Шелк и кровь. Королева гончих

И разум подсказывал, что не стоит спешить, лучше выждать еще немного, дождаться, пока план дозреет в мозгу, устранятся все риски провала. Но Лавчайлд не была уверена, что выдержит еще хотя бы неделю. Ночами, когда в темноте ее не могли видеть, она садилась на постели и тряслась в ужасе, успокаиваясь только тогда, когда ее ладонь касалась спрятанных под подушкой таблеток обезболивающего.

Ее билет на волю. Крохи надежды.

«Я еще молода, но уже не так свежа, как хотелось бы, и заточение без света меня лучше не сделало. А вода даст мне эту иллюзию.»

Бен сел на корточки у бортика и впился глазами в рассекающую водную гладь фигурку. Лавчайлд рассчитывала именно на это. У нее во рту таяли, смешиваясь со слюной, таблетки обезболивающего, запах тела растворялся в воде. Если пройдет достаточное количество времени, она знала, весь бассейн станет пахнуть, как она. Мощная ловушка. Конечно, ни один план не мог быть идеальным, но стоило попробовать.

Лавчайлд вынырнула из голубой глади и замерла у бортика, забросив на него локоть. Она молчала, но ее глаза приглашали Бена. И Лавчайлд знала, что, несмотря на запреты начальниц (а ему сделали выговор – если не можешь быть с пленницей нежен, не трогай ее), он не устоит. И впрямь – голова охранника дернулась, но он даже не обернулся, чтобы удостовериться, что их никто не застукает. Просто молниеносно разделся и нырнул к ней.

Фатальная ошибка.

Обычно Лавчайлд использовала химию, чтобы усилить свой природный чарующий запах, но она и от природы действительно сумасводяще пахла… Да и химические элементы, въевшиеся в кожу, не успели выветриться до конца за краткий срок ее заключения.

Получив охранника в кольцо своих рук, Лавчайлд впилась в губы Бена и они опустились на дно. Он сжал ее в объятьях… пока не почувствовал, что ему не хватает воздуха. Они всплыли на мгновение – ровно на то время, чтобы сделать краткий вдох.

Вода кружила их, свивающихся в объятиях, и Лавчайлд не отрывала своего рта от губ Бена, пока не поняла, что его хватка слабеет, а зубы устали от укусов. А потом Лавчайлд, оставаясь на плаву, надавила ладонями на плечи Бена, опуская его под воду… Он не сопротивлялся. Пузырики воздуха выходили из его точеного носа, из-за идеальных сочных губ, но мужчина не чувствовал, что еще нуждается в дыхании. Он улыбался, медленно моргая, и обожающе смотрел на свою Далилу. Так – с миром на лице – он и опустился на дно, когда дух покинул его тело. А Лавчайлд выбралась на кафель, показавшийся ей холодней, чем обычно. И ее стошнило. Желчь из пустого желудка обожгла раненые губы.

Потом девушка умылась и оделась. На несколько секунд замерла, опершись на раковину и глядя на себя в зеркало. Внутри у Ребекки все сжималось и перекручивалось. Страх неудачи.

– Давно тебя не было, – мрачно пробормотала Лавчайлд. Она сама удивилась, откуда взялось это волнение, глупое и устаревшее. Девушка ухмыльнулась, когда почувствовала, что из рук исчезает дрожь, сердце замирает еще сильней – но не в панике, а от предвкушения.

Ребекка взяла большой кусок мыла и, размахнувшись, ударила им в зеркало. Осколки брызнули на пол и в раковину. Лавчайлд прижала к одному из них, тому, что поострей, мыло и надавила, чтобы получилось своеобразное оружие с безопасной рукоятью. Потом девушка включила воду и вышла из ванной.

Лавчайлд испытывала небывалое воодушевление, от страха не осталось и следа. Впервые – здесь, в заточении – она вновь ощущала себя неотразимой, неостановимой и уверенной в себе.

Впервые она шла по коридорам убежища трех психопаток без закрученных за спину рук, без втыкающегося в затылок свистящего дыхания Бена. И вдруг бункер показался Лавчайлд жалким, игрушечным: любовник миз Брук посмеялся над ней, а она построила карточный домик, чтобы спрятать в нем свои страхи.

Какая наивность.

Текуче, словно позаимствовав пластику у воды, в которой только что была, Ребекка просочилась в лабораторию. Перед нею колыхалась дебелая спина Мишель, обтянутая дешевым искусственным шелком блузки.

– Привет, – промурлыкала Лавчайлд. Когда Мишель обернулась, Ребекка полоснула ее лезвием по горлу. Блондинка хрипнула и повалилась на пол. Лавчайлд поежилась: она уже отвыкла от такой жестокости. Тем паче, творимой ее собственными руками.

Ребекка бросила осколок и мыло в раковину, включила воду, подошла к лабораторному столу и, не обращая внимания на труп под ногами, начала готовить какой-то… яд?

Она не стала бы использовать столь сильные выражения. О нет.

Лавчайлд рассказывала своим пленительницам рецепты духов, которые якобы использовала, и постаралась перечислить все рецепты, в состав которых входили бы нужные ей ингредиенты. Чтобы теперь, взяв щепотку одного, каплю другого, можно было сделать нужное зелье. В то же время Ребекка не расстроилась бы, если бы не получила всего необходимого: она собиралась пойти на акт милосердия, который жестокие женщины, собиравшиеся ее растерзать, вряд ли заслуживали. Кроме, быть может, одной.