Шелк

Джули совершенно преобразилась. Ее непокорные волосы, туго стянутые сзади, были напудрены так, что по цвету напоминали мрамор. Их золотистый блеск бесследно исчез под толстым слоем крахмала, который, как обнаружила Жанна, держал прическу не хуже рекламируемого спрея «Олвейз». Нитка жемчуга (с тех пор как Джули исполнилось одиннадцать лет, отец дарил ей по три пары жемчужин) обвивала лоб. От загара не осталось и следа. На висках были нарисованы крошечные голубоватые жилки. Джули казалась такой утонченной и хрупкой, словно ее терзала чахотка.

Внимательно изучив свое лицо, она слегка поджала губы:

– А ты уверена насчет губной помады? Может, хоть самую-самую чуточку? Я всегда крашу губы, даже если надо позвонить кому-нибудь…

– Да, я уверена.

Жанна вряд ли сумела бы объяснить почему. Она просто чувствовала это нутром. Напудренные волосы, дерзкая мушка на щеке… да, единственным цветовым пятном должны быть глаза Джули.

– Помада не нужна, это лишнее. Ты будешь… как радуга, просвечивающая сквозь лед.

– Очаровательно, – рассмеялась Джули.

– Нет. – Жанна покачала головой и, заметив удивленный взгляд Джули, поспешила объяснить:

– Я имею в виду улыбку. Понимаешь, елизаветинские дамы никогда не улыбались. Потому что у них были черные зубы.

Джули смотрела на нее как зачарованная.

– Правда? Вот ужас-то! – И она задумчиво провела кончиком языка по своим идеально белым зубам. – А может, стоит? О нет. Но откуда ты столько всего знаешь?

Жанна вспыхнула от удовольствия и застенчиво пожала плечами:

– Я брала книги. В библиотеке.

Джули дотронулась до своего изображения в зеркале.

– По-моему, это чудо.

Жанна не поняла, чем именно восхищалась Джули, – библиотечными книгами или своим отражением. Но какое это имело значение?

– А какие туфли мне надеть? На каблуке?

После некоторых колебаний Жанна помотала головой, порылась в опустевшем шкафу и вытащила оттуда бальные башмачки на плоской подошве. Джули натянула их, с сомнением глядя на грязное пятнышко, испортившее носок одной туфельки. Повинуясь вдохновению, Жанна замаскировала его бантом, пристегнутым с помощью перламутровой серьги.

– Великолепно! Ты волшебница, Жанна!

Джули стремительно наклонилась и чмокнула ее в щеку. Не успела Жанна опомниться, как ее подопечная уже крутилась и вертелась перед зеркалом, раздувая колоколом юбку, и в конце концов чуть не опрокинула коробочку с булавками. Жанна подхватила ее на лету.

– Ты только подумай! – воскликнула Джули. – Никакой помады! Значит, сегодня я смогу целоваться с кем захочу и сколько душе угодно. – Она с разгону остановилась и оценивающе оглядела Жанну. – А теперь твоя очередь.

– Что? – Жанна с удивлением уставилась на нее. – Я не поняла.

– Твоя очередь одеваться, – нетерпеливо пояснила Джули и тут же принялась рыться в грудах нарядов, разбросанных по полу. Ее самодельный корсет слегка потрескивал. – Теперь понятно, почему эти елизаветинские дамы не могли обойтись без горничных! У меня спина не сгибается! Ну-ка, примерь вот это.

Жанна, охваченная страхом, отрицательно покачала головой:

– Я не могу. Я хочу сказать… ты не понимаешь. Я не пойду на бал.

– Но ты нужна мне, Жанна. – Джули села на корточки, расправив юбки, и устремила на нее умоляющий взор. – Кто же понесет мой шлейф? Одна я не одолею лестницу. Ты только подумай: а вдруг я споткнусь и порву парчу? Ты же знаешь, этому платью цены нет, Спитэлфилдский шелк!

– Спитэлфилдский?! – Жанна как будто заново увидела ткань с затейливым узором из мелких цветов. – А ведь я живу там!

Но какая связь между этой красотой и мрачными вымершими улицами, где она нашла приют?

– В самом деле? Невероятно, – сказала Джули, но мысли ее явно витали где-то далеко. – Если захочешь узнать об этом побольше, спроси моего кузена. Пароль: французские ткачи-гугеноты[8]. Стоит его немного завести – и он будет говорить о них часами.

Жанна глубоко вздохнула. Слава Богу, ей не пришлось пустить в ход ножницы. И слава Богу, что булавки сделаны из нержавеющей стали. Она и представить не могла, что ткань окажется такой старой. Ей лет двести пятьдесят, а то и больше. Но все завитушки и фестоны сохранились отлично, словно материю соткали вчера. Время не властно над шелком. Свет – вот где таится опасность. И как странно: много-много лет назад где-то совсем рядом с Роуз-Элли одинокий ткач-француз сидел у своего станка под блеклыми лучами чужого солнца и создавал красоту. Вот откуда взялись экзотические названия тесных переулков: Флер-де-Ли-стрит, Фурнье-стрит, Брюн-стрит. Названия яркие, как сам шелк.

– Хм, – пробормотала Джули. Держа в руках простое белое платье, она внимательно изучала фигуру Жанны. – Ты такая худенькая. Сидишь на диете?

– Нет.

В комнате вдруг повеяло холодом. Жанна вздрогнула под пристальным взглядом актрисы. Она не могла говорить на эту тему. Слишком много воспоминаний. Ледяной резиновый коврик под босыми ногами. Гирьки весов, звякающие о перекладину. Ее нагое тело под накрахмаленным больничным халатом. И вопросы, вечные вопросы. Повсюду глаза. Глазок в двери. В туалете вообще нет двери. Некуда бежать, некуда спрятаться.