Страйк усмехнулся. От волнения у нее иногда прорезался йоркширский говорок; вот и сейчас он услышал «мурдасти».
На линии Пиккадилли, в поезде, который должен был доставить их на «Бэронз-Корт», народу оказалось гораздо меньше, и Страйк с большим облечением плюхнулся на свободное место.
– А Джерри Уолдегрейв проживает с женой, верно? – спросил он.
– Если ее имя – Фенелла, то да. У них квартира на Хэзлитт-роуд в Кенсингтоне. И в том же доме, только в квартире цокольного этажа, проживает некая Джоанна Уолдегрейв…
– Их дочь, – пояснил Страйк. – Начинающая писательница. Она была на фуршете в издательстве. А где, кстати, обретается Дэниел Чард?
– В Пимлико, на Сассекс-стрит, вместе с некими Рамос – Ненитой и Мэнни…
– Видимо, это прислуга.
– …к тому же у него имеется недвижимость в Девоне: Тайзбарн-Хаус. Предположительно, там он сейчас и застрял со сломанной ногой. Остается еще Фэнкорт, но его адрес засекречен, – подытожила Робин. – Правда, в Сети на него масса биографических ссылок. У него есть усадьба Елизаветинской эпохи Эндзор-Корт близ Чу-Магна.
– Чу-Магна?
– Это в Сомерсете. Он там живет со своей третьей женой.
– Сегодня уже не успеть, – огорчился Страйк. – Нет ли у него поблизости от Тэлгарт-роуд какой-нибудь холостяцкой берлоги, где можно спрятать кишки в морозильник?
– Я не нашла.
– А где же он базировался, когда приходил поглазеть на место преступления? Или просто приехал на денек в ностальгическое путешествие?
– Если это действительно был он.
– Да, если это был он… а ведь есть еще Кэтрин Кент. Ну, нам известно, где она живет, причем одна. Вечером восьмого числа Куайн, по словам Энстиса, вышел из такси неподалеку от ее дома, но подругу свою не застал. Возможно, забыл, что она дежурит у сестры, – размышлял вслух Страйк, – и, возможно, не застав ее дома, отправился к себе на Тэлгарт-роуд, так? Она вполне могла приехать туда к нему на свидание прямо из хосписа. Осмотр ее квартиры у нас на второй очереди.
Пока они двигались в западном направлении, Страйк рассказал Робин, что один из свидетелей заметил женщину в парандже, входившую в дом четвертого ноября, а другой – самого Куайна, выходившего на улицу в ночь с пятого на шестое.
– Но они могут ошибаться – и оба сразу, и каждый в отдельности, – заключил он.
– Женщина в парандже. Как по-твоему, – осторожно спросила Робин, – не окажется ли на поверку тот свидетель психом-исламофобом?
Работа у Страйка открыла ей глаза на разнообразие и силу бурлящих в обществе фобий и предрассудков. На волне огласки, которую получило дело Лэндри, через руки Робин прошло немало писем, которые одно за другим вызывали у нее то тревогу, то смех. Например, один мужчина заклинал Страйка обратить свой недюжинный талант на изобличение «всемирного еврейского заговора» в банковской сфере, сожалел о нехватке средств на оплату такого расследования, но выражал надежду, что оно принесет Страйку международное признание. Другое письмо пришло от юной пациентки психиатрической клиники со строгим наблюдением: девушка на двадцати страницах умоляла Страйка помочь ей доказать, что все ее родственники таинственным образом похищены и заменены двойниками. Анонимный корреспондент неопределенного пола требовал, чтобы Страйк вывел на чистую воду сатанинскую сеть злоумышленников, орудующих, как ему стало известно, под видом Бюро консультации населения.
– Может, они и психи, – соглашался Страйк. – Безумцев хлебом не корми – подавай им убийство. Что-то они в этом находят. Но для начала им необходимо выговориться.
К этой беседе прислушивалась сидевшая напротив молодая женщина в хиджабе. У нее были большие сентиментальные маслянисто-карие глаза.
– Если допустить, что четвертого ноября кто-то действительно входил в дом, то надо признать, что паранджа – на редкость удачный способ маскировки. Как еще можно полностью скрыть лицо и фигуру, не насторожив при этом окружающих?
– И у вошедшего была с собой еда из мусульманской кулинарии?
– Видимо, да. Значит, Куайн напоследок закусил халяльной продукцией? Не потому ли ему вырезали нутро?
– То есть этой женщины…
– Или этого мужчины…
– Через час уже там не было?
– Так утверждает Энстис.
– Выходит, Куайна там никто не ожидал?
– Там банкета ожидали – даже приборы заранее расставили, – сказал Страйк, и Робин поморщилась.
Молодая женщина в хиджабе вышла на «Глостер-роуд».
– В книжном магазине вряд ли установлены камеры наблюдения, – вздохнула Робин. После дела Лэндри камеры стали ее пунктиком.
– Вряд ли, иначе Энстис бы упомянул, – согласился Страйк.
Бэронз-Корт встретил их настоящей метелью. Страйк указывал дорогу, и они, щурясь от бьющих в лицо пушистых снежинок, шли в сторону Тэлгарт-роуд. Страйк все сильнее ощущал необходимость опоры. При выписке из госпиталя он получил в подарок от Шарлотты элегантную старинную трость из ротанга. Якобы принадлежавшая еще прадеду Шарлотты, трость оказалась коротковата: Страйк, выходя с ней на улицу, клонился на правый бок. Когда Шарлотта собрала его вещи, чтобы вышвырнуть из квартиры, трости среди них не оказалось.