Шелихов. Русская Америка

У Каюмова было худое, с запавшими висками тонкокожее лицо, к которому, внимательно приглядевшись, невольно почувствуешь холодок неприязни. Уж очень остры черты такого лица, жёстки морщины, и прицельно бьют из-под бровей напряжённые глаза. Бочаров знал, что от людей с такими лицами можно ждать всякого, и оттого медлил. Они стояли слишком близко друг к другу, чтобы одним взглядом окинуть всю фигуру Стеньки, и капитан намеренно не опускал глаз, чтобы посмотреть на его руки. Без того угадывал, что пальцы Стеньки судорожно сжимают ложе, пляшут на курке, и не хотел подтолкнуть Каюмова взглядом на следующее движение: вскинуть ружьё и дёрнуть курок. Бочаров не боялся, нет. Он был уверен, что у него достанет резкости выбить ружьё из рук Стеньки, но не желал свалки. А знал: свалка будет, ежели он сцепится с Каюмовым.

Из-за плеча Бочарова неожиданно, горой, выступил Кондратий и, рокоча хриплым, необыкновенной силы голосом, надвинулся на Стеньку, как клещами прихватил пальцами ложе ружья.

   — Не балуй, — сказал, — не балуй.

В следующее мгновение ружьё оказалось в руках у Кондратия. Он ударил его о колено, переломив приклад пополам словно хворостину, отшвырнул обломки в сторону.

   — Вот так-то лучше, — сказал и отступил за спину капитана.

Всё разом переменилось. У Стеньки потерянно дрогнуло лицо, мужики лебедевской ватаги разноголосо зашумели. Раздвигая толпу, вперёд выступил Степан Зайков — брат Потапа, которого Бочаров похоронил здесь же, на Алеутах, весной. Капитан назад откачнулся.

   — Степан, — воскликнул, — ты?

   — Я, — загудел тот, — что, диво?

   — Да как же ты ватагу нашу побил?

Каюмов затерялся среди мужиков. Бочаров поискал его взглядом и не нашёл. Стенька скрылся за спинами ватажников.

   — Не побили мы никого, — сказал Степан. — Вон, — показал рукой в сторону скал, — в заливе байдары чинят.

   — Там байдар добрый десяток, — выступил вперёд Кондратий, — как сюда шли, видели.

   — А шалаши попалили, шкуры побрали? — наступал на Зайкова капитан. — Это как?

   — Поговорим, поговорим, — примирительно гудел Степан, — нам огромадный урок задал хозяин, а лежбища пополам не разделишь. — Он сжал пальцы на горле. — Во куда урок тот подпирает!

   — По байдаре стреляли, людей чуть не положили. Тимофея Портянку в голову ранили. Кто ружьё поднял?

   — Стенька, но я ему не потатчик. Да ты охолонь. Чего сердце зря горячить? Договоримся.

   — Что же раньше-то не договаривался, а пальбу по людям открыл? — наступал Бочаров.

   — Стенька то, Стенька, — добиваясь примирения, гнул Степан, — охолонь!

Зайков лукавил. Он был братом знаменитого морехода, но от Потапа у него было немного. Известно: и у одного дерева — разные ветви, что о людях говорить. Степан был корыстен, коварен и тропил дорогу по жизни вовсе не на путях брата. Сейчас он понимал, что справиться с ватагой Бочарова не сможет, и, задавив в себе злость и досаду, сдавал назад. Боялся: ворохнись он — Бочаров хвост прищемит. Видел, какие молодцы у капитана. Один Кондратий чего стоил. Знал: мореходы, солёными ветрами битые, штормами испытанные, не чета Стеньке Каюмову, у которого пальцы на курке ружья заплясали. Тому с кистенём на дорогу, вот там он боек. Степан и не вышел навстречу Бочарову, потому как ждал — чем дело обернётся. И увидел: жидковат против мореходов Стенька. Жидковат. Оттого из толпы выступил.

   — Ладно, — сказал, — кто худое помянет, тому глаз вон. Мы шкуры вернём и байдары вернём. А людей, — он повернулся, — вон они, забирай.

Бочаров увидел: от леса поспешало с десяток мужиков. Они врезались в толпу, и за спинами Степановых ватажников завязалась возня. Толпа расступилась. Капитан увидел, что Каюмов (у него в кровь было разбито лицо, кто-то из мужиков, знать, приложился с душой) вертелся над землёй, ища камень. Глаза были белые от ярости. Но Стеньку уже хватали за руки свои, оттаскивали в сторону. Один из мужиков тимофеевской ватаги крикнул, показывая капитану на Каюмова:

   — Этот, этот — тать! Он всё затеял, наших мордовал, как зверь! Прибить его след!

   — Хватит, — сказал Бочаров. Он знал, Стеньку побили поделом, но понимал и то, что всему голова здесь, на Алеутах, Степан Зайков, а далее и посильнее хозяин сидит. Вспомнил слова Кильсея: «Аукнулось в Иркутске, мы здесь отголосок слышим».

   — Всё, — сказал, — хватит, пошутили. — Шагнул к Зайкову: — Шкуры котовые, что взяли разбоем, снесите к нам в лодьи. Байдары ватажные — сей же час сюда пригнать. И запомни, Степан, — в голосе Бочарова прозвучала угроза, — пальцем тронешь наших на островах — пеняй на себя. Это я тебе говорю — капитан.

Степан Зайков посмотрел на Бочарова. И хотя Степан улыбался — нехороший, ох нехороший был у него взгляд.

В Чиннакский залив пришёл галиот с Большой земли. Первый корабль нового порта. Его встретили залпом из пушек. Пороху было жаль, но Баранов всё же распорядился:

   — Стрельните, браты, стрельните!

Пушки рявкнули, и белый дым взметнулся над башнями.

С галиота ответили тройным салютом.