Шелковая императрица

С тех пор как У-хоу стала официальной супругой Гао-цзуна, она никогда не расставалась с любимым сверчком. Насекомое сидело в маленькой круглой клетке из бамбука, которую носил доверенный слуга императрицы, этот самый Немой.

Внешность его была необычна, и первым делом бросалась в глаза прическа: большая часть головы гладко выбрита, а на макушке длинные густые черные волосы собраны в конский хвост, обвивавший затылок. Слугой императрицы был поразительно высокий тюрко-монгол — гигант, возвышавшийся над любой толпой. Под его облегающей безрукавкой бугрились внушительные мускулы.

Телохранитель У-хоу лишился языка в китайском плену, после очередной кровавой стычки на границе между войсками Тан и кочевниками. Императрица присмотрела себе Немого, когда Гао-цзун проводил инспекцию трофеев, доставленных в Чанъань армией Запада.

Те были выставлены на обозрение в центральном дворе казарм, чтобы император мог первым выбрать, что пожелает, из нагромождения доспехов и оружия, сосудов из золота и серебра, драгоценностей, разложенных на коврах из шерсти или шелка. Рядом с огромным бронзовым гонгом, из которого кузнецы смогут выковать десятки тысяч наконечников для стрел, стоял прикованный к нему цепью настоящий великан с длинными вислыми усами, завитыми и умасленными, чем-то напоминавшими двух змей; казалось, змеи готовы вскинуть острые как пики головки, чтобы ужалить любого, кто осмелится подойти к пленнику близко.

— Не желаете ли выбрать для себя украшения? — обратился император к У-хоу, обнимая супругу за талию.

— Но из всех трофеев только он представляет хоть какой-то интерес! — возразила та, простирая руку к тюрко-монголу, головы на две превосходившему императора ростом.

— Ваше величество, это чудище зарубило девятерых наших солдат тремя ударами сабли! — забеспокоился командующий армией Запада, удивленный выбором У-хоу. — Мы могли бы казнить его на месте, но предпочли укротить силача и в качестве наказания вырвали ему язык. По крайней мере, он перестал изрыгать ругательства и оскорбления. Он опасен, очень опасен. Взгляните только на мускулы… — Командующий указал на покрытые татуировками и шрамами, толстые как древесные стволы руки исполина. — Мы приковали его к тяжелому гонгу, ведь он настолько свиреп, что я сомневаюсь, стоит ли оставлять его в живых! Но даже и сейчас я бы не советовал приближаться к нему! — Выпалив эти доводы, военачальник наконец умолк, чтобы перевести дыхание.

У-хоу с подчеркнутой нежностью и обожанием взглянула на своего супруга, складывая губы в капризно-просительной улыбке. Всякий раз, желая добиться чего-либо от императора, она пользовалась своей особой ужимкой, не забывая и о том, чтобы меж губами чуть заметно мелькал кончик языка: это вызывало у Гао-цзуна весьма приятные воспоминания и мысли. Император Китая, который считался твердым, как железо, когда речь шла об исполнении обещаний, гордо выпячивал грудь, едва уловив этот намек на желанное удовольствие.

Однако сейчас потрясенный ростом пленника император Гао-цзун едва ли заметил за губами супруги тень инструмента, который лишь несколькими часами ранее ощущал на своем теле, раскинувшись на шелковом белье и чувствуя, как его плоть восстает, словно кобра-нага.

— Желания императрицы — закон! Человек без языка принадлежит ей! — объявил император, и никто, конечно, с ним не стал спорить.

Так Немой поступил в услужение У-хоу, и она быстро оценила преимущества постоянного присутствия рядом этого мужчины. Окружающие привыкли и очень скоро вовсе перестали замечать его, ошибочно полагая: раз у парня нет языка, тот не способен передать госпоже чужие слова. На деле же У-хоу довольно быстро обучила верного слугу основам китайской грамоты и выдумала целый язык жестов, позволивший им общаться. Уже через несколько месяцев чужеземец освоился с этими способами изъясняться, и между императрицей и ее рабом установилось вполне надежное понимание. Немой отнюдь не был глух, и У-хоу получила прекрасную возможность узнавать о кознях и интригах своих недругов. Не раз перед ней открывались постыдные тайны двора, из которых можно было извлечь немалую выгоду.

Сегодня утром У-хоу приказала Немому вынести сверчка из комнаты, поскольку издаваемые насекомым звуки усиливали ужасную головную боль, всякий раз начинавшуюся с кошмара. Этот сон преследовал У-хоу с тех пор, как она стала священной императрицей Китая.

Кошмар всегда был одинаков: на воплотившуюся в следующей жизни в крошечную мышку У-хоу охотился гигантский кот с глазами, как у прежней императрицы. В миг, когда острые когти хищника вонзались в ее маленькое беззащитное тело, У-хоу просыпалась в холодном поту, с криком ужаса. Иногда сон являлся в те ночи, когда она делила ложе с императором Гао-цзуном. Тот спрашивал, что могло ей присниться, но У-хоу наотрез отказывалась описать супругу свои кошмарные видения. О них она могла говорить лишь с Немым.