На вопросы, почему стреляют пушки и летают ракеты, отец и оба деда дали методически неудачные объяснения, из которых я сейчас помню только, что в них упоминался расширяющийся газ. Ошибка состояла в том, что им не следовало выходить за рамки пока еще немногих детских впечатлений. Тогда мои представления о газах исчерпывались наблюдениями за их выделением из газированной воды да за надуванием воздушных шариков. Содержавшие много непонятного объяснения взрослых были мысленно отвергнуты, уступив место убеждению, что снаряды двигает «огонь», который я видел, когда смотрел на горящий порох. То, что «огонь» может двигать даже такую махину, как паровоз с прицепленным к нему составом, в личные наблюдения укладывалось: по дороге в отпуск отец, на правах потомственного железнодорожника, попросил паровозную бригаду взять меня в кабину. Впечатления от ревущего в топке пламени остались на всю жизнь.
Если не придираться к терминам, «огневое» объяснение не было совсем уж неверным: ведь огонь мы видим благодаря тому, что нагретые газы при переходе их атомов и молекул в основное — невозбужденное — состояние испускают свет. Но это — не оправдание для взрослых: при объяснении явлений ребенку надо стремиться к корректности, несмотря на неизбежные упрощения.
Например, продемонстрировать работу, совершаемую газами, и закон сохранения импульса можно было, надувая тот же воздушный шарик и отпуская его затем в свободный полет. Правда, потом не избежать выяснения, почему этот полет неустойчивый, «рыскающий», но следует смириться с тем, что цепь подобных вопросов не оборвется долгие годы.
Недалеко от дома открылась спецшкола № 3 — в ней углубленно изучали немецкий язык, на котором преподавались и некоторые предметы. В 1956 году я поступил туда, пройдя конкурс, уже умея читать и писать. Отец любил фотографировать сам и к девятому дню рождения подарил дешевый фотоаппарат и мне. Фотографирование стало увлечением, но, впрочем, не главным: мне случилось увидеть, как мальчики постарше заворачивают в фольгу скрученную фотопленку (тогда она делалась на основе из низконитрованной целлюлозы) и бросают это устройство в костер. Большинство «ракет» вертелось на месте, испуская зловонный дым, но некоторые красиво взлетали, оставляя за собой дымный шлейф и падали, пролетев несколько метров. Это были годы запусков первых советских спутников, старты ракет часто показывали по телевидению и мысль о том, что такие же огненные шлейфы и летящие вдаль ракеты можно, пусть и в меньшем масштабе, сделать самому, не давала покоя. Все запасы ненужных негативов у отца были изъяты. Отец понимал, что это увлечение не совсем безопасно, но, в конце концов, перестал противиться и даже разъяснил, что у настоящих ракет газы истекают из заранее сделанного сопла. Технология изготовления сопла была быстро подобрана — в отверстие пленочного рулона вставлялся карандашный грифель, рулон обматывался фольгой, фольга обкручивалась вокруг грифеля, обматывалась ниткой, после чего грифель вытаскивался. Из медной проволоки были спаяны простейшие направляющие (паять научил отец). Под ракету ставилась небольшая спиртовка и через минуту топливо ракеты воспламенялось. Большинство пусков фотографировалось. Уже гораздо большее их число заканчивалось полетом (рис. 1.31), но далеко не все.
Просмотр исторических фильмов привел и к опытам в области артиллерии. Металлическая трубка сплющивалась с одного конца и возле сплющенной части сверлилось отверстие (дрелью научил пользоваться отец). Потом в пушку набивался терочный состав со спичечных головок. Выстрел я сначала пытался произвести, как в кино — поднося к отверстию пропитанную одеколоном подожженную вату. Ничего не вышло (примечание спустя 45 лет: горячие газы в основном поднимались вверх, мешал и отбор тепла стенками отверстия). Тогда на спиртовке бала раскалена проволока и просунута в запальное отверстие. Пушка оглушительно бабахнула. Правда, раскаленной проволокой сбивалась наводка. Позже к отверстию просто прикреплялась спичка, которая поджигалась другой спичкой. Форс пламени при этом проникал к заряду достаточно надежно.