, за нашу экономику, за наш технический прогресс. Много во всем показухи, в особенности в решении социально-бытовых вопросов народа. Обидно, что наша идеоло-

ГИЯ, пропагавда, все средства массовой информации назойливо, старыми методами проводят работу. Народ перестает верить в наши идеалы. Вызывает тревогу рост «культа Брежнева» — его рисовка, хвастовство, зазнайство, все это ни к чему хороше­му не приведет, а вред партии нанесет огромный, может быть, даже трудно поправимый.

За всем слежу — много читаю, делаю заметки, все это нужно для жизни.

Был на даче у Н. В. Подгорного, встретились хорошо, вспомнили былые дела. В разговоре с ним подтвердилось мое мнение и заключение, что у нас подслушивание телефонных разговоров установлено на самом высоком уровне и почти за всеми руководителями. Все об этом хорошо знают, но мол­чат — боятся открыто против этого протестовать. Осуществля­ют это органы КГБ. Но по чьему указанию все это делается? И даже за нами в нашем теперешнем положении установлена агентурная слежка и во всех местах подслушивание телефонных разговоров и встреч между собой — это позорное явление. Продолжая далее разговор. Подгорный мне рассказал, что как- то он позвонил Мазурову, хотел с ним переговорить, так ему его «служба» сказала, чтобы он по этому телефону не звонил. Как-то, еще в бытность членом Политбюро ЦК КПСС, состо­ялся разговор Полянского с Брежневым. Последний любил в трудных ситуациях, в особенности, когда с ним начинают по какому-либо вопросу не соглашаться, заявлять, что при такой ситуации он работать не может и что подаст заявление об уходе. Как-то при одном из таких заявлений Брежнева ему прямо в глаза сказал Полянский; «Что ты пугаешь нас своим уходом, уйдешь, другой придет». При этом заявлении Брежнев просто скис. С тех пор он начал преследовать Полянского и своего «добился» — убрал его. Правда, Полянский в свое время всяче­ски старался «угодить» Брежневу, даже посвятил ему свои стихи, в которых он сравнивал Брежнева с Ильичем, а октябрь­ский Пленум ЦК КПСС, на котором был освобожден Н. С. Хрущев,— с Октябрьской революцией. Это уже явно перехватил Полянский и докатился до такого позорного явления в погоне за «милостью» от Брежнева, но не помогло и это.

Я рассказал Подгорному, что встречался в Железноводске с Семичастным В. Е., бывшим председателем КГБ СССР в пе­риод подготовки Пленума ЦК в 1964 году. Семичастный мне рассказал, что ему Брежнев предлагал физически избавиться от Н. С. Хрущева путем устройства аварии самолета, автомобиль­ной катастрофы, отравления или его ареста. Все это Подгор­ный подтвердил и сказал, что Семичастным и им все эти «варианты» устранения Хрущева были отвергнуты. А Семича­стный заверил Брежнева и Подгорного, что он все сделает, чтобы юйска не вмешивались в «конфликт» во время проведе­ния Пленума, для чего он лично вызывал к себе для беседы «особистов» из воинских подразделений МВО. Обо всем этом когда-нибудь станет известно И как в этом свете будет выгля­деть «наш вождь»? Подгорный остался очень обижен на Бреж­нева не за сам факт его освобождения, а за отношение к нему как товаршцу, который столько для Брежнева сделал. Сколько вместе работали, а сейчас остался совсем за бортом, забытый всеми и вся. Написана картина Президиума XXV съезда КПСС. В первом варианте был Подгорный. Сейчас эта картина висит в Третьяковской галерее — Подгорный убран. В заключение беседы Подгорный сказал: «Брежнев находится в плену группы подхалимов, льстецов, нечестных, не партийных людей».

«Невозможно никогда сочетать власть с демократией и фи­лософией». «Есть такие «историки», которые, наврав с три короба, боятся взять на себя ответственность за те или иные утверждения — ссылаясь на «авторитетные» источники». По­зорно, что «великие» труды — «Малая земля», «Возрождение», а теперь и «Целина» становятся по воле Отдела пропаганды ЦК «настольной» книгой пропагандиста, включаются в школьную программу, изучаются в университетах марксизма-ленинизма (И!). По ним проводятся «теоретические конференции» во всех инстанциях и творческих союзах, даже военных округах. Перед этими «трудами» все «померкло». Нет Сталинграда, блокады Ленинграда, Курско-Орловской дуги, обороны Москвы — все сходится на «Малой земле», кажется, большей битвы и не было за всю Великую Отечественную войну. А Брежнев — основной «герой» всех сражений. Все это миф. Так же как и «Возрожде­ние». Неужели в Донбассе, Харькове, Полтаве, в любом уголке страны, где были разрушения, меньше работали, чем в Запоро­жье и Днепропетровске под руководством Брежнева? Почему тут не показана роль ни ЦС КПСС, ни тем более ЦК КПУ, который возглавлял тоща Н. С, Хрущев? Какая же это объек­тивность в освещении истории? Обычная самореклама и отсут­ствие элементарной партийной скромности.

Размышления вслед.

(Из магнитофонных записей 1992—1993 годов.)

У каждого времени свои приметы. Вот, например, в 33-м году у меня родился первый сын Борис. Метрическая запись интересная у моего сына: где родился — на заводе. А почему так? Потому что завод огромный, 35 тысяч рабочих тогда уже работало. Этот завод в Харькове. Весь поселок заводского типа. На заводе Советская власть своя, вот и пишут: где родился, где женился? — На заводе, на заводе...

Удивительный у нас народ. В 41-м году это было, когда уже война началась. Приехала группа молодых ученых. Это были одногодки мои, закончившие физические, химические институ­ты. А тогда уже начали сооружать оборонительные рубежи, копать рвы противотанковые, окопы, дзоты и т.д. — и все это делали тысячи человек. Труд неимоверный! А начали уже бомбить Харьков. Страшно бомбили! Ну пришли эти ребята ко мне и говорят: «Петр Ефимович! У нас есть идея».— «Ка­кая?» — «Нет взрывчатки, чтобы рыть рвы. А если бы зало­жили взрьгочатку, взорвали, оставалось бы только расчи­стить».— «Но и у нас нет взрывчатки. Где я вам возьму?» — «У нас есть предложение, как организовать производство взры- чатки».— «Где?» — «На заводе шампанских вин».— «Давайте поедем туда». Поехали туда с ребятами, директору завода рас­сказали. Тут уже не до шампанских вин. И мы сделали первую партию — 100 кг взрывчатки! За неделю все это сделали. И поехал я с ними на полигон, испытали. Идеально! Как заложили, взорвали — такая канава образовалась! Расчистить, и все. Вот такое «шампанское» пришлось мне с друзьями про­изводить...

я часто возвращаюсь мысленно к событиям 64-го года, когда Никиту Сергеевича устранили, причем недостойным об­разом. Хотя и я причастен к этому, я каюсь. Каюсь, но эта боль меня не оставляет, хотя главными заговорщиками были Бреж­нев и Подгорный.

Думаю, читатель разобрался в муках моей памяти. Но оцен­ку к событию, своей роли в них хотел еще раз высказать.

Это мне запомнилось на всю жизнь. На Президиуме ЦК перед октябрьским Пленумом Никита Сергеевич Хрущев ска­зал: «Я вижу, что все подготовлено. Я бороться с вами не собираюсь. Вы мои единомышленники. Если вы так ставите вопрос, я готов уйти. Но я не буду писать заявление. Напишите заявление — я подпишу».

Он сам даже заявление не писал. Кто писал заявление, я не знаю, не помню просто. Он подписал.

Потом говорит: «Вы мне разрешите сказать пару слов на Пленуме?» Все буквально ошалели. Если Никита Сергеевич на Пленуме скажет «пару слов», он может Пленум повернуть! Ведь что скажет — никто не знал.

Брежнев ответил: «Нет». Суслов просто закричал: «Нет!» А у Никиты Сергеевича на глазах слезы появились. Потекли слезы, понимаете? Вот бывает так, когда человек не плачет, а текут слезы. Бывает... Этого нельзя забыть.

Никита Сергеевич Хрущев достойно себя держал. Очень достойно.

Что это было? Я считаю, что это был заговор. Почему? Да какая же это демократия, когда первый секретарь ЦК жив- здоров и не знает, что собирают Пленум? Ведь без его ведома собрали Пленум! Это уже заговор. За спиной. Самый настоя­щий политический заговор. Но провели его через Пленум — «демократию» продемонстрировали. Но это самый настоящий заговор. И я, значит, тоже заговорщик...

Он даже не знал, что членов ЦК уже собрали на Пленум. Он и не знал, что будет Пленум! Ему об этом сказали только в тот вечер, когда на 18 часов назначили Пленум... Узнав об этом, он сказал: «Я на Пленум не пойду — решайте без меня». Его начали просить: «Никита Сергеевич, ну надо!»

Я бы на его месте не пошел. Видно, он был уже раздавлен. Он очень добропорядочный человек был. Когда меня освобож­дали по моему заявлению, я не пошел на Пленум.

Хорошо помню Хрущева в президиуме, за столом. На него жалко было смотреть. Жалко! А как только решили вопрос — он ушел. Уехал.

Он не прощался с членами Президиума. Уехал сразу и боль­ше не появился. Говорят о том, что якобы он подошел к каж­дому члену Президиума, попрощался, сказал несколько теплых слов и т.д. Нет. Он несколько слов сказал на Президиуме. И все. Чтоб прощаться с каждым — этого не было.

Была ли альтернатива Брежневу? Ситуация была такая: два человека было. Вначале говорили о Подгорном и Косыгине. Но Косыгин сразу отказался, сказал, что он не партийный работ­ник и после Никиты Сергеевича не сможет... И Подгорный тоже сказал, что после Никиты Сергеевича садиться нц его место не имеет морального права.

О Брежневе и речи не было. Его Подгорный назвал...

Как я уходил на пенсию? Поработал я год почти в Москве заместителем Председателя Совета Министров СССР. Началось гонение на моих сыновей.

Мой сын старший, Борис, был полковником, начальником военной кафедры в институте инженеров ГВФ — так его из Киева послали в Ворошиловград начальником отряда дальней авиации, чтобы убрать из Кйева;

Младший сын, Виталий, доктор физико-математических наук, член-корреспондент Академии наук Украины, был заме­стителем директора Института теоретической физики. А дирек­тором был Боголюбов Николай Николаевич, известный уче­ный. Он в Москве жил, но числился директором в Киеве, а мой младший сын там вел все хозяйство. И вот начали подкапывать­ся, почему он там вместо директора. А директора назначала Москва: ведь институт Мос1(:ве подчинялся! Начали его пресле^ довать за «излишества» при строительстве института. Но он и не корректировал эти «излишества», а выполнял указания из Центра. Вот такие дела пошли. Вот до этого дошли Брежнев и его «команда».

Я им говорил — Брежневу, Суслову: «Что вы делаете?» А мне вместо разговора о сыновьях — про политику. Я выпу- стал книгу на Украине. За эту книгу мне приклеили ярлык «националиста». А книга эта называлась так: «Укра1но наша Радянська» — «Украина наша Советская». Что я там писал? Исторические факты излагал — еще со времен Богдана Хмель­ницкого, исторические сведения о Запорожской Сечи. Об эко­номике, о географическом положение Украины, давал описание областей и т.д., какая область чем интересна...

«Почему она вышла на украинском?» — спрашивали меня одни. — «Ты казачество воспеваешь»,— обвиняли меня другие.

«Ты сам ее читал?» — спрашивал я Суслова. — «Нет, не читал»,— говорит. (А что Суслов мог прочитать, если она вышла на украинском языке?) «Мне ее докладывали»,— гово­рит. Ну, это же совсем другое — докладывать или читать!

Я не был казаком. Мои предки были казаки. Дальние предки мои — дед, прадед были казаки. Я говорю как-то Брежневу: «А ты знаешь, что сделали казаки в Отечественную войну 1812 года?» — «А что?» — «Первые вошли в Париж!» — «Да что ты?» — «Да, да, а ты не знаешь». -

Ну, в общем, такая возня шла. Посмотрел-посмотрел я, а тут и здоровье начало подшаливать... Я и написал заявление

об уходе. Сам написал. У меня копия этого заявления есть. На имя Брежнева. Там сказал и про гонения на сыновей и что это я считаю низостью. Написал, что критика меня за книжку идет недостойная.

А когда написал заявление, мне говорят: «Не надо».— «Нет,— говорю,— надо! На Пленум я не пойду, не в состоянии и не пойду». (У меня действительно был сердечный приступ — до такого состояния довели.)

Мне потом рассказывали, что на Пленуме Брежнев сам зачитал мое заявление, выбросив то, что я написал по поводу сыновей. Многие делегаты были удивлены, но что ж делать, если «сам» подал заявление — и «утвердили». Так я ушел — «по болезни». На пенсию — «по состоянию здоровья», хотя бьш здоровее всех их вместе взятых.

Год я после этого не работал. Потом, думаю — надо пойти куда-то поработать, иначе, грубо говоря, загнешься скоро. Куда я только не ходил, спрашивал о работе (только на заводы ходил!) — все «согласны». Принимали хорошо, а потом: «Петр Ефимович, сейчас, понимаете, мест нет. Ну, подождите. Попоз­же будет работа». Оказывается, табу было наложено на мое имя. И слежка страшная за мной была установлена такая, что вплоть до того — когда бы и куда бы я ни ехал, у меня «на хвосте» всегда машина «сидела». А водитель у меня был из «органов» тоже. Он говорит; «Петр Ефимович, за нами «хвост» идет». Я говорю: «Ну, Толя, давай где-нибудь сбросим «хвост» этот». — «Ну, сейчас оторвемся. Я же знаю, как это делать». Вот так.

Надоело мне это. Я позвонил Брежневу, говорю: «Что ты делаешь? Я хочу работать». — «Ну, давай, мь1 дадим тебе пост начальника главка». — «Никакого начальника главка. Я хочу идти на завод работать!» — «Да что ты, на завод?»— «Да,— говорю,— на завод. Среди рабочего класса, там истина, а не среди вас». Он говорит: «Ну, ладно, я даю согласие. Как с Устиновым договоритесь, так и будет».

Ну, я Устинову позвонил, зашел к нему: «Мы в Мшшстер- стве обороны подберем тебе хороший завод». Я говорю: «Нет, я в Министерство обороны не пойду. В Министерство авиацион­ной промышленности я пойду, там работал я директором заво­да, там меня знают». Позвонил он министру, тот подъехал в ЦК и меня уговоривал взять серийный завод, чтобы самолет серия­ми вьшускать. «Это чтобы ваши мальчики меня били? Нет. Вы мне дайте что-нибудь полегче».— «Ну, директором завода?» — «Нет!» И я пошел начальником опытно-производственного конструкторского бюро.

Там 4,5 тысячи работало людей. Конструкторы заготавлива­ли чертежи, а я делал самолет — опытно-конструкторский образец и отправлял на серийный завод. Так я там проработал

10 лет. Да. И получал я денег «много»... аж 50 рублей! (Смеет­ся.) Потому что 450 у меня пенсия, и я должен был отказаться от зарплаты и получать 450 рублей пенсии или 50 рублей, из зарплаты, потому что «потолок» был поставлен 500 рублей!

И только в 85-м году я закрыл эту «лавочку». И с 1985 года дома. Министр на память оставил удостоверение постоянное, чтобы на любое предприятие Министерства авиационной про­мышленности я мог без пропуска проходить.

* * *

Национальный вопрос в любой республике никогда не сни­мался. Что значит национальный вопрос? Национальный во­прос — это быт, уклад, жизнь... Из поколения в поколение передается. И тут хочешь не хочешь, а идешь по стопам исторического развития нации.

Я уже говорил, что я сам украинец и родился на Украине. Так что все мое детство прошло среди украинской «мовы». Потом, когда я был в армии, учился, говорил в основном по- русски. И отец часто разговаривал на украинском языке, только «ломаном». Отец у нас, хоть и был чистокровным украинцем, но разговаривал больше по-русски. Почему? Потому что он 20 лет был в армии, и за 20 лет все это «выветрилось». А мать была истинная такая украинка, только на украинском языке разговаривала. Ну, и старшая сестра и окружение моего возра­ста тоже на ураинском языке разговаривали.

Что первое я в свое время сделал, когда стал возглавлять партию на Украине? Я встретился с писателями. Писатели особенно чувствительны были к вопросу об украинском языке. Были писатели, которые писали на русском языке, были писа­тели, которые писали на других языках. Но основная масса писала свои книги на украинском языке.

А как я встретился? Готовился съезд писателей Украины. Мне предложили выступить там. Так я штудировал несколько днец украинский язык, потому что украинский язык он и певу­чий, и сложный, и у него есть своя специфика, да и подзабыл кое-что.

Ну, а для того, чтобы разговаривать с писателями в форме доступной и откровенной, встречу решил правести на теплохо­де. И мы поехали по Днепру, к могиле Шевченко. Разговарива­ли на украинском языке. Спорили. Там и другие вопросы возникали, не только о языке. Были и такие, что Украину чуть ли не советской колонией называли и так дальше. Ну, тут у меня факты: я же работал во многих местах Украины и Рос­сии. Информации было достаточно. Тут я оппонентов клал на обе лопатки. Фактами разбивал эти утверждения.

Я уже писал, например, о книге Дзюбы. А получилось, что некоторые писатели, такие, как Гончар Олесь, отказались уча­ствовать в кампании протий этой книги. Но это же дело каждого! Пртотив Гончара выступили мои товарищи по ЦК, хотели его вывести из состава ЦК и т. п. Я поехм тогда в ЦК КПУ посоветоваться с Подгорным. Рассказал ему. Он говорит: «Петро, держись линии такой, какой ты держался. Украина и Россия, если они разделяться, то нет и Союза. Нет Союза! На кого же, как не друг на друга нам равняться?»

В свое время говорили, что, когда я был в Киеве, там проводилась «украинизация». Например, мол, все преподавате­ли обязаны были говорить только на украин<:ком языке. А как было дело. Рекомендация была такая только тем преподавате­лям, которые знают украинский язык, и в аудитории, которая понимает украинский язык. В целом же пользоваться украин­ским и русским языком равноправно.

А сам украинский народ, трудящиеся — рабочие, крестьяне, интеллигенция — в большинстве интернациональный народ.

Национализм — это страшно. Против него государство должно уметь и власть употребить. О массовом национализме в наше время и речи не было. Фактов таких просто не было. Я не мог не знать, потому что разведка работала, КГБ работал. Были свои люди, были завербованные люди. Что ж тут скры­вать? Нечего тут скрывать. Были специальные люди, завербо­ванные КГБ как осведомители. Это вполне закономерно. Ника­кая страна без разведки и контрразведки не может жить. Не может жить! Это — глаза и уши государства.

* * *

Есть у меня такая дурь, «паршивая» привычка: все что происходило за день, записывал в дневник. Эти дневники веду с 1953 года — много их накопилось. На основании их и писал свои записки.

Мои «Дневниковые записки» тоже имеют свою историю. При Брежневе, когда слежка за мной пошла, я их на даче в огороде закопал. Завернул аккуратно в целофан и закопал. Там и хранил до смерти Брежнева...

Да. А совсем недавно, когда перестройка разворачивалась, позвонил мне Соломенцев — он тогда возглавлял Комитет пар­тийного контроля — и говорит: «Хочется встретиться с вами». Я ему: «Михаил Сергеевич, я не провинился». — «Да нет, нет, ничего»,— отвечает. Я поехал к нему. Он мне говорит: «Я с вами веду речь по поручению Михаила Сергеевича», Я гово­рю: «Михаил Сергеевич по поручению Михаила Сергеевича? Много у вас Михаилов Сергеевичей, оказьюается». Ну, так пошутили, поговорили... Он: «Я вот по какому вопросу; вы пишете воспоминания?» Отвечаю: «Да, пишу». — «Так вот, Михаил Сергеевич просит вас передать ему. У нас нет нигде написанного о том времени, что вы работали с Брежневым». И потом; «На нас и так цепляют вопросов много, а тут и вы еще поддадите в топку «жару».

А я уже человек наученный. «Да,— говорю,— есть у меня кое-что, но незаконченное (а сам уже думаю, ну как оттянуть, чтоб отпечатать и себе оставить). Срочно вам надо?» — «Да, как можно быстрее». — «Хорошо, я посмотрю».

Посмотрел, выбрал, у себя отпечатал и ему сдал. С запиской Горбачеву Михаилу Сергеевичу; «Уважаемый Михаил Сергее­вич! По Вашей просьбе передаю Вам то-то и то-то. Прочтите. Вам будет тоже полезно. П. Шелест».

Через какое-то время Соломенцев позвонил и говорит; «Ми­хаилу Сергеевичу я передал». — «И что он?» — «Он при мне положил ее в сейф».

Больше к этому вопросу «верхи» не возвращались. Видимо, не нашли ничего тревожного для себя. А я и не будировал.

История должна говорить сама

Книга дневниковых записей и воспоминаний Петра Ефимо­вича Шелеста интерес, на наш взгляд, представляет особый. Еще совсем недавно, до перестройки, до разрушения Советско­го Союза, системы социализма свидетельство одного из высших руководителей правящей партии и, стало быть (как это тогда было), страны имело бы свое значение. И профессиональные историки, и просто читатели прежде всего пытались бы полу­чить новые сведения о святая святых советской политики. Ведь не только личная жизнь «верхов», но и то, как формировалась политика, были «за семью печатями».

Да, нам, живущим на пространствах бывшего СССР, по сей день интересны и тайны кремлевских коридоров, и Старой площади, и тайны политической деятельности на следующем, республиканском уровне. Тем более речь здесь идет о такой республике, как Украина. Но для нас ныне важно многое под углом зрения не любознательности, а с позиций, отмеченных крушением привычного мира, крушением иллюзий и распро­странением или утверждением новых ориентиров развития. На наших глазах переплетались в судьбах миллионов, в наших судьбах трагедии и надежды, озарения и разочарования.

Мы пытаемся понять, почему и как теряла конкурентно­способность страна, система, сумевшая ко второй половине XX века выйти в мире на убедительные уровни и рубежи. За страной стояли Великая Победа над фашизмом, устойчивое промышленное развитие, впечатляющие достижения науки и культуры, военно-стратегическое равновесие между «нами и ими». А пик деятельности автора книги пришелся именно на переломные годы.

Мы все, называвшие себя советские Люди, по-разному отнр- сясь к системе, социализму, имея различный жизненный опыт, занимая разное положение в обществе, наследовали то, что было начато революцией, приобрело свои черты в годы стали­низма, что менялось при Хрущеве и Брежневе... А теперь мы уже прошли через перестройку. Вошли в постперестроечный период. Нам многое о прошлом стало известно такого, что было скрыто. Мы многое оцениваем иначе. Мы по-новому смотрим сегодня и на нашу писанную и переписанную историю. Но чтобы не поддаться очередной раз соблазну перекрашивания прожитого и пережитого дедами и отцами, надо лучше, много лучше знать о событиях из первых уст.

Данная книга — это в значительной мере не воспоминания, а дневники, реконструированные дневниковые записи. Эта кни­га — своеобразный исторический документ. Тем она и интерес­на. Безусловно, суъективен любой автор. Но одно дело оценоч­ный, исследовательский субъективизм, другое — личностный взгляд человека, который активно влиял на большую политику и именно так, как он понимал свое время, потребности страны, счастье народа. Без знания «субъективизма» такого рода эпоху не понять. Хотя при реконструкции дневниковых записей автор не избежал вторжений в историю из нового времени. И чита­тель увидит и21менение оценок в зависимости от положения автора, его места в политике.

Когда издательство предложило нам выступить научными консультантами этого издания, мы согласились, во-первых, по­тому, что понимали ценность свидетельств П. Е. Шелеста, исхо­дя именно из отмеченного выше отношения к историческим документам. Во-вторых, мы с самого начала договорились и с автором, и с издательством, что в самой книге не будет наших оценок. Мы взялись только помочь автору Отобрать из тысяч и тысяч написанных им страниц то, что нам представля­ется наиболее значительным. Никаких конъюнктурных сокра­щений. Только вынужденный, диктуемый объемом книги отбор материала. В-третьих, мы старались, чтобы в книге не только при разговоре об этапных событиях, но и в деталях (наблюде­ния, характеристики, сам ритм, стиль жизни руководства, круг обязанностей и увлечений) жило время, действовал сам автор. И, наконец, мы понимали и понимаем, что для историка могут представлять интерес и факты, оценки, оставшиеся в рукописи и не вошедшие в книгу. С ними можно познакомиться в Россий­ском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), куда П. Е. Шелест сдает все свои записи и где они будут со временем включены в научный оборот.

В конце книги — подготовленные нами комментарии. Мы сознательно комментировали не все и упоминаем здесь не всех людей. Подход наш основывался на желании сказать лишь о тех деятелях эпохи, о тех явлениях, без которых время теряет свое лицо, а автор — конкретный, в том числе субъективный кон­текст, без чего не всегда понятна логика развития. Безусловно, в комментариях заложен наш взгляд на описываемые годы, политические действия. Нам это представляется естественным, так как прятаться за безликую, но распространенную редактор­скую формулу, что не со всеми оценками и выводами автора мы согласны, в данном случае не хотелось и по научным, и по этическим соображениям, по принципам нашего отношения к дневникам. Более того, мы изначально не брали на себя редакторские функции. Но у нас тоже есть свое понимание описываемого в книге времени. А осмысливая годы, десятиле­тия советской эпохи во время работы над книгой, мы не могли не сверять переживания, оценки автора с тем, что выстрадано нашей собственной жизнью.

Научные консультанты:

В. К. Егоров, доктор философских наук, профессор;

Г. А. Юдинкова, научный сотрудник РЦХИДНИ

Комментарии

1. Орден Святого Георгия бьш учрежден в 1769 году, имел четыре степени и предназначался вначале лишь для офицеров и генералов, проявивших особую храбрость в боях. В 1807 году он был введен для солдат и унтер-офицеров, а с 1913 года стал назьшаться Георгиевским крестом. Полный Георгиевский кава­лер, имеющий награды всех четырех степеней, был особо почитаем.

2. «Сеятель» — частное издательство Е. В. Высоцкого, рабо­тавшее в Петрограде (Ленинграде) в 1922—1930 годах. Ежегод­но вьшускало 50—60 изданий научной, научно-популярной, справочной, методической и художественной литературы.

3. Земские школы — школы с 3—4-летним сроком обучения, открывавшиеся земствами в дореволюционной России. Земства (земские учреждения) — выборные органы местного самоупра­вления, ведавшие просвещением, здравоохранением, дорожным строительством и т. д. Существовали в 1864—1918 годах.

4. Двоевластие — своеобразное переплетение двух властей в России после Февральской революции (1—2 марта — 5 июля

1917 года): буржуазной в лице Временного правительства и ре­волюционно-демократической в лице Советов. Поддержка Со­ветами Временного правительства, политика последнего вызы­вали резкое недовольство масс. Обострение положения привело 4 июля 1917 года к расстрелу мирной демонстрации и к полной передаче Советами власти Временному правительству, что оз­начало конец двоевластия и Мирного этапа развития революции.

5. П^осввта (изба-читальня) — один из видов клубных учре­ждений в СССР в 20—30-е годы. Играли особую роль в культур- но-просветительской работе в деревне.

6. Товарищества по совместной обработке земли (ТОЗ) — ' форма сельскохозяйственной производственной кооперации * в первые годы Советской власти. Существовали до коллективи­зации (конец 20-х — начало 30-х годов). ТОЗы — далеко не единс№енные жертвы коллективизации сельского хозяйства'

в СССР. В ходе нее были насильственно ликвидированы тради­ционный уклад жизни деревни, большинство иных видов коопе­рации, насаждались внеэкономические отношения в сельхозпро- изводстве, во взаимоотношения города и деревни в целом, погибли и были репрессированы миллионы людей. По основ­ным показателям сельское хозяйство страны после сталинской коллективизации смогло выйти на довоенный (1913 год) и нэпо­вский (вторая половина 20-х годов) рубежи только в конце 30-х годов.

7. Брестский мир — договор, заключенный в Бресте в марте

1918 года между Советской Россией, с одной стороны, и Герма­нией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, с другой, с це­лью выхода России из войны. При этом Германии отходили Польша, Украина, Прибалтика, часть Белоруссии; Турции — часть Закавказья. Договор был аннулирован Советским прави­тельством в ноябре 1918 года после революции в Германии. Рассматривался в свое время одними как вынужденный дипло­матический маневр Советского правительства, другими — как предательство национальных интересов страны.

8. Ъсти особого назначения (ЧОН) — военно-партийные (пар­тии большевизмов) отряды, создававшиеся в 1919—1925 годах для помощи советским органам в борьбе с контрреволюционной деятельностью. Формировались, как правило, из членов РКП(б) и комсомольцев.

9. Всероссийский союз работников земли и леса (Всеработзем- лес) — профессиональный союз сельскохозяйственных и лес­ных наемных рабочих, созданный в 1920 году. Выступал как организатор и защитник интересов пролетарских и полупроле­тарских сил в деревне; идеологически и материально поддержи­вался партийными органами. Существовал до 1930 года, когда разделился на несколько профсоюзов работников различных областей хозяйства.

10. Речь идет о книгах П. Коваленко «Политграмота» и «Хре­стоматия политической грамотности. Пособие для школ и круж­ков», выдержавших несколько изданий в 20-е годы, и брошюре Н. И. Бухарина «Новый курс экономической Политики», издан­ной в конце 1921 года. Это бьши, пожалуй, наиболее популяр­ные издания для начальной коммунистической подготовки.

11. Маяковский Владимир Владимирович (1893—1930). Выдаю­щийся поэт, реформатор поэтического языка. Его творчество вызьгаало большие споры среди молодежи, среди специалистов. Политическая направленность его стихов часто противопоста­влялась произведениям его современника — Есенина Сергея Александровича (1895—1925), одного из крупнейших русских поэтов, певца народной жизни крестьянской Руси. Резкое офи­циальное осуждение творчества этого поэта породило термин «есенинщина», что ассохщировалось с отходом от «социалисти­ческого реализма». Травля Есенина вдохновлялась такими выс­шими политическими руководителями, как Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин. Долгие годы имя Есенина было под запретом. Оба поэта трагически закончили свой путь.

12. Новая экономическая политика (НЭП) была провозглашена и начата В. И. Лениным в 1921 году. Основной смысл — возро­ждение и развитие экономики на основе ее многоукладности, включая допущение частной собственности, иностранного капи­тала. Практически была свернута сталинским руководством на рубеже 20—30-х, годов. Самим Лениным в самом общем виде оценивалась как курс «всерьез и надолго», но в то же время характеризовалась как отступление перед капитализмом. В этом противоречии (в том числе) корни ее недооценки и свер­тывания.

13. Ликвидация неграмотности (ликбез) — массовое обучение населения умению читать и писать. Движение имело особый размах в 20-х — начале 30-х годов. По переписи населения 1897 года в России в возрасте от 9 до 50 лет безграмотных было более 70%. По официальным данным, в кошде 30-х годов уровень г]рамотности стал более 87%. Политика ликвидахщи неграмотности, как и сделанное в области образования вооб­ще,— это наиболее впечатляющие и бесспорные достижения того, что позднее было названо «социалистической культурной революцией». В ней доминировали идеологизация, недооценка традиций, культуры прошлого. По мнению специалистов, В. И. Ленин имел косвенное отношение к разработке теории этой революции. Авторство здесь должно быть отдано Л. Д. Троцко­му, Н. И. Бухарину и И. В. Сталину. Их роль в ее теоретиче­ском обосновании может быть оценена именно в такой суборди­нации, а практическое участие в осуществлении — в обратном порядке.

14. «Заможные» — кулаки, зажиточные крестьяне, с которыми советская власть вела борьбу в годы «военного коммунизма» и в ходе коллективизации.

15. Рабочие факультеты (рабфаки) — общеобразовательные учебные заведения в 1919—1940 годах, создававшиеся при вузах. Прием производился по социальному признаку. Обучение — 3 года на дневных и 4 — на вечерних рабфаках. В отдельных случаях создавались краткосрочные ускоренные курсы, как в случае, описанном автором. «Рабочий факультет на дому. Подготовительный курс» — книга, имевшая несколько выпу*- сков в 20-е годы в помощь молодежи, готовящейся самостоя^ тельно для поступления в вузы. Содержала сведения по различ­ным общеобразовательным предметам, включая вопросы по литсамообразования.

16. Совпартшколы (советско-партийные школы) создавались в 1920—1921 годах и действовали до 1936 года. Готовили пропа­гандистов, заведующих избами-читальнями и организаторов кооперативного строительства.

17. Статья И. В. Сталина «Головокружение от успехов» опубли­кована в «Правде» 8 марта 1930 года в разгар насильственной форсированной коллективизации. В ней вина за «перегибы» в проведении коллективизации возлагалась на местные органы власти.

Сталин (Джугашвили) Иосиф Виссарионович (1879—1953). В революционном движении с юношеских лет, член КПСС с 1898 года. Член первого Советского правительства (Нарком- нац), Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) — КПСС с 1922 года. Председатель СНК, СМ СССР с 1941 года. В годы войны председатель ГКО, Верховный Главнокомандующий. В 1945 году стал Генералиссимусом. Один из крупнейших государствен­ных деятелей своего времени. Возглавлял страну, достигшую убедительных результатов в области промышленности, науки, внесшую решающий вклад в разгром гитлеровской Германии. Одновременно руководитель, проводивший политику, основы­вавшуюся на декларировавшихся и извращенных социалистиче­ских идеях, на попрании демократии, законности, крайней идео­логической нетерпимости, массовых политических репрессиях, доходивших до масштабов уничтожения целых классов (докол- хозное крестьянство), войны против целых народов, их депорта­ции. Провозглашался теоретиком и м^>IСЛителем, хотя таковым не являлся. Сильный, волевой, хитрый и коварный человек, безусловно, подготовленный, умный, которому отдавали долж­ное крупнейшие политики XX века, в том числе прямые против­ники и СССР, и исповедовавшейся в нем идеологии. Надо, однако, критически воспринимать даже ультрасовременные оценки показных антисталинистов (оценка, например, Волкого- нова: «Жизнь и итоги деятельности Сталина — триумф и траге­дия»), ибо трагедия народов России, СССР в результате господ­ства сталинизма делает безнравственным сам вопрос о личной трагедии Сталина.

Десталинизация общества началась при Хрущеве, но и при нем, и после него велась непоследовательно, переплеталась с рециди­вами неосталинизма. Сталинистский менталитет нетерпимости к инакомыслию, волюнтаристского подхода к законам и закон-г ности не изжиты до сих пор ни обществом, ни рядом субъектов государственности в странах — бывших республиках СССР. И в перзую очередь — в России.

18. Чистки партии — кампании, проводившиеся в период 1919—1936 годов в РКП(б) — ВКП(б) с целью перерегистрации членов партии, очи1цения от «проникших в ее ряды враждебных

и классово чуждых элементов» и лиц, нарушивших морально­партийные нормы. Проводились специальными комиссиями на открытых партийных собраниях с присутствием всех желаю­щих. После окончания чистки в масштабе всей страны выдава­лись партийные билеты нового образца. Факты злоупотребле­ний, сведения личных счетов и клеветьх во время массовых чисток, особенно в 30-е годы, заставили отменить чистки на XVIII съезде ВКП(б) в 1939 году.

19. Бригадно-лабораторный метод — одна из организахщонных форм учебных занятий, применявшаяся в СССР в общеобразо­вательных школах, а также в вузах и техникумах в 20-х и начале 30-х годов. В основу организации работы были положены бри­гады, создаваемые из учащихся во главе с бригадиром из их среды. Учащиеся работали по заданиям, рассчитанным на срок от двух недель до одного месяца. В них указывались литература и контрольные вопросы, предусматривались задачи и упражне­ния. Преподаватель консультировал учащихся. По выполнении всех заданий проводились заключительные занятия, на которых отчитьшалась бригада и оценивалась ее работа в целом. Инди­видуальный учет труда и успеваемости каждого учащегося от­сутствовал. Все это отрицательно сказывалось на знаниях уча­щихся, порождало обезличку и безответственность в учебно- воспитательном процессе. Постановлением ЦК ВКП(б) от 25 августа 1932 года была осуждена практика превращения бригад- но-лабораторного метода в универсальный метод учебной рабо­ты.

20. НА XVIII съезде ВКП(б), проходившем в марте 1939 года, было провозглашено, что социализм в СССР в основном по­строен и началось завершение строительства социалистического общества.

21. Хрущев Никита Сергеевич (1894—1971). Один из виднейших партийных и государственных деятелей СССР. Возглавлял пар­тийные организации, советские органы Украины, Москвы. Член Политбюро (Президиума) ЦК ВКП(б) — КПСС с 1939 года. В 1953—1964 годах Первый секретарь ЦК КПСС, однов­ременно в 1958—1964 годах Председатель Совета Министров СССР. Его имя прежде всего связано с осуждением культа личности Сталина, курсом на освобождение от наиболее одиоз­ного в наследии сталинизма, с принятием третьей Программы КПСС, ставившей задачу построения за 20 лет материально- технической базы коммунизма. Основное официальное обвине­ние его при освобождении от всех высших должностей в октяб-, ре 1964 года — субъективизм и волюнтаризм в политике. В по­следние годы жизни на пенсии,

Время Хрущева часто называют «оттепелью», а его политиг ку — курсом XX съезда КПСС (1956). На данном съезде, вопреки мнению практически всего своего окружения и без предварительного объявления в повестке дня, Хрущев выступил с докладом, в котором разоблачался культ личности Сталина, впервые давались оценки тех явлений, которые впоследствии получат названия «сталинизма» и «сталинщины». Хрущев — крайне противоречивая личность, весьма противоречива и его политика. Нельзя забывать, что хрущевская «оттепель» — это не только «курс XX съезда», но и колоссальные провалы в эко­номике, серьезные ошибки во внешней политике, гонения на церковь и многое другое. Историкам еще предстоит дополнить безусловно положительную линию хрущевской десталинизации ■ более широким анализом этого времени в целом, имея в виду и анализ альтернативных вариантов постсталинского развития. Иные варианты десталинизащи до сих пор мало исследованы. В конце своей политической карьеры сам Хрущев не устоял перед соблазном возвеличивания своей личности.

22. «Тройки» — внесудебные органы, существовавшие в 1937—1938 годах. В их состав входили три местных руководи­теля; начальник управления НКВД, прокурор и первый св1фе- тарь партийного комитета. По их решению люди осуждались по политическим мотивам. «Тройки» были ликвидированы в сен­тябре 1938 года Постановлением Совнаркома и Политбюро ЦК ВКП(б). Их ликвидация была одним из моментов «борьбы с перегибами» в репрессиях в период «ежовщины» (по имени наркома НКВД в 1936—1938 годах Ежова Н. И., который был сам репрессирован в 1939 году), «борьбы», являвшейся не более чем комуфляжем продолжавшегося беззакония. На посту нар­кома внутренних дел Ежова сменил Берия.

23. Мюнхенское соглашение 1938 года между главами прави­тельств Великобритании, Франщ1и, Германии и Италии предус­матривало отторжение от Чехословакии и передачу Германии Судетской области и ряда других районов, а также удовлетворе­ние территориальных притязаний к Чехословакии со стороны Венгрии и Польши — всего около 20% ее территории. Это означало фактическую сдачу страны фашистской Германии, ее раздел и захват (1939) — шаг к началу второй мировой войны, имея в виду официально доминирующий взгляд на эту пробле­му. Есть, однако, специалисты, полагающие, что вторая миро­вая война началась значительно раньше; ведь к 1939 году в войну уже бьши втянуты многие страны, в том числе много­миллионный Китай. Юридически недействительным Мюнхен­ское соглашение было окончательно признано в договоре 1973 года между ЧССР и ФРГ.

24. Лига Наций — международная межправительственная орга­низация, основанная в 1919 году, провозгласила целью «разви­тие сотрудничества между народами и гарантию их мира и безо-

пасности». До 1934 года проводила политику, часто враждебную СССР. Советский Союз вступил в Лигу Наций после выхода из нее Германии и Италии (1934) и был исключен из организации в 1939 году. Предлогом послужило начало войны СССР против Финлян­дии. Лига Наций была ликвидирована в 1946 году.

25. Молотов (Скрябин) Вячеслав Михайлович (1890—1986). Тре­тий глава Советского правительства — Председатель СНК в 1930—1941 годах. Был секретарем ЦК КП (б) Украины, секретарем ЦК ВКП (б), первым заместителем Председа[теля СМ СССР. В годы Великой Отечественной войны заместитель пред­седателя ГКО. В 1939—1949 и 1953—1956 годах нарком (министр) иностранных дел СССР. Член Политбюро (Президиума) ЦК КПСС в 1926—1957 годах. В 1957 году освобожден от высших постов как участник «антипартийной группы». Был исключен из партии и восстановлен лишь в 1984 году при К. У. Черненко. Перед уходом на пенсию (1962) — на дипломатической работе: посол СССР в МНР, затем постоянный представитель СССР при МАГАТЭ. Один из ближайших сподвижников Сталина, несущий значительную ответственность за все, что происходило в те годы, Молотов, судя по воспоминаниям, до конца жизни оставался верен своим взглядам, пытался обелить даже самые мрачные страницы истории, писавшиеся в том числе под его диктовку. «Антипартийная группа» — группа членов высшего руководства КПСС и государства (Молотов В. М., Маленков Г. М., Кагано­вич Л. М. и «примкнувший к ним», как говорилось в пропаганде тех лет, Шепилов Д. Т.), лишившихся своих постов в 1957 году, судя по опубликованным документам, в виду несогласия с Н. С. Хрущевым и его сторонниками. Разногласия были прин­ципиальными и касались путей развития страны в послесталин- скую эпоху. Пропагандистская формула: «Они были «за» продол­жение сталинской политики, а Хрущев и другие — «против»,— далеко недостаточна для понимания смысла происшедшего. Этот сюжет истории нуждается в дополнительном специальном иссле­довании.

26. Второй фронт против Германии был открыт США и Велико­британией лишь в июне 1944 года в Северо-Западной Фрайции. Представлял предмет труднейших дипломатических переговоров СССР с союзниками по антигитлеровской коалиции: вопрос о его открытии обсуждался практически все годы Великой Отече­ственной войны. И каковы бы ни были политико-идеологические оценки коллизий 2-ой мировой войны в разные периоды истории, ясно одно: второй фронт против фашистской Германии Заищ открыл только тогда, когда военная победа Советского Союза стала очевидной, и перед политиками встала проблема послевоен­ного мироустройства, зон влияния в Европе, да й не только в ней.

27. Маленков Георгий Максимилианович (1901/02—1988). С 1925

года в аппарате ЦК ВКП (б), секретарь ЦК в 1939—1946 и 1948—1953 годах. В 1946—1957 годах член Политбюро (Прези­диума) ЦК КПСС. Глава Советского правительства (1953—1955). На июньском 1957 года Пленуме ЦК выведен из состава Президиума и ЦК КПСС за «фракционную деятель­ность», в 1961 году исключен из партии. В последние годы жизни — на хозяйственной работе, затем на пенсии. Опубликованные в последнее время материалы дают основания усомниться в абсолютной верности образа Маленкова, создан­ного ранее пропагандой: «застегнутый на все пуговицы аппарат­чик», последовательный сталинист, «серая личность». Из докла­да Н. С. Хрущева на Пленуме ЦК КПСС при снятии Г. М. Ма­ленкова с поста главы правительства 8 января 1955 года явству­ет, что речь тогда шла о разногласиях по вопросам экономиче­ской политики и ряду принципиальных моментов международ­ной деятельности, которые при рассмотрении на историческом расстоянии делают неубедительными многие официальные ар­гументы «за отставку Маленкова». Политические и личные качества Г. М. Маленкова историкам еще предстоит уточнить.

28. «Смерш» («Смерть шпионам») — особые отделы наркома­тов обороны и военно-морского флота, действовавшие с апреля 1943 года и призванные заниматься контрразведывательной дея-. тельностью. Основные функции были связаны с проверкой, перепроверкой и т. п. советских людей, находившихся в годы войны на оккупированных фашистами территориях, в плену. История «Смерш» еще не написана, и трудно сказать, сколько этими органами было выявлено истинных шпионов, предателей Родины, а сколько людей пострадало невинно, попав под колесо сталинской машины репрессий и подозрений. В имеющихся публикации сведения даются неполные и противоречащие друг другу.

29. Сикорский Игнат Иванович (1889—1942). Выдающийся авиаконструктор, промышленник. Родился в России, где с 1908 года строил самолеты. В 1919 году эмигрировал в США, осно­вал в 1923 году фирму по строительству пассажирских, военных самолетов и вертолетов.

30. Щербицкий Владимир Васильевич (1918—1990). С 1946 года йа партийной и советской работе. В 1957—1961 годах секретарь ЦК КП Украины. В 1961 — 1963 и 1965—1972 годах Председа­тель СМ УССР, в 1972—1989 годах Первый секретарь ЦК КПУ. Один из последних руководителей партии «брежневского набо­ра», остававшийся на своем посту и в годы перестройки. По­следний год — на пенсии. Его профессиональные и человече­ские качества могут быть объективно оценены только при дополнительном, специальном изучении с привлечением и дру­гих мемуарных источников, помимо этой книги.31. Брежнев Леонид Ильич (1906—1982). На советской и пар­тийной работе с 1937 года. Участник Великой Отечественной войны, в 1946—1950 годах возглавлял Запорожский и Днепропе­тровский обкомы и ГК КП (б) Украины, затем ЦК КП Молда­вии (1950—1952), Казахстана (1954—1956). Член Политбюро ЦК КПСС с 1957 года. В 1960—1964 и с 1977 года Председатель Президиума ВС СССР. С 1964 года Первый, затем Генеральный секретарь ЦК КПСС (1966-1982).

Деятельность Л. И. Брежнева, восемнадцать лет возглавлявше­го страну, правящую партию, связана прежде всего с потерей перспектив экономического развития, с попытками «мягкой реабилитации» сталинизма, с внутренним разложением обще­ства, коррупцией, взяточничеством и одновременно с заметны­ми достижениями в области разрядки международной напряжен­ности.

Насаждавшийся сверху культ Брежнева носил трагикомический характер. Л. И. Брежнев отличался огромной тягой к наградам и различного рода отличиям. Гипертрофированно представля­лась его роль в Великой Отечественной войне, которую он закошшл полковником. В последние годы жизни получил орден «Победа», звание Маршала Советского Союза, пять раз был удостоен звания Героя Советског’о Союза и Социалистического Труда. Ему были вручены две Ленинские премии — за «литера­турное достоинство» брошюр-воспоминаний и Премия Мира. Теперь уже очевидно, что не последние год-два, а начиная со второй половины 70-х годов, Брежнев чаще «символически» руководил страной, будучи совершенно больным человеком. И пока он «правил», не желая расставаться с властью, а вокруг бьши люди, поддерживающие его из-за собственных карьери­стских интересов, общество все больше подвергалось коррозии, предвещавшей в перспективе крутые перемены. Они были неиз­бежны. Другое дело, что был управляемый, эволюционистский, возможно, андроповский вариант (по существу, «китайский путь»), который не состоялся по известным причинам, а состо­ялся трудно управляемый вариант революционной ломки. Он вошел в историю под названием горбачевской перестройки (а затем для России — ельцинская постперестройка, для Украи­ны — кравчуковские реформы-эксперименты и т. д.) с эконо­мическими, социальными катаклизмами и прочими последствия^ ми всякой революции. Даже если «сверху».

32. Подгорный Николай Викторович (1903—1983). В 1957—1961 годах Первый секретарь ЦК КП Украины. В 1963—1965 годаз^ секретарь ЦК КПСС, а затем до 1977 года Председатель Прези­диума Верховного Совета СССР. Член Политбюро (Президиум ма) ЦК КПСС в 1960—1977 годах. Затем на пенсии. Его роль и место в советской политической жизни подробно описьшают- ся в книге. По данному поводу надо отметить, что Н. В. Под­горный играл, по мнению других очевидцев, ведущую роль при снятии Н. С. Хрущева. Но вся его последующая политическая биография и затем отставка были следствием не только интриг, борьбы за власть, но и весьма посредственных профессиональ­но-политических качеств самого Подгорного.

33. Ворошилов Климент Ефремович (1881—1969). Участник трех российских революций, один из организаторов Красной Армии. С 1925 года нарком по военным и морским делам, с 1934 года нарком обороны СССР, Маршал Советского Союза (1935). С 1940 года заместитель Председателя СНК СССР. В годы Великой Отечественной войны член ГКО. В 1953—1960 годах Председатель Президиума ВС СССР. Один из ближайших спод­вижников И. В. Сталина, разделяющий с ним ответственность прежде всего за уничтожение ведущих военачальников страны в годы репрессий.

34. ГромыЕо Андрей Андреевич (1909—1989). На дипломатиче­ской работе с 1939 года. Посол СССР в США (1943—1946), в Великобритании (1952—1953), постоянный представитель СССР в ООН (1946-1948). В 1949-1957 годах первый замести­тель, с 1957 по 1985 год министр иностранных дел СССР. В 1985—1988 годах Председатель Президиума ВС СССР. Член Политбюро ЦК КПСС в 1973—1988 годах. С 1988 года на пенсии. Десятки лет был архитектором советской внешней политики. Один из политических деятелей, сыгравших решаю­щую роль в выдвижении М. С. Горбачева на пост Генерального секретаря ЦК КПСС в 1985 году.

35. Андропов Юрий Владимирович (1914—1984), Один из орга­низаторов партизанского движения в Карелии в годы Великой Отечественной войны, комсомольский, партийный работник. Посол СССР в Венгрии (1954—1957), с 1962 года секретарь ЦК КПСС. В 1967—1982 годах был председателем КГБ СССР. Член Политбюро ЦК КПСС с 1973 года. В 1982—1984 годах Гене­ральный секретарь ЦК КПСС, одновременно (1983—1984) Председатель Президиума ВС СССР. С Ю. В. Андроповым свя­заны серьезные попытки по-новому взглянуть на развитие СССР, на социализм, начать реформирование общества, наве­сти в стране дисциплину, порядок, покончить с коррупцией. Вопрос о том, насколько далеко вперед заглядьшал Ю. В. Ан­дропов, вызывает сейчас споры. По мнению ряда руководите­лей пересгройки, Андропов бы далеко не пошел, мыслил он-де категориями «косметического ремонта обветшалого здания со­циализма». Это требует дополнительного изучения, хотя, если взять один год правления Андропова и один год перестройки (с марта 1985 г.), то трудно сказать, за какой период времени было произведено больше перемен. Да и высказывания м. с. Горбачева, А. Н. Яковлева, других лидеров перестройки в первый год их власти (а ведь именно они дают скептические оценки возможностям Андропова-реформатора) очевидно прои­грывают высказывани5ш-йовациям Андропова. Если, конечно, все брать в контексте своего времени и в сравнении с предше­ствующим периодом.

36. Кадар Янош (1912—1989). Первый секретарь ЦК ВСРП с 1957 года. В 1956—1958 годах Председатель Венгерского революционного рабоче-крестьянского правительства, в 1961 — 1965 годах Председатель СМ ВНР, с 1965 года член Президиума ВНР. Один йз немногих руководителей социалисти­ческих стран, стремившийся на деле модернизировать представ-^ ления о социализме, будучи, естественно, сыном своего времени и деятелем, подчинявшимся обстоятельствам эпохи.

37. Шелепин Александр Николаевич (р. 1918). В 1952—1958 годах избирается первым секретарем ЦК ВЛКСМ, тогда же членом ЦК КПСС (1952-1976). В 1961-1967 годах секретарь ЦК, в 1964—1975 годах член Политбюро (Президиума) ЦК КПСС. В 1958—1961 годах возглавляет КГБ при СМ СССР, в 1962-1965 годах КПК ЦК КПСС и СМ СССР, заместитель Председателя СМ СССР. С 1967 года, оставаясь членом Полит­бюро ЦК КПСС, постепенно отстраняется от реальной вла­сти — его переводят председателем ВЦСПС, затем заместите­лем председателя ГК СССР по профтехобразованию (1975). С 1984 года на пенсии. Шелепин был одним из тех молодых политических деятелей, кто помогал восхождению Брежнева и был им же отстранен.

38. Ходжа Энвер (1908—1985). С 1948 года Генеральный, с 1954 года Первый секретарь ЦК Албанской партии труда. В 1946—1954 годах Председатель СМ НРА, одновременно ми­нистр иностранных дел, министр обороны страны. Один из наиболее видных и последовательных коммунистических руко­водителей сталинского типа.

53. Югославские ревизионисты — советское политико-пропа- гандистское определение руководителей Союза коммунистов Югославии и СФРЮ в последние годы жизни И. В. Сталина из- за серьезных разногласий между Сталиным и Тито. Терминоло­гия прекратила хождение после нормализации отношений меж­ду партиями и странами при Хрущеве.

40. XXI (внеочередной) съезд КПСС (1959) известен главным образом утверждением семилетнего плана развития народного хозяйства СССР (1959—1965). Переход на семилетку был пб* пыткой закамуфлировать провалы в вьшолнении 6-й пятилетки; Более к семилеткам не возвращались.

41. Западная Украина — Львовская, Ивано-Франковская, Тер­нопольская, Волынская и Ровенская области — регион, неоднО­кратно переходивший из рук в руки. В 1921 году эти земли по Рижскому договору отошли к Польше. В 1939 году были вновь присоединены к Украине в составе СССР. Это было предусмо­трено известным Пактом между СССР и Германией (Пакт Молотова — Риббентропа).

42. Ларионов Алексей Николаевич (1907—1960). Первый секре­тарь Рязанского обкома КПСС с 1948 года. С его именем связано нашумевшее дело, ставшее своего рода показателем очковтирательства и стремления местных руководителей выслу­житься перед Центром любыми средствами. Суть дела: скупка животных, животноводческих продуктов в соседних областях и сдача их государству в целях демонстрации «достижений» своей области в сельском хозяйстве. Сам инициатор, получив­ший за свою «деятельность» звание Героя Социалистического Труда в 1959 году, покончил жизнь самоубийством после разо­блачения.

60. Суслов Михаил Андреевич (1902—1982). Многие годы на партийной работе. С 1947 года секретарь ЦК КПСС. В 1952—1953 и с 1955 года член (Политбюро) Президиума ЦК КПСС. Ключевая фигура в идеологической работе КПСС в брежневские годы, догматик и начетчик. По сути, «серый кардинал» периода нашей политической истории, названного впоследствии «застоем».

44. Тольятти Пальмиро (1893—1964). Один из крупнейших дея­телей итальянского и международного комму^гастического дви­жения, один из основателей ИКП и руководителей Коминтерна. В 1944—1946 годах был членом правительства Италии. С поли­тического завещания П. Тольятти, вызвавшего в свое время эффект разорвавшейся бомбы, по сути, начинается биография «итальянской модели социализма» и «еврокоммунизма» как тео­рии и течения в коммунистическом движении.

45. Ульбрихт Вальтер (1893—1973). Один из видных немецких революционеров, участник революции 1918 года. Был депута­том рейхстага (1928—1933). Один из основателей и руководи­тель СЕПГ в 1950—1971 годах, затем Почетный председатель партий. С 1960 года был одновременно Председателем Государ­ственного Совета ГДР.

46. Живков Тодор (р. 1911). С 1954 года Первый секретарь ЦК Болгарской КП, одновременно (1962—1971) Председатель СМ, с 1971 года Председатель Государственного Совета НБР. Воз­главлял Болгарию до последних дней социалистического перио­да истории страны. Затем был привлечен к суду с обвинением в коррупции, измене интересам Болгарии.

47. Гагарин Юрий Алексеевич (1934—1968). Летчик-космонавт СССР, впервые в истории человечества 12 апреля 1961 года совершивший полет в космос на корабле «Восток». Почетный член Международной академии астронавтики (1966). Погиб во время тренировочного полета,

48. Это было время «борьбы за большую кукурузу» — массо­вой хозяйственно-политической кампании, проводишиейвя ряд лет при Н. С. Хрущеве. Положительные результаты распро­странения этой культуры шли параллельно с необдуманным конъюнктурным ее насаждением, часто вопреки климатическим и иным условиям хозяйствования. Предмет анекдотов и насме­шек в народе, как следствие.

49. Речь идет о третьей П|юграмме КПСС, принятой XXII съездом партии в октябре 1%1 года и ставившей задачу по­строения коммунизма в стране в течение ближайшего двадцати­летия. Именно при принятии третьей Программы КПСС Н, С. Хрущев заявил, что «ньшешнее поколение людей будет жить при коммунизме». Первые две Программы партии бьши приняты в 1903 и 1919 годах на II и VIII съездах партии. Новая редакция третьей Программы была утверждена XXVII съездом КПСС в 1986 году.

50. Ким Ир Сен (р. 1912). Генеральный секретарь ЦК Трудовой партии Кореи с 1966 года, с 1972 года Президент КНДР. После­довательный продолжатель традиций культа личности, обоже­ствления вождя.

51. Воссоединенне Украины с Россией было провозглашено в Переяславской Раде 8 января 1654 года гетманом Украины Богданом Хмельницким (ок. 1595—1657) — руководителем ос­вободительной войны украинского народа против польско^шля- хетского гнета (1648—1654).

52. Форос — местечко в Крыму, где был расположен один из лучших санаториев ЦК КПСС. Приобрел особую известность как местонахождение М. С. Горбачева в дни августовских собы-» тий 1991 года. Провал выступления членов №ЧП (Государ­ственный комитет по чрезвычайному положению, в который входили высшие должностные лица СССР из числа ближайшего окружения Президента страны и Генерального секретаря ЦК КПСС) стимулировал распад СССР, привел к концу уже бу­ксующую перестройку. После этого начался новый период индивидуальных реформаторских усилий и иных сложных про­цессов в бывших советских республиках.

53. Квсыгив Алексей Николаевич (1904—1980). Один из самых молодых министров советских лет, с 1939 года возглавлял нар­коматы, министерства СССР — текстительной, легкой и пищеп вой промьш1ленности, финансов. Неоднократно был заместит^ лем Председателя СНК, СМ СССР. В 1941—1942 годах замести­тель председателя Совета по эвакуации, создатель и руководи­тель легендарной «дороги жизни» через Ладогу к блокадному Ленинграду. В 1943—1946 годах Председатель СНК РСФСР.

в 1960—1964 годах первый заместитель Председателя, в 1964—1980 годах Председатель СМ СССР. Член Политбюро в 1948-1952 и 1960-1980 годах.

Его иш прежде всего связано с попытками экономических реформ 2-й половины 60-х годов. При практически полном отсутствий информации в те годы о высших политических и государственных деятелях и в отличие от многих коллег пользовался симпатией народа,

Во всех других (нам известных) воспоминаниях А- Н. Косыгин фигурирует только в качестве вйсокого профессионала, же­сткого руководителя, одновременно человека своего времени, разделявшего основные представления об идеологии и практике социалистического строительства. Последние акценты в харак­теристиках Косыгина появились недавно в устах политических деятелей перестройки. Это, видимо, так и есть, хотя подобные суждения без оговорок и объяснений лишены историзма. С та­кими подходами в равной мере можно «педалировать» на отсут­ствие реформаторского потенциала в «те годы» у всех перестро­ечных и постперестроечных лидеров, выросших из предше­ствующей эпохи. Более того, в сравнении с доперестроечной деятельностью таких современных руководителей, как Ельцин Б. Н., Шеварднадзе Э. А., Алиев Г. А,, Кравчук Л. М. и дру­гие, А. Н. Косыгин предстает ббэ^'словно крупным реформато­ром, а не безликим «традиционалистом».

54. Попович Павел Романович (р.1930). Летчик-космонавт СССР, Совершивший в 1962 году четвертый полет в космос на советском корабле «Восток-4», первый космонавт-украинец. После этого еще дважды бывал в космосе.

55. Кеннеди Джон Фицджеральд (1917—1963). 35-й Президент США (1961—1963) от Демократической партии. Выступал за укрепление военных блоков и вооруженной мощи США. Вместе с тем склонялся к более реалистическому курсу в отношениях с СССР, Именно при нем разразился Карибский кризис в октяб­ре 1962 гйда — один из опаснейших международных кризисов, который был связан с жесткой антикубинской политикой США и вводом в связи с этим советских ракет на Кубу, что вызвало яростную антикубинскую и антисоветскую кампанию в США, сопровождавшуюся угрозами американского вторжения' на Кубу. Кризис бьш ликвидирован благодаря взаимным уступкам меяоду СССР и США. В дни кризиса мир впервые реально стоял перед угрозой ядерной войны.

56. Организация Североатлантического союза (НАТО) создана в 1949 году как военно-политической блок 16-ти капиталистиче­ских государств Европы и Северной Америки во время «холод­ной войны», направленный против СССР и стран социалистиче­ского содружества.

«Холодная война» — не только пропагандистский, но и офици- альный политический термин, использовавшийся как в Совет­ском Союзе, так и на Западе и характеризовавший суть «нево­енного» противоборства двух систем — социалистической и ка­питалистической. Практически общепризнано, что ее начало положил Уинстон Черчилль (1874—1965) своей речью в Фулто­не в 1946 году. Один из ведущих политиков Великобритании (премьер-министр страны в 1940—1945 и 1951—1955 годах), один из лидеров антигитлеровской коалиции в годы 2-й мировой войны в этом выступлении по существу сформулировал новое послевоенное отношение Запада к СССР, поставил точку на союзнических отношени5гх. Эта политика базировалась на суще­ствовавшем в те годы ядерном преимуществе Запада. Однако она не завершилась и по достижении военного паритета между СССР и США, между НАТО и Варшавским договором. Конец «холодной войны» связан с перестройкой в СССР и коренным пересмотром принципов мировой политики на рубеже 80—90-х годов.

57. Кастро Рус Фидель (р. 1926). Лидер кубинской революции, завершившейся победой в 1959 году. В 1959—1976 годах пре­мьер-министр Кубы. С 1965 года Первый секретарь ЦК КП Кубы (с первого съезда партии и учреждения данного поста). С 1976 года одновременно председатель Государственного Сове­та и СМ Республики Куба. Продолжает выступать как последо­вательный поборник марксизма-ленинизма и социализма. Видит в Кубе оплот и надежду на возрождение социализма, социали­стической системы.

58. Микоян Анастас Иванович (1895—1978). Возглавлял ряд партийных организаций, наркоматов. Ялялся заместителем, первым заместителем Председателя СНК (СМ) СССР с 1937 года. Член ГКО в годы Великой Отечественной войны. В 1964 году Председатель, в 1965—1974 член Президиума ВС СССР. Затем на пенсии. Член Политбюро ЦК КПСС с 1935 по 1966 год. Пожалуй, единственный деятель, сохранявший места в ру­ководстве партии и государства независимо от резких перемен в высших эшелонах власти и смены политических курсов.

59. Тито (Броз Тито) Иосин (1892—1980). Участвовал в гра­жданской войне в России в составе Красной Армии. В 1920 году возвратился на родину и вступил в КП Югославии. С 1934 года избран членом ЦК и Политбюро ЦК КПЮ. С 1937 года руково­дитель КПЮ. В 1941 — 1945 грдах возглавлял наррдно-освободи-' тельное и партизанское движение Югославии, затем правитель­ство. С 1953 года Президент Югославии. Коммунистический лидер, впервые пытавшийся на деле, своеобразно, исходя из собственных представлений, соединить социализм с рьшочнымй отношениями, политическим и экономическим плюрализмом.

с этим были связаны сложности, разрьшы отношений с руко­водством КПСС.

60. Королев Сергей Павлович (1906/07—1966). Выдающийся конструктор., ,перэых ракетно-космических систем, основопо­ложник практической космонавтики, академик АН СССР (1958). Под его руководством созданы первые спутники, первые космические корабли «Восток>^ и «Восход».

61. «Открытое письмо Центрального Комитета Коммунистиче­ской партии Советского Союза партийным организациям и всем коя1мунистам Советского Союза» было опубликовано в газете «Правда» 14 июля 1963 года в ответ на письмо ЦК КП Китая от 14 июня того же года. В нем отвергались нападки КПК на КПСС и Советское правительство как необоснованные и выра­жалось стремление достичь взаимопонимания, при этом вся вина за обострение отношений между СССР и Китаем возлага­лась на КПК.

62. Павлычко Дмитрий Васильевич (р. 1929). Украинский поэт, кинодраматург. В период перестройки и после провозглашения государственного суверенитета Украины — один из лидеров украинского национального движения, выступает с жестких антикоммунистических и националистических позиций.

63. Мжаванадзе Василий Павлович (1902—1988). На военно­политической работе с 1937 года. Генерал-лейтенант (1944). В 1953—1972 годы Первый секретарь ЦК КП Грузии, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС в 1957—1972 годах. Был снят с работы за экономическое и нравственно-правовое разложение в республике.

64. Краснодонцы («Молодая гвардия») — члены подпольной организации молодежи, активно действовавшей в 1942 году в г. Краснодоне Луганской области. Большинство членов орга­низации казнены фашистами.

65. Ватутин Николай Федорович (1901 — 1944). Генерал армии (1943), командующий рядом фронтов в Великой Отечественной войне, в том числе 1-м Украинским фронтом, войска которого освободили Киев (1943). Умер от ран. Ватутину установлен памятник в Киеве.

66. Свобода Людвиг (1895—1979). Во время Великой Отече­ственной войны организовал и возглавил чехословацкий корпус, боровшийся с фашизмом. В 1945 — 1950 годах министр нацио­нальной обороны, затем заместитель председателя правитель­ства. В 1968—1975 годах Президент ЧССР.

67. Берия Лаврентий Павлович (1899—1953). Работал в органах разведки и контрразведки в 1921 — 1931 годах в Азербайджане и Грузии. С 1931 года Первый секретарь ЦК КП(б) Грузии. В, 1|938—1945 и с 1953 года нарком (министр) внутренних дел СССР и одновременно с 1941 года заместитель Председателя СНК (СМ)

СССР. Член Политбюро (Президиума) ЦК КПСС в 1946—1953 годах. Один из руководителей жесточайшей репрессивной ма­шины сталинского времени. Судя по опубликованньпл докумен­там и воспоминаниям — политический циник и разложившийся человек. 26 июня 1953 года снят со всех постов, арестован, выведен из состава ЦК, исключен из партии как «враг КПСС и Советского Союза». 23 декабря приговорен к расстрелу и в тот же день приговор был приведен в исполнение.

68. Новотный Антонин (1904-1975). В 1953-1968 годах Пер­вый секретарь ЦК КП Чехословакии, одновременно (1957—1968) Президент ЧССР. Январский 1968 года пленум ЦК КИЧ разделил посты Президента ЧССР и Первого секретаря КПЧ, которым был избран А. Дубчек. 22 марта 1968 года Новотный подал в отставку и 30 марта Национальное собрание избрало на пост Президента ЧССР Людвига Свободу.

69. Швейк — имя главного героя романа чешского журналиста и писателя-сатирика Ярослава Гашека (1883—1923) «Похожде­ния бравого солдата Швейка во время мировой войны», ставшее нарицательным. В данном случае имеет национально-политиче- ский оттенок.

70. Шевченковский комитет был создан для организации празд­нования 150-летия со дня рождения Т. Г. Шевченко. По инициа­тиве Шевченковского комитета в Каневе был установлен памят­ник на могиле поэта, состоялось торжественное открытие па­мятника Т. Г. Шевченко в Москве, учреждены Щевченковские премии, которые были присуждены ряду деятелей литературы и искусства Украины и других советских республик. На этом Шевченковский комитет прекратил свое существоваше.

71. Книга Кичко Т. К. «Иудаизм без прикрас» вышла в Киеве на украинском языке в издательстве АН УССР в 1963 году. В основу ее положен реферат автора «Современный иудаизм и его реакционная сущность», изданный в Киеве в 1961 году ва русском языке.

72. Варшавский договор — Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, подписан в Варшаве в 1955 году европей­скими социалистическими странами — Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей, Румынией, Чехословакией и СССР (до 1968 года членом бьша также Албания). Организация бьша создана в про­тивовес НАТО. 23 декабря 1992 года Верховный Совет Россий­ской Федерации ратифицировал договор о прекращении дея­тельности Организации Варшавского договора.

73. Порик, Колесник — участники французского Движения Со­противления. Порик Василий Васильевич (1920—1944), лейте­нант Советской Армии. Убежал из плена в 1943 году, бьш командиром партизанского отряда Движения Сопротивления во Франции. Расстрелян оккупантами с группой героев Сопроти­вления. Герой Советского Союза с 1964 года. Это звание прис­воено по инициативе Шелеста.

74. Игнатов Николай Григорьевич (1901 — 1966). Секретарь ЦК КПСС в 1952—1953, 1957—1960 годах. Член Президиума ЦК КПСС в 1957—1961 годах. С 1960 заместитель Председателя СМ СССР. В 1959, 1962—1966 годах Председатель Президиума ВС РСФСР, с 1963 года заместитель Председателя Президиума ВС СССР.

75. Семичастныи Владимир Ефимович (р. 1924). Первый секре­тарь ЦК ВЛКСМ в 1958—1959 годах, затем второй секретарь ЦК КП Азербайджана. В 1961 — 1967 годах возглавлял КГБ при СМ СССР. Член ЦК КПСС в 1964-1971 годах. В. Е. Семича­стный, по сути дела, обеспечивал «прикрытие» акции снятия Н. С. Хрущева. Вскоре он, как и А. Н. Шелепин, был отстра­нен от реальной политической власти — вначале переведен в Киев заместителем Председателя СМ Украины, затем с 1981 года работал в Москве заместителем председателя Правления Всесоюзного общества «Знание». В настоящее время на пенсии.

76. Мазуров Кирилл Трофимович (1914—1989). Один из руково­дителей партизанского движения в Белоруссии, комсомольский, затем партийный и советский работник. С 1947 года в аппарате ЦК КП Белоруссии. В 1953 — 1956 годах Председатель СМ БССР, затем до 1965 года Первый секретарь ЦК КП Белорус­сии. С 1965 года первый заместитель Председателя СМ СССР. Находясь на пенсии с 1978 года, работал председателем Всесо­юзного совета ветеранов войны и труда.

77. Гомулка Владислав (1905 — 1982). Один из организаторов Польской рабочей партии, ее Генеральный секретарь в 1943—1948 годах. В 1956—1970 годах Первый секретарь ЦК ПОРП.

78. Гришин Виктор Васильевич (1914—1991). На партийной работе с 1941 года. С 1950 года работник Московского обкома КПСС, в 1956—1967 годах председатель ВЦСПС, затем до 1985 года первый секретарь Московского ГК КПСС. В годы пере­стройки был провозглашен одним из столпов «застоя» и глав­ным соперником М. С. Горбачева в борьбе за пост Генсека партии после смерти К. У..Черненко. Сам это отрицал.

79. Рашидов Шараф Рашидович (1917—1983). Государственный и партийный деятель, писатель, в 1949—1950 годах возглавлял Союз писателей Узбекистана, затем до 1959 года был Председа­телем Президиума ВС Узбекской ССР и до 1960 года заместите­лем Председателя Президиума ВС СССР. С 1959 года Первый секретарь ЦК КП Узбекистана. После смерти был обвинен в коррупции, в разложении кадров в республике. После со­здания самостоятельного государства Узбекистан канонизирует­ся как выдающийся государственный деятель и писатель.

80. Лысенко Трофим Денисович (1898—1976). Биолог, агро­ном, академик АН СССР (1939), президент ВАСХНИЛ (1938—1956, 1961 — 1962). С его именем связана одна из наибо­лее мрачных страниц развития советской науки и прежде все­го — биологии, когда в угоду концепции о решающем влиянии внешних условий на создание новых видов растений отверга­лась роль наследственности, а ученые, не согласные с вывода­ми «академика», подвергались репрессиям, а подчас и уничто­жению. «Лысенковщина» задержала развитие биологии в СССР на многие годы.

81. Речь идет об англо-фраико-израильской агрессии против Египта, предпринятой в октябре 1956 года в ответ на национа­лизацию египетским правительством компании по эксплуата­ции Суэцкого канала. Резкий протест СССР, его поддержка Египта, решения Генеральной Ассамблеи ООН заставили изра­ильские войска освободить захваченные территории. В резуль­тате агрессии канал был выведен из строя на пол год а.

82. Мао Цзэдун (1893 —1976). Один из лидеров китайской рево­люции, Председатель ЦК Компартии Китая с 1943 года. В 1954—1959 годы Председатель КНР. Идейно-теоретические взгляды — маоизм — стали олицетворением левого революци­онного радикализма. Окончание провозглашавшейся «великой дружбы» между СССР и КНР, советским и китайским народа­ми, было связано с неприятием критики культа личности Стали­на, а также разногласиями между партиями в вопросах строи­тельства социализма, развития коммунистического движения и мирового революционного процесса.

83. Скрыпник Николай Алексеевич (1872—1933). Председатель СНК Украины в 1918—1919 годах, затем возглавлял ряд нарко­матов, был генеральным прокурором. В 1933 году заместитель Председателя СНК и Председатель Госплана УССР.

84. Гончар Олесь (Александр Терентьевич) (р. 1918). Видный украинский писатель, общественный деятель. Роман «Собор», посвященный проблемам сохранения культуры, духовности, нравственности славянского, украинского мира, был весьма настороженно, с осуждением воспринят официальной идеологи­ей.

85. Дзюба Иван Михайлович (р. 1931). Украинский писатель- публицист. В 50—60-х годах опубликовал ряд литературно­критических статей, активно выступал участником протестов, петиций, собраний в защиту деятелей украинской культуры, подвергавшихся преследованиям со стороны КГБ. После серии арестов украинских деятелей в 1965 году Дзюба обратился в декабре того же года с письмом к Первому секретарю ЦК КП Украины П. Е. Шелесту и Председателю СМ УССР в. в. Щербицкому, приложением к которому стала его работа «Интернационализм или русификация?», написанная на украин­ском языке. Работа эта впервые была издана в 1968 году на английском языке в Лондоне, в том же году — на украинском языке в Мюнхене и там же в 1973 году на русском языке. После перевода П. Е. Шелеста в Москву в 1972 году Дзюба был исключен из Союза писателей Украины и арестован. Закрытый суд в марте 1973 года приговорил его к пяти годам лишения свободы. После провозглашения независимости Украины Дзю­ба стал активным деятелем РУХ («Движение»).

86. Речь идет о письме в защиту Дзшбы, направленном в адрес ЦК КПУ 77-ю украинскими диссидентами.

87. Егорычев Николай Григорьевич (р. 1920). Второй (1961), затем первый секретарь Московского ГК КПСС, член ЦК КПСС в 1961 — 1971 годах. В 1970 году снят с должности по настоянию Л. И. Брежнева и отправлен послом в Данию (1970-1974).

88. Дубчек Александр (1921 — 1992). В 1925 — 1938 годах жил в СССР. Вернувшись в Чехословакию, активно участвовал в Словацком национально-освободительном восстании 1944 года. В 1Й5 —1949 годах рабочий завода, затем на партийной работе. В 1955 — 1958 годах учился в ВПШ при ЦК КПСС в Москве. В январе 1968 года сменил Новотного на посту Генерального секретаря ЦК КПЧ. Лидер «Пражской весны», имя которого связано с попытками создания «социализма с че­ловеческим лицом». После смещения получил место посла в Турции, а затем жил в изоляции под Братиславой. С 1990 года являлся Председателем Национального собрания Чехословакии. Погиб в автомобильной катастрофе при не совсем понятных до сих пор обстоятельствах.

89. Совет Экономической Взаимопомощи (СЭВ) — междуна­родная межправительственная организация многостороннего экономического сотрудничества была создана в 1949 году. Рас­пад социалистической системы нанес решительный удар и по СЭВ. 13 декабря 1991 года закончила работу ликвидационная комиссия СЭВ, и эта дата считается окончательной в деятельно­сти Совета.

90. Культурная революция — одна из массовых политических кампаний, развернутая Мао Цзэдуном в 1965 году с опорой на молодежь. Была направлена против «буржуазных перерожден­цев» в руководстве КПК и среди китайских интеллигентов. Маоисты провели «чистку» министерства культуры, затем, в 1966 году, Пекинского университета и обрушились на «обур­жуазившиеся» партийные кадры. Во многих случаях анархиче­ские действия маоистов приводили к кровопролитию, уничтоже­нию культурных ценностей. В марте 1969 года IX съезд КПК подвел «триумфальный» итог «великой пролетарской культур­ной революции».

91. Организация украииских националистов (ОУН) существова­ла в 1929 — начале 50-х годов в Западной Украине. Выступала против воссоединения Западной Украины с УССР. ‘ Активно сотрудничала с гитлеровцами в годы войны. После 1945 года занималась подпольной военно-террористической и иной дея­тельностью. В начале 50-х годов была ликвидирована. Имела военно-террористическое формирование, так назьгоаемую Украинскую повстанческую армию (УПА) — бандеровцев — по имени ее руководителя С. А. Бандеры (1908—1959).

92. Мануильский Дмитрий Захарович (1883 — 1959). Участник Октябрьской революции, член Петроградского ВРК. В 1944—1953 годах заместитель Председателя СНК(СМ) и нар­ком иностранных дел УССР. Академик АН СССР (1945). Член ЦК КПСС в 1923-1952 годах.

93. Романов Григорий Еасидьевйч (р. 1923). На партийной ра­боте с 1954 года. В 1961 — 1983 годах секретарь ГК и обкома КПСС Ленинграда. В 1983—1985 годах секретарь ЦК КПСС. Будз^и членом Политбюро ЦК КПСС (1976—1985), являлся одной из ключевых фигур брежневского руководства, хотя считается, что Г. В. Романов был «неудобным» деятелем и его Москва «держала на расстоянии». Переведенный в Москву при Ю. В. Андропове, покинул политическую арену в начале пере­стройки.

94. Ковпак Сидор Артемьевич (1887—1967). Легендарный ко­мандир партизанского соединения на Украине в годы Великой Отечественной войны, провел пять рейдов по тылам фаши­стской армии, о чем написал книгу «От Путивля до Карпат». С 1947 года заместитель Председателя ВС Украины.

95. Федоров Алексей Федорович (1901 — 1989). Один из видных руководителей партизанского движения и подполья в Великой Отечественной войне на территории Украины, первый секре­тарь Волынского и Черниговского подпольных обкомов КП(б) Украины. С 1944 года возглавлял ряд обкомов партии, с 1957 года — министерство соцобеспечения УССР.

96. Шульгин Василий Витальевич (1878—1976). Один из видней­ших деятелей Государственной думы, член временного комите­та Думы после Февральской революции. Принимал участие в принятии отречения Николая II. До 1944 года в эмиграции. Наступавшую Советскую Армию встретил в Югославии, был арестован и до 1956 года находился в заключении по приговору суда «за контрреволюционную деятельность». В 1960 году приз­вал русскую эмиграцию отказаться от враждебного отношения к СССР. Умер во Владимире.

97. Книга П. Е. Шелеста «Историческое призвание молодежи» была издана в 1967 году Политиздатом Украины на украинском языке. Второе дополненное и переработанное издание появи­лось в 1968 году одновременно на украинском языке в Киеве и русском в Москве. В 1970 году книга была переведена на немецкий язык и издана в ГДР в Берлине издательством уег1а§.

98. Аллилуева Светлана Иосифовна (р. 1926). Дочь И. В. Ста­лина. В 1966 году остадась за рубежом, выехав в Индию к мужу. Возвращалась в СССР, но вновь уезжала. Автор книг-воспоми- наний «Двадцать писем к другу», «Всего один год» и «Далекие звуки». В настоящее время живет в Англии.

99. Израильская агрессия против арабских стран — Египта, Сирии и Иордании в июне 1967 года вылилась в так называемую «шестидневную войну» (5 — 10 июня), во время которой были оккупированы значительные территории: Синайский полу­остров и сектор Газа у Египта, у Иордании — Западный берег реки Иордан, у Сирии ^ Голанские высоты. Советский Союз, исчерпав все дипломатические и международные средства, в ча­стности трибуну Совета Безопасности ООН, 10 июля 1967 года разорвал дипломатические отношения с Тель-Авивом.

100. Насер Гамаль Абдель (1918—1970). Один из виднейших деятелей арабского мйра, основатель и руководитель организа­ции «Свободные офицеры», осуществившей революционный переворот в 1952 году в Египте, Президент страны в 1956—1970 годах.

101. Гусак Густав (р. 1913). Один из руководителей Словацкого национально-освободительного восстания 1944 года. В 1946—1950 годах Председатель правительства Словакии. За­меститель Председателя правительства ЧССР в апреле — авгу­сте 1968 года. В 1968—1969 годах Первый секретарь ЦК КП Словакии и после отставки Дубчека в 1969 году — Первый (Генеральный) секретарь КПЧ. Субъективные негативные оценки Гусака в книге весьма показательны. Они не подтвер­ждаются его последующей деятельностью и свидетельствуют о том, насколько Москва не на словах* а на деле «владела» ситуацией в соцстранах, в данном случае — в ЧССР.

102. Косиор Станислав Викеитьевич (1889—1939). Участник Октябрьской революции. Генеральный (первый) секретарь ЦК КП(б) Украины в 1928—1938 годах, затем заместитель Предсе­дателя СНК СССР. Расстрелян в годы политических репрессий. Реабилитирован в 1956 году.

103. Чубарь Влас Яковлевич (1891 — 1939). Участник револю­ции, затем с 1920 года на хозяйственной и советской работе на Украине: Председатель СНК Украины (1923—1934) и одновре­менно заместитель Председателя СНК СССР (1923—1925). С 1934 года заместитель Председателя СНК и СТО СССР, одновременно нарком финансов СССР (1937—1938). Член По­литбюро ЦК ВКП(б) в 1935—1938 годах. Расстрелян в годы политических репрессий. Реабилитирован в 1955 году.

104. Петровский Григорий Иванович (1878—1958). Один из ста­рейших членов КПСС, революционер. Нарком внутренних дел РСФСР с 1917 года. В 1919—1938 годах председатель ВЦИК УССР и с 1922 года один из председателей ЦИК СССР. В 1938—1939 годах заместитель Председателя Президиума ВС СССР. С 1940 года заместитель директора Музея Революции СССР, член ВЦИК и ЦИК СССР.

105. Чаушеску Николае (1918—1991). В рабочем движении с 1932 года. Член ЦК Румынской КП с 1952 года, с 1955 года член Политбюро. С 1965 года возглавлял компартию в качестве ее Генерального секретаря. Во время восстания в Бухаресте был расстрелян с женой без суда.

106. Шик Ота — автор «экономической концепции». Считал, что расцвета ЧССР может добиться, только став на капитали­стический путь развития, при этом безработица входила состав­ной частью в его «экономическую концепцию». Партия, по мнению Шика, должна быть политической организацией людей, подобранных по их образовательному цензу и положению в пра­вящем механизме, превратиться в некую элитарную касту. Та­ковы были оценки того времени.

107. Имре Надь (1896—1958). Возглавлял правительство Вен­грии с 1953 по 1955 год и во время восстания 1956 года. После ввода Советских войск в Венгрию был арестован, содержался под стражей в Румынии, затем в Советском Союзе. В 1958 году в Будапеште тайный суд приговорил Имре Надя к расстрелу. Реабилитирован в 1989 году.

108. «Программа действий» — документ, принятый на апрель­ском 1968 года Пленуме ЦК КПЧ. В ней давалась негативная характеристика прошедших 20 лет социалистического строи­тельства ЧССР. В противовес доминировавшей в идеологии соцстран классовой оценке общества выдвигался тезис о «еди­ном гражданском обществе, в котором все имеют равную заин­тересованность в строительстве социализма».

109. Черненко Константин Устинович (1911 — 1985). Долгие годы на партийной и советской работе, в том числе в аппаратах ЦК КПСС и Президиума ВС СССР. С 1976 года секретарь, с 1978 года член Политбюро ЦК КПСС. В 1984—1985 годах Генеральный секретарь ЦК КПСС и Председатель Президиума ВС СССР. Деятель, мало что успевший сделать за год руковод­ства партией и страной. Политика олицетворяется с попытками вернуться после Андропова к брежневскому стилю.

110. Открытое письмо «Две тысячи слов, обращенных к рабо­чим, крестьянам, служащим, ученым, деятелям искусств, ко всем гражданам», подписанное группой лиц как членов партии, так и беспартийными, было опубликовано в газете «Литерарны листы» 27 июня 1968 года. В нем давалась отрицательная оценка истории развития Чехословакии после 1948 года, содержались призывы к демонстрациям, забастовкам, бойкоту с целью изме­нения внешней и внутренней политики ЧССР, созданию «новой чехословацкой модели социализма».

111. В июне 1968 года в Праге состоялся общегосударственный актив народной милиции, на котором присутствовало И тысяч человек. Митинг перешел в манифестацию дружбы с Советским Союзом. Его участники потребовали принятия энергичных мер против антисоциалистических сил.

112. Против рабочих и служащих завода «Авто-Прага», напи­савших письмо в одну из московских газет с осуждением новых порядков в Чехословак1ш, была развязана ожесточенная кампа­ния в прессе, начатая статьей социолога Йодла в газете «Сво­бодное слово». В ней автор оценивал «Письмо 99-ти» как «нож в спину Чехословакии».

ИЗ. Брандт Вилли (Герберт Карл Фрам) (1913—1992). Актив­ный поборник разрядки отношений между Западом и Востоком, в 1957—1966 годах бургомистр Западного Берлина. С 1964 года председатель Социал-демократической партии Г ермании. В 1969—1974 годах Федеральный' канцлер ФРГ. С 1976 года являлся председателем Социалистического интернационала.

114. Бенешевщы — бывшие сторонники Бенеша Эдуарда (1884—1948), государственного деятеля Чехословакии, предсе­дателя правительства в 1921 — 1922 годах, президента в 1936—1938 годах, эмигрировавшего за границу и возглавивше­го эмигрантское правительство. Избранный президентом Чехо­словакии в 1946 году, он активно проводил курс на восстановле­ние буржуазного строя. Не получив поддержки Народного фронта страны, ушел в отставку в 1948 году. Многие сторонни­ки Бенеша впоследствии стали членами КПЧ.

115. «Кошицкая программа», или «Кошицкая декларация», была разработана правительством Народного фронта Чехосло­вакии, и опубликована 5 апреля 1945 года в городе Кошице. В ней содержались основные принципы строительства народно- демократической Чехословакии.

116. «К“231» — один из многочисленных политических клубов, организованных в марте—апреле 1968 года в ЧССР. Имел антисоциалистическую и антисоветскую направленность. Со­здан из бывших осужденных на политических процессах 1949—1954 годов. Требовал свободы слова, союзов и демонстра­ций, отмены цензуры. Призывал к «взятию власти без выстре­лов», выступал за выход ЧССР из Организации Варшавского договора.

117. После издания в июне 1968 года закона, отменявшего какой-либо контроль за печатью, газета «1Руде право», печат­ный орган КПЧ, вплоть до 21 августа оставалась единственной газетой, где печатались статьи левого толка и отражалась идейно-политическая борьба в стране, партии и в самой редак­ции.

118. Впервые деление руководящих партийных работников Че­хословакии на «прогрессистов» и «консерваторов» появилось в газетах западных стран в первой половине января 1968 года. К апрелю эти понятия широко распространились в самой стра­не. Консерваторами стали называть коммунистов, продолжав­ших отстаивать классовые позиции, защищать принципы мар- ксизма-ленинизма и дружбу с СССР, обвиняя их в том, что главная их цель — власть, посты, привилегии, причем причис­ляли к ним не только руководящих работников, но и рядовых членов партии. Прогрессистами назьшали себя сторонники ра­дикальных реформ и отхода от СССР и остального социалисти­ческого лагеря.

119. Речь идет о медали, учрежденной украинским правитель­ством к 50-летию Советской власти на Украине и 30-летию КПУ, которую один из руководителей делегации деятелей куль­туры УССР вручил во время ее пребывания^ в Чехословакии председателю чехословацкого телевидения Йиржи Пеликану без согласования с руководством Украины.

120. В критические дни Мюнхенского сговора, когда решалась судьба Чехословакии, СССР, заявляя о своей верности советско- чехословацкому Договору 1935 года о взаимной помощи, неод­нократно выражал готовность принять эффективные меры для обеспечения целостности Чехословакии при условии, что сама страна будет защищаться и просить о помощи. Чехословацкое правительство предпочло подчиниться условиям Мюнхенского соглашения, что привело в марте 1939 года к захвату гитлеров­ской Германией всей территории Чехословакии и ликвидации ее как государства.

121. Гольдштюкер Эдуард — член Союза писателей ЧССР. По­лучил особую известность после публикации в газете «Руде право» 23 июня 1968 года анонимного письма, посланного ему якобы представителями «левых сил» и содержащего грубые оскорбления по поводу его еврейского происхождения. Эта публикация послужила толчком к развязыванию шумной кампа­нии против коммунистов.

122. Масарик Томаш (1850—1937). Президент Чехословакии в 1918—1935 годы. Был одним из организаторов мятежа Чехо­словацкого корпуса в Советской России в 1918 году.

123. Организация Объединенных Наций (ООН) — международ-

ная организация государств, созданная в целях поддержания и укрепления мира, безопасности и развития содружества между государствами после Второй мировой войны по инициативе участников антигитлеровской коалиции на конференции в Сан-^ Франциско в 1945 г. Штаб-квартира в Нью-Йорке.

124. Кунаев Динмухамед Ахмедович (р. 1911/12). Многие годы возглавлял Правительство Казахской ССР. В 1960—1962 и 1964—1986 годах Первый секретарь ЦК КП Казахстана. Член Политбюро ЦК КПСС с 1971 по 1987 год. В годы перестройки обвинялся в серьезных недостатках, как блргжайший сподвижник Л. И. Брежнева и один из тех, кто привел страну к застою, а в Казахстане утверждал атмосферу клановости, коррупцию. В настоящее время эти оценки руководство Казахстана не разделяет.

125. Збанацкий Юрий Олиферович (р.1913/14). Украинский пи­сатель. В годы Великой Отечественной войны командир парти­занского соединения на Украине. Свои произведения посвятил героям фронта и тыла, жизни современной молодежи.

126. Книга П. Е. Шелеста «Коммунист — активный боец пар­тии» была издана в 1969 году Политиздатом Украины на русском языке. В основу книги положено выступление автора перед слушателями ВПШ при ЦК КП Украины 2 июля 1969 года по вопросам дальнейшего совершенствования стиля и методов пар­тийной работы.

127. Келдыш Мстислав Всеволодович (1911 — 1978). Академик АН СССР (1946), Президент АН СССР (1961-1975), автор выдающихся фундаментальных трудов по математике, исследо­ватель проблем авиационной и атомной техьшки, руководитель многих космических программ.

128. В Международном совещании представителей коммунисти­ческих и рабочих партий (5 — 17 июня 1969, Москва) участвовали представители 75 партий. Совещание приняло итоговый доку­мент «Задачи борьбы против империализма на современном этапе и единство действий коммунистических и рабочих партий, всех антиимпериалистических сил», Воззваьгае в защиту мира. Обращение о 100-летии со дня рождения В. И. Ленина, призыв «Независимость, свободу и мир Вьетнаму», Заявление в поддер­жку справедливой борьбы арабских народов и другие документы. Это было последнее подобное совещание коммунистой*^ мира.

129. Берлингуэр Энрико (1922—1983). Генеральный секретарь ЦК Итальянской компартии с 1972 года. Один из идеологов и лидеров «еврокоммунизма» — течения в коммунистическом движении, основывавшегося на идеях самостоятельности всех компартий, признания особого пути к социализму (отличного от советского), идеологического и политического плюрализма.

130. Винниченко Владимир Кириллович (1880—1951). Украин­ский писатель, один из идеологов украинского национального движения. С 1901 года участвовал в «Революционной украин­ской партии» (РУП), с 1907 года член ЦК националистической У|фаинской с.-д. рабочей партии (УСДРП). В 1917 году один из организаторов Центральной рады. В 1919 году уехал в эмигра­цию, где написал 3-томную работу «Возрождения наци». В 1920 году организовал зарубежную группу Украинской коммунисти­ческой партии, вернулся на Украину, где был назначен замести­телем Председателя СНК УССР, но в КП(б)У принят не был. В том же году вновь эмигрировал за границу.

131- Книга П. Е. Шелеста «Украшо наша радянська» («Украи­на наша советская») вышла в Киеве в 1970 году на украинском языке тиражом в 100 тысяч экземпляров. Больше не издава­лась, а впоследствии даже изымалась из библиотек и парткаби­нетов.

132. Речь идет о постановлении Президиума ЦК РКП(б) от 12 января 1925 года по делу об убийстве сельского корреспондента Григория Ивановича Малиновского в селе Дымовка («Дымо- вское дело», «Малиновщина»), получившему широкую огласку в связи с участием в процессе корреспондента «Правды». В свя­зи с тем, что уже тогда делу давались различные оценки, ЦК послал на место происшествия комиссию, результаты проверки которой вновь подробно обсуждались на заседании Оргбюро ЦК 26 января 1925 года. Решение Оргбюро ЦК подтвердило верность принятого ранее постановления.

133. Латышские стрелки — части, созданные в 1915 году, позд­нее преобразованные в латышскую стрелковую дивизию. Крас­ные латышские стрелки активно участвовали в Октябрьской революции и гражданской войне, будучи одним из ударных отрядов большевиков и советской власти. Многие выходцы из латышских стрелков занимали руководящие должности в боль­шевистской партии, в органах советской власти, ВЧК, НКВД. И многие из них были репрессированы в ходе массовых полити­ческих процессов конца 30-х годов.

134. Ошибка, вкравшаяся в «Тезисы к 100°летию со дня рожде­ния В, И, Ленина» была прямым следствием начетнического подхода к марксизму-ленинизму. В данном тезисе Ленину были приписаны слова «первого ревизиониста» Бернштейна. Вину за данный ляпсус возложили на заведуюш;его Отделом пропаганды ЦК КПСС В. И. Степакова и сняли его с работьь

135. Булгаков Михаил Афанасьевич (1891 — 1940). Один из крупнейших русских писателей XX века с драматической судь­бой: автор любимой пьесы Сталина «Дни Турбиных» был в опа­ле, пьеса «Бег» поставлена только в 1957 году, а роман «Мастер и Маргарита» впервые был опубликован лишь в 1966 году.

136. Алиев Гейдар Али Рза огльп (р. 1923). В 1941 — 1943 и 1944—1949 годах работал в органах госбезопасности Нахиче­ванской АССР, затем в КГБ при СМ Азербайджанской ССР. В 1967—1969 годах его председатель. В 1969—1982 годах Пер­вый секретарь ЦК КП Азербайджана. С 1982 по 1987 год первый заместитель Председателя СМ СССР и член Политбюро ЦК КПСС. В 1987 году Алиева отправляют на пенсию «по состоянию здоровья», оставляя на посту государственного со­ветника при СМ СССР. В 1988 году Алиев оставляет и эту должность. В 1991 году его избирают Председателем ВС Нахи­чеванской Автономной республики и одновременно он стано­вится заместителем Председателя ВС Азербайджана, а затем и его Председателем. С 1993 года Президент Азербайджана.

137. Некрасов Виктор Платонович (1911 — 1987). Русский писа­тель, участник Великой Отечественной войны. Автор повести «В окопах Сталинграда». С 1974 года жил за границей, где писал мемуарно-ностальгическую прозу. Ихмя писателя было одним из наиболее почитаемых среди писателей-<<военщиков», с одной стороны, а с другой — среди диссидентов.

138. Речь идет об одном из явлений диссидентства и правоза­щитного движения в СССР. Явления берут начало в середине 60-х годов с первых попыток отхода от курса XX съезда КПСС. Первая демонстрация под правозащитными лозунгами состоя­лась в Москве на Пушкинской площади 5 декабря 1965 года. Среди лидеров правозащитников были А. Сахаров, Ю. Глан- сков, А. Гинсбург, В. Буковский, А. Амальрик, Л. Богораз и др.

Следующий важный этап развития диссидентства был связан с подавлением «Пражской весны». В это же время выходит работа А. Д. Сахарова «Размышления о прогрессе, мирном со­существовании и интеллектуальной свободе», публикуется на Западе роман А. И. Солженицына «В круге первом».

139. Чазов Евгений Иванович (р. 1929). Известный врач-кар­диолог, Академик АН СССР (1979), в течение 23 лет (с 1967 года) возглавлял 4-е Главное управление при Минздраве СССР («Кремлевку») — сеть поликлиник, больниц, ведущих спецкли- ник в стране, сама система которых, в комплексе иных партий­но-государственных привилегий, подвергалась жесткой критике демократических сил в годы перестройки. В силу положения был знаком со многими видными политическими деятелями СССР и других стран. Система привилегированных учреждений сохранена и действует до сих пор.

140. Альенде Госсенс Сальвадор (1908—1973). Один из крупней­ших деятелей демократического, освободительного движения, лидер Социалистической партии Чили. С 1945 по 1968 год сенатор, в 1966—1969 годах Председатель сената Чили, в 1970—1973 годах Президент страны. Убит во время военного фашистского переворота, поддержанного США.

141. Корвалан Луис (р. 1916). Деятель чилийского и междуна­родного коммунистического движения, Генеральный секретарь КП Чили с 1958 года. После переворота 1973 года был заклю­чен в тюрьму. Освобожден в 1976 году.