Благовоспитанные люди всегда лгут. К тому же вы женщина, а женщины не говорят, что думают.
В ту ночь, после разговоров под пиво насчет крови, кислоты и мясных мух, Страйка мучили путаные, безобразные сны.
Шарлотта выходила замуж, и он, Страйк, бежал к причудливому готическому собору – бежал на своих здоровых ногах, потому что знал: она только что родила от него ребенка, которого необходимо увидеть и спасти. Она стояла в темной пустоте у алтаря, совершенно одна, и втискивалась в кроваво-красное свадебное платье, а дитя, скрытое от глаз, лежало совсем в другом месте – наверное, в холодной ризнице, голое, беспомощное, всеми брошенное.
– Где? – спросил он.
– Ты его не увидишь. Ты его не хотел. И потом, с ним кое-что неладно, – ответила она.
Он в страхе подумал, что за ужасное зрелище его ждет. Жениха поблизости не оказалось, но Шарлотта, надевшая плотную алую фату, была готова к венчанию.
– Забудь о нем, он уродец, – холодно сказала Шарлотта, отстраняя его, чтобы отойти от алтаря, и в одиночестве направилась по проходу к далекому порталу. – Тебе лишь бы его потискать! – выкрикнула она через плечо. – Я не допущу, чтобы ты его тискал. Со временем ты его увидишь. Но вначале нужно дать объявление, – добавила она затухающим голосом и превратилась в луч алого света, танцующий на фоне распахнутых дверей, – в газетах…
Тут он вдруг проснулся в утренней мгле; во рту пересохло, колено угрожающе пульсировало, невзирая на ночной отдых.
За ночь Лондон сковало морозом. Окно мансарды с наружной стороны затянуло плотным инеем; в квартире с плохо пригнанными рамами и дверями, с полным отсутствием утепления под кровлей температура резко упала.
Приподнявшись, Страйк потянулся за свитером, валявшимся в изножье кровати. Когда дело дошло до протеза, он обнаружил, что после поездки в Гринвич и обратно колено распухло, как шар. Вода в душе грелась невыносимо долго; он поставил термостат на максимум, предвидя, что это чревато лопнувшими трубами, замерзшими стояками, минусовой температурой в комнатах и затратами на водопроводчика.
Растершись полотенцем, Страйк откопал в стоявшей на лестнице коробке старые эластичные бинты, чтобы стянуть колено.
Теперь он понял – так отчетливо, как будто всю ночь только об этом и думал, – откуда Хелли Энстис узнала о матримониальных планах Шарлотты. Как же ему не пришло в голову? Но подсознательно он чувствовал.
Умывшись и одевшись, он позавтракал и отправился вниз. Из окна кабинета он удостоверился, что жгучий холод прогнал от подъезда кучку репортеров, которые накануне понапрасну дожидались его возвращения.
В окна бился мокрый снег. Страйк перешел в приемную, сел за компьютер Робин и вбил в строку поиска:
Безжалостные результаты были получены мгновенно.
«Татлер», декабрь 2010: Красотка Шарлотта Кэмпбелл выходит замуж за будущего виконта Кроя…
– «Татлер», – вслух сказал Страйк в тишине офиса.
О существовании этого журнала он знал только потому, что в разделе светской хроники постоянно мелькали друзья Шарлотты. Иногда она покупала очередной номер и демонстративно погружалась в чтение перед Страйком, отпуская комментарии в адрес мужчин, в чьих постелях или фамильных замках успела побывать.
А теперь она попала на обложку рождественского выпуска.
Колено, даже перебинтованное, жаловалось на крутую металлическую лестницу и предательскую слякоть. К газетному киоску выстроилась обычная утренняя очередь. Страйк неспешно обвел глазами журнальные стенды: обложки дешевых изданий украшали звезды сериалов, а дорогих – кинозвезды; декабрьские номера были почти полностью распроданы, хотя еще не кончился ноябрь. На обложке «Вог» – Эмма Уотсон в белом (подзаголовок: «Суперзвезды этого номера»), на обложке «Мари Клэр» – Рианна в розовом (подзаголовок: «Гламур этого номера»), а на обложке «Татлера»…
Бледная, идеальная кожа, отброшенные назад черные волосы, высокие скулы и широко посаженные зелено-карие глаза в рыжеватую крапинку. В ушах – два гигантских бриллианта, третий – на пальце руки, легко касающейся лица. Глухой, тупой удар молотком в сердце, принятый без малейших внешних признаков. Страйк взял журнал (последний экземпляр), расплатился и вернулся к себе на Денмарк-стрит.
На часах было без двадцати девять. Страйк заперся в кабинете, сел за свой письменный стол и положил перед собой журнал.