Шелк и кровь. Королева гончих

Они встречались еще несколько раз, немного говорили, сидя в ресторанчиках и парках, ели – обязательно ели… «В совместной трапезе непосредственно перед предполагающимся сексом всегда есть что-то порочное», – говорил Лавчайлд ее Учитель. И помогал использовать это также в своих целях. Лавчайлд обожала вкусную еду. Она не была полноватой или тем более толстой с медицинской точки зрения, но большинство знакомых женщин считали ее «уродливо нехудой». Те женщины, что истязали сами себя, не в силах поверить, что актрисы вроде Туры Сатаны когда-то действительно считались сексуальными. Лавчайлд же не собиралась сидеть на диетах: она знала, как внушить любовь к своему богатому телу, причем, даже на фотографии, не применяя запаха. Лавчайлд поражала той красотой, которая шла изнутри. Может быть, не совсем из души – но то ощущение полного здоровья и потрясающей жизнестойкости, которое она излучала каждой, пусть и не вполне идеальной, черточкой лица и тела, манило очень многих мужчин.

И Янга в том числе. Они ели неторопливо, но жадно, никогда не гуляли после – быстро мчались в какое-нибудь уединенное место и предавались любви. Лавчайлд не чувствовала ничего особенного – на физическом, земном уровне, и в то же время понимала, что полностью теряет разум от нового, неизвестного ощущения нежности и умиления. Она рассматривала нависшее над нею лицо Гарольда с закрытыми от удовольствия глазами, отмечала вздувшуюся на шее жилку… Несмотря на то, что их отношения не были целомудренными – больше того, подобное времяпровождение вовсе с трудом можно было так именовать, Лавчайлд верила, что между ними происходит что-то особенное, что-то чистое и светлое. То, что потом обернется страшным и темным, кровью и крахом всего.

Тихой ночью Лавчайлд задумчиво водила по губам прядью волос, глядя, как высвечивается на фоне окна силуэт Гарольда: ссутулившийся, рассеянно заведший руку на затылок, он что-то полушепотом объяснял кому-то по телефону, не зная, что его возлюбленная проснулась. Это была их первая ночь, в которую она осталась. Отчасти потому, что уже не могла уйти незаметно, отчасти потому, что не хотела. Лавчайлд вздохнула.

Да, в жизни каждой шпионки и проститутки случается этот момент – когда она влюбляется. И становится непригодна для дальнейшей работы.

Янг тоже был по уши влюблен. Гарольд, словно Эшли Уилкс5, хвалил хороший аппетит Лавчайлд, каждый раз забывая, что уже говорил об этом в прошлую их встречу, но собеседница неизменно наводила его на мысли о древних изваяниях – еще не палеотических венерах, но каких-то языческих богинях плодородного дождя. Лавчайлд только усмехалась в ответ на такие сравнения. Она не хотела любить Гарольда еще потому, что знала – ее любовь будет похожа на раковую опухоль для нее, на демонические лианы для него. Она, Лавчайлд, вся истощится, изойдет на это чувство, рассыпется прахом – или физически, или только морально, но после этой любви будет уже не собой. А он задохнется в ее чувстве, быть может, даже с улыбкой на устах – бедняжка богомол.

***

– Существуют стратегии, позволяющие самцу посмертно обеспечить успешность оплодотворения самки его спермой. Так, шаровые пауки, погибая, оставляют половой орган в теле самки, исключая возможность последующего её спаривания с другим самцом.6 – Лавчайлд с громким хлопком закрыла книгу и протянула ее Мартину, – возьми.

Парень то ли покачал, то ли судорожно дернул головой: рядом с Лавчайлд он чувствовал себя более чем странно. Она была не в его вкусе, но в то же время – отчаянно волновала. Мартин был готов бить себя по рукам, чтобы они только не тянулись к ней.

– Ты не собираешься уходить?

– Я подожду Квинна, – Лавчайлд положила книгу на журнальный столик, раз уж Мартин так и не взял ее. – Если, разумеется, ты мне не скажешь его домашний адрес. Только не подумай, пожалуйста, что я интересуюсь его женой, – девушка вздохнула, – во всяком случае, больше, чем делом.

Мартин фыркнул, откинул голову на спинку кресла. Он больше не видел Лавчайлд, но чувствовал ее до малейшей черточки, складочки на платье.

– Значит, дело вдруг стало для тебя важно… Дело, не деньги. Я так и знал, что ты размякнешь, еще тогда, когда ты ляпнула, что придурок Янг «симпатичный»… Или что ты там сказала…

– Сама не знаю, почему у меня так екнуло сердце, когда я его вновь увидала. – Лавчайлд улыбнулась, глядя в окно, но ничего не видя, кроме возникающих в ее мозгу воспоминаний. Она понизила голос к концу фразы, так что он сперва упал до шепота и после – до одного беззвучного движения губами.

– Может быть, все-таки трахнемся? – Нетерпеливо брякнул Мартин, не выдержав. – Ты же шлюха, для тебя это ничего не значит.

Лавчайлд оскорбленно вздохнула и повернулась к молодому человеку:

– Ты любишь классику французской литературы? Читал Ги де Мопассана?

– Что?

Лавчайлд покачала головой, поднялась с кресла и пошла прочь. И сделала это с радостью: стоило ей передумать, как от мысли, что не нужно больше дожидаться Квинна, на душе внезапно полегчало. И вместе с тем сердце кольнуло невеселое осознание.